Сергей Михеенков - Примкнуть штыки! Страница 16

Второго октября их моторизованный полк без особого сопротивления со стороны противника прорвал оборону на реке Десне в районе Рославля и начал продвигаться вперёд вдоль Варшавского шоссе. Для русских это шоссе было действительно Варшавским. Но они, солдаты и офицеры вермахта, склонны были именовать это шоссе Московским. Потому что оно было кратчайшей дорогой до Москвы. Полк, который первым ворвётся в столицу иванов, так обещал им их генерал, весь, до последнего писаря и кашевара, будет награждён Железными крестами первого класса, а офицеры – поместьями в лучших землях завоёванной страны варваров. «Земли здесь действительно много, и её хватило бы не только для офицеров, но и для солдат, – размышлял Вальтер Клюг, с восхищением оглядывая окрестность. – Но, чёрт возьми, где фюрер возьмёт столько Железных крестов? Ведь это большая и редкая награда не только для солдата, но и для офицера!» Правда, стоило ему об этом сказать вслух, как кто-то из ротных ворчунов из числа старослужащих заметил, что речь, видимо, вовсе и не о тех крестах… О, он знал, на что тот намекает. Обширные кладбища солдат, павших в боях за великую Германию, производили впечатление. В том числе и скромностью берёзовых крестов с лаконичными табличками. Но наступление всё же шло успешно, и потери были незначительными. За трое суток марша, прерываемого мелкими стычками авангарда, они продвинулись к Москве более чем на сто километров. Когда они сидели в окопах под Рославлем и ждали приказа наступать, офицеры им говорили, что именно в этих местах иваны укрепились особенно хорошо и будут встречать их огнём и штыком. Но пока всё шло успешно. Так что Железные кресты всё больше и больше становились реальностью. И это начинали чувствовать даже ворчуны, которые всегда были чем-то недовольны: то недостаточным количеством мяса в макаронах, то неверной заводской пристрелкой карабинов и автоматов, то здешним климатом и свирепыми комарами, которые действительно прокусывали до костей даже через сукно шинелей, то несвоевременными приказами командиров, которые, как казалось, мало заботились о нуждах простого солдата. Правду сказать, во многом старики были всё же правы. Но об этом всё же лучше было помалкивать…

Пятого октября они заняли Юхнов – крепость русских на Варшавском шоссе. Их полк вошёл в город следом за подразделением «древесных лягушек». Но и до тех там хорошенько поработали эскадрильи Ю-87 и Ю-88 фельдмаршала Кессельринга. Эти парни всегда поддерживали их с воздуха. Они действовали столь стремительно, дерзко и эффективно, что роты их полка, даже не снимая автоматов с предохранителей и не истратив буквально ни одной гранаты, входили в города и селения, преодолевали укрепрайоны в буквальном смысле слова по трупам иванов. Единственной серьёзной неприятностью, которую гренадеры при этом испытывали, было то, что трупы иванов уже через несколько часов начинали смердеть. Так что для привала и приёма пищи надо было выбирать местечко более укромное и подальше от места бомбёжки.

Самый сильный бой произошёл на Десне, неподалёку от Рославля, и их панцер-гренадерский полк снова проявил доблесть, отличившись находчивостью командиров и исключительной храбростью солдат и экипажей. В тот день он, рядовой первого взвода шестой роты Вальтер Клюг, взял в плен шестерых иванов. Правду сказать, особого труда это не составило: когда он дал прицельную очередь и свалил офицера, русские сами тут же бросили винтовки и подняли вверх руки. А ведь если бы они решили сопротивляться и начали стрелять, неизвестно, чем бы всё кончилось. Возможно, он и некоторые его товарищи и не дошли бы до Юхнова. Но иваны бросили оружие и поднялись из своих неглубоких окопов, как видно, наспех отрытых на опушке чудесной красоты леса. У них были руки крестьян, и сами они, казалось, пахли землёй. Куда им против гренадер, прошедших Польшу, Францию, Югославию, Литву и Белоруссию! Пахали бы они свою скудную землю и плодили со своими жёнами рабов для великой Германии! О брошенных винтовках он, конечно же, умолчал, когда сдавал пленных командиру взвода. Не хватало ещё тащить на себе эти тяжёлые штуковины с длинными штыками и грубыми прикладами. Пусть валяются там, где их бросили иваны, и гниют. Они уже никому не понадобятся. А придёт время, их соберут на металлолом.

