Это застряло в памяти - Ольга Львовна Никулина Страница 15

мог быть на работе, но свекровь и тётка должны быть дома, при бабушке. Звонила, звонила – никакого результата. Постучала. Не открыли. Села на ступеньки, стала думать. Спустилась вниз. Гараж был закрыт, висел замок. Уже надумала ехать к родителям, но снова поднялась и на всякий случай позвонила. Неожиданно послышались шаги, и дверь открыли. В полной темноте Лёля увидела маленькую женщину, её маленькие босые ноги. Женщина куталась в плед. Она заговорила:

– Лёля? Попросите у своих запасной ключ. А то так и будете сидеть до ночи на лестнице. Эти уже спят, а у меня музыка, могу и не услышать, – и Дина Михайловна быстро прошла к себе.

Лёля не стала включать свет. Сняла шубку, скинула сапожки и прошла в комнату. Там зажгла настольную лампу. Переоделась ко сну. В комнату постучали. Лёля приоткрыла дверь. Из темноты просунулась рука с тарелкой. На тарелке был большой кусок торта. Лёля взяла и поблагодарила. Через минуту та же рука протянула чашку чая с блюдцем. И исчезла. Лёля давно ощущала голод и с жадностью проглотила торт и запила горячим чаем. Оставила посуду на письменном столе. К Дине идти не осмелилась, там у неё кто-то был. Мужской голос под аккомпанемент пианино за стеной запел: «Спи, моя радость, усни, в доме погасли огни…» Легла, стала задрёмывать. Проснулась, когда пришёл домой муж. Он раздражённо спросил:

– А что тут делают Динкины тарелка и чашка?

Лёля объяснила. Реакция была странная:

– Вот сука! Сторонницу себе завоёвывает.

Опять в душу Лёли заполз холодок, как накануне вечером, когда он заставлял её стучать в стену.

Лёля рассказала, как нелегко ей было попасть в квартиру.

– Да, верно, забыл. Вот тебе ключ, привяжи ленточку и повесь мой брелок, белочку с орешком. На тебя похожа, хе-хе. Она грызёт орешек, а ты грызёшь гранит науки. Миленькая безделушка, мне подарили. Легче будет искать в сумке ключи, хе-хе. Он от ключей к машине, всё равно я «Антилопу» буду скоро загонять. Колька мне поможет. Он дал мне адрес мастерской, где за минимальные деньги и бутылку водки мне её на яме посмотрят, дно и крылья подварят, мотор и коробку передач переберут, покрасят в серый цвет. Колька обещал найти покупателя у себя на работе. Загоню, добавлю деньжат, на днях получу за халтуру. Надо покупать новую тачку, на этой в Крым не доедешь. И всё Колька, незаменимый Колька. Его знакомый механик согласился мне продать свой «Москвич-407» последнего выпуска с небольшим пробегом. У того вроде очередь подходит на совсем новенькую. Колька мне его отладит. Колька, Колька, я без него как без рук! Так что, Лёлёк, летом будем кататься по Крыму на новой тачке. Предупреждаю, приходить домой теперь буду поздно. Автомеханики левые работы выполняют вечерами. Усекла, коза? Так что без сцен ревности. Ты ела? А я пойду пожру, чего там Панька оставила. Кажись, от Динки хахаль ушёл, хе-хе. Да, ты подругу в институте видела? Что-то мой приятелек, её супружник, куда-то пропал.

Лёля сообщила, что подруга на больничном, они с мужем собрались заводить ребёнка и у неё сильный токсикоз.

Муж её удивил, хотя о детях она вообще не думала.

– Во, кретины! Нужны больно эти дети! Сами только жить начали. Ну всё, считай, что они пропали для общества. Такие духарики были! Хрен с ними. У меня без них дружбанов полно. Ладно, проехали. Спи, голуба.

Наутро всё повторилось – те же шаги, то же шарканье ног, те же звуки, бормотанье, кряхтенье, запахи. Так же чертыхнулся Боб в ответ на настойчивый стук в дверь и голос: «Подъём! Время!» И так же, как накануне, приветствовал он домработницу: «Привет, Паньк!» И тот же добрый голос ему ответил: «Доброе утро, сынок!»

Лёля вошла в кухню, поздоровалась. Тётя Паня сидела у стола и чистила картошку. Она подняла голову и приветливо ответила. Но лицо у неё было не такое светлое и чистое, как вчера. Оно распухло от слёз, глаза и нос покраснели. Она вытерла фартуком глаза и отвернулась. Лёля спросила:

– Тётя Паня, что случилось? У вас какая-то беда? Давайте я почищу картошку.

– Не надо, мне за делами легче. Ой, беда, дочка, беда! Опять у меня дома скандал. Не могут Коленька с Зинулей жить мирно. Прямо война. Такая хорошая была, послушная девочка. Десять исполнилось – как бес в неё вселился. Коленьку возненавидела, а были не разлей вода, он с ней и в зоопарк, и в кукольный театр – генерал билеты давал, и книжки ей Коленька покупал, уроки помогал делать. Какой от меня толк, я малограмотная. Феденька, муж мой покойный, читать научил. Пишу плохо. То ничего, а тут вчера новое удумала. Гонит его из дома, езжай, говорит, на целину, нечего тебе при генерале жопу греть! Мне, говорит, на тебя противно смотреть! Во до чего дошло! Ему вечером заниматься надо, в институт готовиться, а ей уроки делать. Книжки его со стола сбрасывает. И вдруг кричит: иди к своей полюбовнице Дуське, там и занимайся, и живи! Учебником в него швырнула… А какая Дуся ему полюбовница, она меня из роддома с ним, младенцем, встречала и нянчила его, когда я на смене была. Мы даже нарочно в разные смены работали. И в садик водила. Зинулю тоже Дуся помогала мне растить. Он же Дусин крестник! Дрянь этакая, зелье, а не девка! Коленька с Дусей! Небось, та же стерва ей нашептала, что раньше ей, малой девчонке, про меня. Ой, скандал был! Я Зинуле тогда и говорю: я грех на душу не взяла, не избавилась от тебя, Господь отвёл, дала тебе жизнь! Что тебе, плохо? Живи и радуйся и мать не суди, как бы с тобой, девчонкой, такого не случилося… А той стерве, что наплела, хорошо в жизни не будет, нет. Господь её накажет, это уж как пить дать! Подозреваю Матвевну, она, гадина, умеет людей перессорить, в бараке замечали. Дорофеичу жизнь сломала, соблазнила, змея, а ведь, говорят, у него с другой любовь была. Я ей сказала, а она в слёзы, божится, что не она наплела. Сердцем чую, что она. Позавидовала, что дети у меня хорошие. У ней детей быть не может, она гулящая была, сколько раз ковырялася, все знают, да!

Тётя Паня высморкалась в платочек, утёрла глаза. Ей как будто стало легче, оттого что она раскрыла Лёле душу. И продолжила свой рассказ:

– Мне говорили, она и к Коленьке мому подкатывала, да он ей от ворот поворот. Надо бы на неё Дорофеичу пожаловаться, боюсь, он её прибьёт. А она, стерва такая, может