Ханкерман. История татарского царства - Юрий Манов Страница 15

наличниками на окнах изб с печными трубами над тесовыми крышами. Никаких наличников, труб, да и самих изб. Славянское население края к этому времени было вырезано или уведено татарами в полон. Кому повезло – разбежались, кому нет – стали сабанчи, крепостными крестьянами. И жили они большей частью не в избах, а в полуземлянках. Мордва предпочитала селиться летом в общих бараках с плетеными из лозы стенами и двухскатной крышей, зимой – в землянках, отапливаемых по-черному. Такие строения не жалко, их можно бросить и скрыться в лесах. Благо, они в Мещере до сих пор труднопроходимые.

Касимовские татары гарантировали местному населению защиту от внешнего врага, за что собирали ясак – подушный налог «с дыма», и в методах выбивания долгов и недоимок татарские даруги (чиновники по сбору податей) не церемонились. Злостный неплательщик запросто мог оказаться на невольничьем рынке. Как итог, местная мордва массово подалась в леса и в рязанские пределы.

Сохранилась договорная грамота великого князя Ивана III с великим князем рязанским Иваном Васильевичем, написанная 9 июня 1483 г. В этой грамоте великий князь московский князь Иван III выговаривает своему «младшему брату» великому князю рязанскому, что все вопросы касательно отношений с Касимовским ханством и его правителями он будет решать сам. От рязанского же князя требуется не принимать «черных людишек» и прочих язычников, которые с земель, отданных татарам, сбегают в рязанские земли. А тех, что уже сбежали, лучше бы вернуть. А не получится вернуть, придется платить за них ясак татарским даругам. Упоминается в грамоте и «выход» от Рязани в пользу Касима и сына его Даньяра. О «выходе» будет отдельный разговор.

Конечно, налоги и недоимки – это всегда неприятно, но важно другое: на окраине русских земель появляется государство с городом, где ислам является верой уже не захватчиков и грабителей, а друзей государя. Пусть еще не добрых соседей (их религия, язык и традиции сильно отличались от русских), но стратегических союзников.

Да, скорее всего, отношения князя Василия II и Касима складывались именно союзнические, как у Москвы с Крымом времен Ивана III. С другой стороны, для русских Касим так и не стал ханом, и в документах упоминался «салтаном» – царевичем, как и его наследник Даньяр. В чем разница? Хан – это высшая власть, над ханом только Аллах. Царевич – иное дело, царевич служит великому князю. Князь может привечать царевича, называть его братом, сажать рядом за столом, но в любой момент князь может приказать царевичу выдвинуться в поход и вступить в бой с врагами, будь то Литва, мятежные русские князья или враждебные татары.

Неизвестно, бывал ли Василий II в городе Касима, но самого салтана принимал в Кремле, сажая подле себя. Огромная по тем временам честь!

Новый город Касима получил название Ханкерман (Хан-Керман, Ханкерман) – ханский город. Название более чем вызывающее! А для поддержания амбиций нужно надежное и сильное войско, ведь с прибытием на Оку союзных татар Касима укреплялась Большая узда – сеть русских оборонительных укреплений по Оке. И потянулись из степи в мещерский город татары: целыми родами – юртами, малыми станами, парами и поодиночке…

Сказ 2. За новой жизнью

Год 1455 от Р. Х. или 859 год от Хиджры.

Двое в степи

Плохо стало в степи, голодно. И коням, и людям, и степным волкам, и воронам. Великая сушь пришла в степь, а еще хитрые урусы пожгли ее, чтобы оградиться от степных набегов. Вот и выгорела степь, обезлюдела, и зверь ушел, и всякая живность.

Не привык ворон Хасан спать на пустой желудок, да не первый день голодал, все летал над засыпанной пеплом степью, все искал. Хоть бы мышь какая… Но нет, не видно, только серый пепел да белые кости, обгрызенные диким зверьем. И зачем только послушал Хасан старых воронов, утверждавших, что в степи всегда падали в достатке? Пусть сами падаль едят!

И совсем Хасан отчаялся, когда начало темнеть. Ведь сегодня еще резко, совсем не по-весеннему поменялась погода, будто зима решила вернуться: задул пронизывающий северный ветер, и похолодало так, что на молодую траву выпал иней.

Хасан давно почувствовал, что слабеет. А слабый ворон – мертвый ворон. Все труднее дается полет, все чаще приходится выдергивать свой ум из вязкого оцепенения… «Похоже, я стану единственной падалью в этой степи», – обреченно подумал Хасан, из последних сил стараясь не снижаться.

Но что это?.. Вдруг потянуло дымком… Блеснул вдали огонек… Костер? Если костер, значит стойбище, люди, есть надежда поживиться. Точно, костер! Ворон радостно каркнул и свернул на огонек.

Это оказалось совсем маленькое стойбище: всего один двуногий и лошадь на небольшом островке, уцелевшем от огня. Низкорослая лошадка трясла гривой, рыла копытом, силясь раскопать молодую поросль под пеплом, нанесенным ветром. У костра сидел одноглазый казак, сыпал на холстину муку, добавлял в нее воды из тыквы и бараньего курдючного жира, месил. Потом разгреб угли и пристроил над ними две лепешки, дожидаясь, пока подрумянятся, достал из седельной сумы кусок вяленой конины – балык, налил в глиняную чашу кислого кобыльего молока – кумыса.

Хасан тяжело приземлился в полутьме сумерек, едва устоял на одеревеневших ногах. Совсем плох… Слабый и голодный ворон немного подождал, надеясь порыться в объедках, когда двуногий заснет. Но тот спать не собирался. Не в силах бороться с голодом, Хасан вышел к огню. Будь что будет! Он широко разинул клюв, показывая, насколько голоден.

«Хаш, хаш, хаш!» – выпрашивал ворон, однако близко подходить не спешил – двуногие бывают опасны, а улететь сил уже и не было.

Но казак неожиданно обрадовался говорливому ворону, на чумазом от пепла лице расплылась широкая улыбка. Взял нож, отрезал от балыка, кинул птице. Хасан съел, подошел ближе, склонил голову набок. А казак угостил еще и начал рассказывать, что этот балык готовила его жена Фарида, красавица и умелица, да умерла от мора. Аллах покарал. За что? Казак не знал, чем прогневил всевышнего. И дети тоже умерли. И юрт их почти весь вымер. А сам он жив остался, потому что на дальнем пастбище был. Возвратился в стойбище, а там все мертвые и больные. Жена на его руках умерла. А он ее из хорошей семьи взял, калыма трех коней за нее отдал да баранов три десятка. И юрта у него была – чистый войлок! А зовут его Ибрагим, так