В Юхнове их роту построили. Перед построением солдаты привели себя в порядок, нацепили противогазы, которые обычно были свалены в кучу на одной из повозок идущего следом обоза, надраили сапоги. Щётка и банка с гуталином у немецкого солдата всегда в рюкзаке. Они-то, пожалуй, поважнее противогаза. Ведь иваны, как бы безнадёжно ни складывались их дела, ни разу ещё не применили отравляющие вещества. Гренадер роты обер-лейтенанта Вейсса предупредили, что приезжает генерал и будет вручать награды особо отличившимся в предыдущих боях и объявит отпуска тем, кто этого заслужил. И действительно, сам генерал Кнобельсдорф, командир их несокрушимой 19-й танковой дивизии, прикрепил к его, рядового Вальтера Клюга, мундиру, который он, к счастью, успел отчистить от пыли, копоти и чужой крови, Железный крестIIкласса. Теперь уже неважно, думал он, получит ли он за Москву ещё один крест. Это, конечно, было бы здорово – нацепить на грудь Железный крестI класса и в таком виде заявиться на порог своего родного дома! Но и без второго креста он был уже герой. Он был настоящий герой, и на его предложение там, на родине, на Мазурских озёрах, ответит радостным согласием, пожалуй, любая, даже самая красивая девушка, о которой до войны, до восточного похода, он мог только мечтать и тайно вздыхать. Теперь он имел Железный крест – высшую награду солдата вермахта! Такую награду в первом взводе имеют только двое: фельдфебель Гейнце и он, рядовой Вальтер Клюг. Правда, фельдфебель Гейнце, этот мужлан, с таким похотливым неистовством любивший русских женщин и заступавшийся за их мужей и братьев, пленных солдат и командиров РККА, получив свой Железный крест ещё месяц назад за смоленские бои, вдруг сказал: «Эх, ребята, я был бы счастлив вдвойне, если бы этот довольно необычный кусок дерьма обладал хотя бы следующим свойством: к примеру, котелок воды из русского колодца превращал в кружку русского самогона! Вот это была бы настоящая награда горячо любимой Родины!» – «Гейнце, ты же прекрасно знаешь, дерьмо не может превращаться в шнапс», – возразил кто-то старому солдафону. Многих во взводе коробили его неожиданные шутки, которые можно было принять за что угодно. Но старого вояку Гейнце, стрелявшего в славян ещё в годы Первой мировой войны, не так-то просто было смутить. Он подкрутил вверх тонкие кончики своих кайзеровских усов и сказал: «Почему же? Ведь это немецкое дерьмо! А значит, самое лучшее дерьмо в мире! Не так ли, Вальтер? И не это ли мы здесь, в стране варваров, демонстрируем по нескольку раз в день, засерая все окрестности?!» Он всегда задевал кого-нибудь, кто отличался рвением перед взводным командиром, особенно тех, кого он подозревал в нацистских настроениях. И всем своим поведением подчёркивал, что ему отвратительны наци. Он свободно делал то, что считалось нежелательным. К примеру, заходил в дома русских, чтобы напиться воды, наполнить свою фляжку и умыться. И жалел их, сокрушаясь по поводу того, как бедно те живут в своих тесных домах, вросших в землю. Да, русские были почти такими же людьми, как и они, немцы. Особенно внешне. И особенно молодые женщины. Стройны, красивы, чистоплотны. Многие светловолосы и светлоглазы. Вот Гейнце и носил с собою в солдатской книжке между страницами, где значились отметки о его боевых отличиях и где были записаны даты и количество посланных на родину посылок, пару презервативов в прозрачной упаковке. Но он, шютце Вальтер Клюг, всё же не мог преодолеть предубеждения и некоторой даже брезгливости к этим русским и ни за что не лёг бы даже с самой красивой и самой чистоплотной, будь она и цветом волос, и цветом глаз похожа на девушку его родины. Командир роты обер-лейтенант Вейсс обещал ему отпуск домой. «Клюг, обещаю тебе, вот возьмём Медынь, ещё одну русскую крепость на Московском шоссе, и поедешь к своим девушкам на Мазурские озёра», – говорил он и