Георгий Гулиа - Сказание об Омаре Хайяме Страница 15

Зеленщик Джафар жевал кусок тонкого хлебца и мрачно посапывал. Он был толст. Он был не очень опрятен, и пот лил по упругим его щекам. Он прищурил глаза и сказал, что знает, кого следует убить. Если угодно, напишет имя негодяя на бумаге, и тогда можно будет проверить – ошибся или точно угадал. Его друг по имени Бакр – мясник, специалист по потрохам – весьма заинтересовался заявлением Хусейна. Да, разумеется, надо убивать, и к тому же незамедлительно.

Зейналабедин-ассенизатор и старый Али-пекарь – люди степенные и зрелые. Они прежде подумают, а потом уж скажут, что следует делать: убивать или миловать. Зейналабедин эбнэ Хусейн, собственно, не был ассенизатором в прямом смысле этого слова. Он возглавлял славный цех неких оборванцев, спавших днем и приводивших в порядок отхожие места по ночам. Это был уважаемый человек, и под началом его орудовала скорее банда разбойников, нежели ассенизаторов. Если бы главный визирь догадывался, кто это шарит по ночам в непотребных углах, наверняка постарался бы попристальнее приглядеться к исфаханским золотарям…

– Кого же ты решил убить, Хусейн? – спросил Али эбнэ Хасан. Он говорил шепеляво, но довольно четко, старательно выговаривая слова.

– Сам знаю кого, – глухо произнес Хусейн.

– Этого еще мало, – заметил хозяин.

– Да, это так, – подтвердил Али.

Четверо мужчин, перед которыми стояли глиняные сосуды с водой и шербетом и, кажется, с вином, а также глиняные блюда с хлебом и жареным мясом, перестали жевать и пытливо разглядывали Хусейна. Тот скинул с себя верхнюю одежду, бросил на нее свой кинжал и опустился на пол. Он был очень зол.

– Кто знаком с хакимом по имени Омар? – спросил Хусейн.

Мужчины задумались.

– Омаром эбнэ Ибрахимом… Звездочетом и мошенником.

– Мошенником? – протянул хозяин.

– Да, с мошенником!

Али эбнэ Хасан кивнул. Да, он знаком с человеком, который носит такое имя. Да, этот Омар к тому же и астролог, а может быть, и надим. Но мошенник ли? О каком это Омаре ведет речь Хусейн?

Хусейн оторвал кусок лаваша, разорвал его на мелкие кусочки и набил ими рот. Запросто. Как на базаре. В голодный день.

– Если должность надима есть верный щит от всяческих грязных дел, – сказал Хусейн, – то мне не о чем говорить…

– Почему же, сын мой? Говори…

– Я полагал, что меня поймут с полуслова…

– Возможно, и поймут. Разве это исключено? – успокоил молодого меджнуна хозяин, умудренный опытом и знанием наук. – Но надо хорошо подумать, прежде чем награждать человека таким емким словечком, как «мошенник». Ведь, как ни говори, понятие это растяжимо: есть мошенник на базаре, есть в науке, встречается он и во дворцах. Если угодно, и в мечетях. Разве все эти мошенники равнозначные? Один надувает на ломаный грош, а другой обкрадывает целое государство. Кого же ты имеешь в виду?

Хусейн обескураженно поглядел на окружающих, словно бодливый телок, и произнес загробным голосом:

– Я имею в виду всякого, кто пользуется деньгами для того, чтобы совращать людей.

– Каких людей, Хусейн?

– Обыкновенных.

– А все-таки? Нельзя ли поточнее?

– Можно и поточней, – Хусейн лязгнул зубами. Они были крепкие, и оттого звук получился устрашающий. – Я спрашиваю: имеет ли человек право красть чужую любовь? Красть только потому, что мошна потолще твоей? И называть себя при этом правоверным?

– Это кто же правоверный? – спросил хозяин. – Не этот ли Омар Хайям?

– Он самый!

Потом наступила тишина. Трудно было вмешиваться в этот разговор третьему, а сам Али эбнэ Хасан не торопился продолжать свои речи. Он казался утомленным, голова его была занята более важным делом, чем история о какой-то любви…

– Я его убью, – пригрозил Хусейн. И он намотал на пальцы длинный стебель зеленого лука, положил его в рот и захрустел.

– Убьешь? – безучастно спросил Али эбнэ Хасан.

– Да… Потом Эльпи будет снова моею. – Хусейн разодрал пирахан на своей груди и воскликнул: – Я же люблю ее!

И оглядел всех, ища у каждого сочувствия.

Хозяин усмехнулся. Он сказал:

– Во-первых, любовь не добывают кровью. Во-вторых, хаким, которого ты называешь своим врагом, не самый главный враг. Это так.

Али-пекарь закивал головой.

– Ты просто не знаешь коварства этого звездочета, – сказал Хусейн. – Я совершенно уверен в одном: он самый главный враг, и я приведу свою угрозу в исполнение.

Али эбнэ Хасан поднял руку. Он нахмурил брови. И сказал:

– Не о том говоришь, Хусейн, и не туда направлены твои мысли. Женщин на свете – что песчинок на берегу моря. И ты найдешь себе другую. Как, впрочем, и сам хаким. Я не вижу причины для вражды из-за какой-то потаскушки.

– Она не потаскушка, – возразил Хусейн. – Она несчастная жертва мужского прелюбодеяния.

