Интродукция: от Патриарших до Воронцово - Владимир Алексеевич Колганов Страница 15

Глава 9. Ночной гость

Как и предполагалось, «Ксюшин» роман разошёлся огромным тиражом. Но вот остальное не сбылось — не было ни обид на Ксюшины откровения, ни реакции на сатирические выпады. Всё было, как обычно — прочитали и забыли. Что порадовало, так это то, что Ксюша разорвала наш договор — не так уж она глупа, видимо, сообразила, что сотрудничество со мной может боком выйти. Но объяснила своё решение иначе:

— Пообщалась я с тобой и поняла, что не место тебе в этом доме. Таких, как ты, надо высылать куда подальше из столицы, чтобы не мудрили нам мозги своими рассуждениями о нравственности, о том, что все мы братья, что обязаны друг другу помогать. Нет, милый, в этом мире каждый сам по себе! Во всяком случае, те, что за пределами моей тусовки, нисколечко меня не интересуют, разве что как средство лёгкого и быстрого обогащения. Вот и ты, поработал, а теперь гуляй!

Примерно этого я и ожидал. Ну что поделаешь, если так мир устроен?

А сегодня ночью ко мне явился нежданный гость. Обычно духи проникают через печную трубу или через форточку, но печки у меня нет, а форточка закрыта, поскольку на улице похолодало. Как бы то ни было, но он стоит передо мной, по-старчески шевелит губами и молчит.

Спрашиваю:

— Вы квартирой не ошиблись?

А он мотает головой. Ну, это уже издевательство — среди ночи разбудить, чтобы поиграть в молчанку.

— Будьте любезны, объясните, зачем вы здесь, либо уходите.

Гость тяжело вздохнул и собравшись с силами выдал фразу загадочного содержания:

— Если б вы знали, до чего ж противно смотреть на все эти «художества».

— Вы о чём?

— Так ведь о доме, который назван моим именем.

Тут только до меня дошло — ведь это Бакст, собственной персоной!

— Лев Самойлович! Какими судьбами? То есть каким ветром вас сюда занесло?

Включил свет, надел халат, хотел было предложить гостю чаю или кофе, но вовремя сообразил, что у духов свой рацион питания, не такой, как у нас, обычных смертных. А Бакст тем временем попытался разъяснить цель своего визита:

— Накануне побывал на Патриарших, посмотрел, что за публика обитает в доме на Большом Козихинском. Убогое зрелище! Сплошь торгаши, да борзописцы, и ни одного человека, с которым можно было бы поговорить не о деньгах, не о модных безделушках, а, например, об искусстве, о живописи и литературе. Вот у вас, смотрю, на стенах весьма занятные полотна, а у тех какая-то мазня, — Бакст походил по комнате, рассматривая мои картины, а затем вынес свой вердикт: — Что ж, совсем неплохо для любителя, чем-то напоминают раннего Пикассо, голубой и розовый период.

— Да я это для души, не на продажу. Какое-то время живописью увлекался, а потом времена такие наступили, что на сатиру потянуло, но красок для такого дела жаль. Вот и занялся литературой, пытался подражать Гоголю, Салтыкову-Щедрину, Олеше, а потом нашёл свой стиль.

— Похвально! Занятия искусством возвышают, это то, что наряду с прочим позволяет нам называться гомо сапиенсом. А вот тем, что на Большом Козихинском, это явно не по силам. Я и не предполагал, что одичание так далеко зашло.

— У меня такое же ощущение. Кругом дикость во всех её разнообразных проявлениях.

— Необходимо с ней бороться!

— Но как? В прежние времена оружием борьбы была сатира, немало литераторов за это пострадало и при царях, и при генсеках. А теперь фельетонов уже никто не пишет, вместо критики — хвалебные статьи, а сатирические романы никому не интересны. Я вот написал сейчас такой роман, но похоже, что силы зря потратил. Уровень восприятия литературы у нынешней публики чрезвычайно прост, всё делят на вкусное и несъедобное, причём вкус определяют не они, а зазывалы. Это те, что назывались раньше критиками, а теперь рекламируют литературную продукцию сообразуясь с потребностями рынка.

— Мой друг! Я как никто другой вас понимаю, однако словами делу не поможешь. Надо использовать иные методы.

— Но, Лев Самойлович, наши возможности крайне ограничены. Будь моя воля, я бы дом вашего имени снёс до основания, чтоб не загрязнял Козиху. А ещё лучше утопить его в болоте, которое когда-то располагалось в тех краях.

Бакст привычным движением пригладил пышные усы, а затем изрёк нечто не менее неожиданное, чем его ночной визит:

— Я попытаюсь вам помочь.

— Но как? Если люди бессильны что-то изменить, то уж духам и вовсе это не дано.

Гость покачал седой головой:

— Тут вы категорически не правы! Духи могут то, что смертным и не снилось. Всё потому, что мы представляем собой единое целое, а вы разобщены, каждый сам по себе со своими заморочками и представлениями о смысле жизни.

Бакст не попрощавшись растворился в воздухе, а я так и остался один на один с непонятным утверждением. Это как же духам удалось стать единым целым?

Поиски ответа на этот непростой вопрос я оставил до утра, и вот, когда уже завершил утреннюю зарядку и чистил зубы, вдруг в голову пришла такая мысль. А что, если лучшие умы человечества объединились где-то там, в другом каком-то мире, не знаю, как это назвать? Объединились, обо всё договорились и время от времени вносят кое-какие изменения в нашу жизнь, чтобы человечество совсем не сгинуло. Человек слаб, находится в плену навязанных ему представлений о морали, о способах достижение успеха, при том, что законы, властвующие в нашем мире, шагу не дают ступить. А вот у духов всё не так! Духи от всего этого свободны, им и карты в руки. Кто знает, возможно, их и называем богами в силу своего невежества?

Глава 10. Процесс пошёл

После разговора с призраком прошло несколько дней, и вот как-то утром звонит Алекс, он когда-то тоже жил на Патриарших, а потом переехал в Воронцово:

— Влад! Ты посмотри, что делается! Транслируют по всем телеканалам. Что-то уж совсем апокалиптическое, из ряда вон…

Включил телевизор, а там и вправду творится чёрт-те что. Посреди Патриаршего пруда — огромный дом, но что совсем непостижимо, он постепенно погружается в воду. Сначала первый этаж исчез, потом второй… Пригляделся — господи, так это дом, где живёт Ксюша! Вот вижу — люди выпрыгивают из окон, кто в пижаме, кто голышом. Один солидный гражданин, видимо, заранее запасся спасательным кругом и теперь покачивается на волнах, а другие вплавь добираются до берега.

Кто же всё это учинил? Уже когда над водой осталась только крыша, до меня дошло — так это же Лев Самойлович