улыбался, как будто и сам был родом оттуда. До Медыни было рукой подать, всего несколько десятков километров. Эту очередную русскую крепость он видел на карте командира роты. Скорее всего, парни из 2-го Воздушного флота разнесут её по камешкам, прежде чем они въедут туда на своих мотоциклах и танках. И им, идущим по земле, опять придётся нюхать разлагающиеся трупы противника и искать укромное место для отдыха и обеда. На карте это был обычный красный кружочек, и ничего более. «Вот твои Мазурские озёра! Вот твои девушки, Клюг!» – сказал обер-лейтенант Вейсс и ткнул пальцем правой руки, туго обтянутой в лайковую перчатку, в свою полевую карту. Новую карту командиру роты выдали совсем недавно. Она ещё похрустывала и пахла типографской краской. Рукою обер-лейтенанта на ней было сделано всего несколько пометок: Юхнов, Мятлево, Медынь и Малоярославец. Товарищи завидовали Клюгу, похлопывали его по плечу, говорили: «Тебе, дружище, всегда везёт! А вместе с тобой везёт и всему нашему взводу. Мы уже несколько дней воюем без потерь!» – И стреляли у него очередную сигаретку. Что ж, он охотно угощал. Ведь с него причиталось. К тому же курить он начал совсем недавно, после того как их рота угодила в засаду прямо на марше. Иваны забросали их минами и гранатами, и только второй взвод потерял сразу пятерых убитыми и семерых ранеными. У троих были оторваны руки и ноги… От скряги Гейнце, с которого тоже причиталось, всё равно ведь не дождёшься и окурка. Вчера Вальтер получил из дома письмо. Писала сестра Герда. Сестрёнка – уже невеста. Красавица, каких, признаться, мало на свете. И почерк у неё на редкость красивый. Аккуратные, одна к одной, буквы выстроены в ровные строчки. Кажется, от них пахнет её белыми пальчиками и душистыми волосами, которые она моет каким-то особым мылом. Секреты женщин. Герда писала, что они убрали и переработали весь урожай. Теперь им легче, потому что магистрат им выделил двоих пленных рабов и те трудятся у них в фольварке с утра до ночи и послушно выполняют все самые трудные работы. Герда писала, что иваны, вопреки ранее существовавшим представлениям, не так уж и ужасны, но всегда голодные, напуганные и забавные. Последнее слово его сразу насторожило, потом стало раздражать всякий раз, когда он перечитывал письмо. «Что значит: “забавные”? Она что, с ними забавляется?» И в голову лезли всякие дурацкие мысли вроде презервативов Гейнце. «Ладно, – решил он в конце концов, – вот разрушим эту русскую крепость Медынь, поеду в отпуск на родину и во всём разберусь сам». Германии, конечно же, нужна дешёвая рабочая сила. Особенно сейчас, когда многие немцы надели солдатские мундиры, покинулиVaterlandи выполняют свой священный долг перед Великой Германией, сражаясь кто в Африке, кто над Гибралтаром, а кто здесь, на Восточном фронте. Рейх должен производить достаточное количество оружия, боеприпасов, самолётов, танков, автомобилей, продовольствия, обмундирования. На заводах и фабриках много чёрной работы, и ею не должны заниматься высококвалифицированные рабочие и специалисты, которых даже в армию не призывают по причине их незаменимости там, в цехах, у станков. Вот эту чёрную работу и должны выполнять рабы. Чёрт бы их побрал! Как они себя ведут в большинстве случаев в бою? Иваны всегда бегут, как только за дело берутся штурмовые эскадрильи 2-го Воздушного флота и их рота при поддержке танков поднимается в атаку! Разве могут такие называть себя солдатами? Или они действительно не хотят выполнять приказы своих большевиков-командиров и жидов-комиссаров? На Десне их, разбежавшихся по лесам и оврагам, травили, как зайцев на большой охоте, и уцелевших сгоняли к шоссе десятками и сотнями. Иногда они попросту бросали свои окопы и выходили навстречу с поднятыми руками и листовками-пропусками. Брели, как бараны. Как стриженые бараны с испуганными глазами. Так было до Юхнова.