Хозяин усмехнулся. Али-пекарь засмеялся громче. Другие подобным же образом выразили свое отношение к словам Али эбнэ Хасана.

Однако гроза продолжала бушевать в груди молодого Хусейна. Что понимают в любви мужчины, погрязшие в политических интригах, ненавидящие султана и его визирей? Этим подавай только власть, а любовь для них – нечто вроде полевого цветочка, который не жаль раздавить.

Али эбнэ Хасан погрозил пальцем Хусейну. Он приказал замолчать и не раскрывать рта, если говорить тому больше не о чем. Здесь, в этом доме, где все подчинено великой цели, разговор о любви к какой-то женщине – просто кощунство. Тем более ревность к хакиму. Хаким Омар Хайям не самый главный враг шиитов. Даже наоборот: для него что шиит, что суннит – одно и то же. Он равнодушен и к тем, и к другим. Есть одна великая цель – это султанский престол, который должен быть уничтожен, а все прочее – мелочь, недостойная мужского внимания…

– Да? – иронически попросил Хусейн.

– Да! – грозно ответил Али эбнэ Хасан.

– А если на тебя наплевали?

– Терпи.

– А если наплевали на нее?

– Пусть терпит и она.

Хусейн ударил себя ладонями по коленям:

– Ну а жизнь, которой нет без любви? Неужели все следует приносить в жертву… как бы это выразить?..

– Не утруждай себя, – прервал его Али эбнэ Хасан, повышая голос. – Слушай, я хочу повернуть твою голову только в одну сторону. Было бы глупо, если бы мы с тобой занялись чем-либо таким, что недостойно нашей цели. Любовь, эта чепуха, придет потом. И не один раз. Я понимаю твое негодование. Сумасшедший меджнун всегда ревнует. Он почти слепец… Ты меня понял?

А чего тут не понимать? Разве эти высохшие рыбы сохранили в себе душу? Душу, которая знает, что есть любовь? Этот Али эбнэ Хасан вполне доволен своими тремя женами. Али-пекарь изошел по́том у печи – ему ли до любви? Зейналабедин-ассенизатор что смыслит в сложных любовных делах? А Бакр тем и занят день-деньской, что потрошит туши да точит ножи. У него ли спрашивать, что такое любовь? Он понимает свое – любовь к потрохам! А что же еще? К тому же он испытывает особую нежность к мальчикам. Он ли оценит женскую красоту?

– Ладно, – заключил Хусейн, – я дело свое знаю и сам во всем разберусь.

– Возможно, – примирительно сказал Али эбнэ Хасан, – возможно, ты кое-что и смыслишь. Однако прими во внимание одно: у нас с тобой поважнее заботы. А если тебе хочется жениться, мигом тебя оженим. Есть тут у меня на примете соседская дочь. Все при ней! А зад ее может свести с ума хоть кого.

Хусейп состроил гримасу:

– Как же она его отрастила?

– Сам вырос, – всерьез ответствовал Али эбнэ Хасан. – Зовут ее Рохие. Шиитка, преданная своей вере. Вся семья такая. Спроси Зейналабедина.

Ассенизатор начал божиться, дескать, это не девушка, а сплошная сладость. Достойная девица достойной семьи. А под конец спросил Хусейна:

– А кто она, твоя красавица?

– Моя? – Хусейн вытаращил глаза. – Ты хочешь знать, кто она?

– Да.

– Падшая женщина.

– Падшая? – разинул рот от удивления Зейналабедин.

Хозяин не выдержал:

– Скажи лучше – шлюха.

– Скажу, – со злорадством проговорил Хусейн.

Бакр встал, подошел на цыпочках к Хусейну и приложил ладонь к его лбу. Подержал немного и заключил:

– У него жар.

Хусейн покачал головой, оттолкнул Бакра.

– Я заявляю вам, – сказал он, – я убью его!

– Аллах всемогущий! – взмолился Али эбнэ Хасан. – Что слышат мои уши?! Да ты попросту спятил! Слышишь, Хусейн? Ты сошел с ума!

Меджнун – на то он и меджнун! – ничего не слышал уже. Он что-то шептал горячими губами, а глаза его тоже горели от некоего внутреннего жара.

– Это пройдет, – сказал Бакр и уселся на свое место.

Мужчины продолжали есть и запивать еду вином и холодной водой.

11. Здесь рассказывается о том, как одна священная особа посетила обсерваторию

Великий муфтий, любезный сердцу его величества имам Хусейн аль-Кутейба, муж многоопытный и хитроумный, посетил обсерваторию. Он осуществил свое давнее желание увидеть собственными глазами то, что расхваливали ученые при дворе, и услышать нечто из уст самого хакима Омара Хайяма. Если рожденный от матери посвящает свой труд изучению беспредельно великих дел и творений аллаха всемилостивого и милосердного, то вполне естественно, что великий муфтий желает узнать об этом ученом как можно больше. Поскольку его величество внимает ухом своим словам господина Хайяма, было бы странно и не совсем понятно, если бы великий муфтий пренебрег возможностью поближе познакомиться с кладезем небесной науки, якобы находящимся совсем неподалеку, за рекой Зайендеруд, в пределах обсерватории. Вещи следует видеть такими, какие они есть. Можно отвергать богохульные рубаи, приписываемые Хайяму, но нельзя не согласиться с его утверждениями о бесконечной красоте и исключительном величии творения рук аллаха.