Владимир Афиногенов - Аскольдова тризна Страница 16

Так вот: когда он прибыл в хазарскую столицу, то поселился на самом берегу великой реки Итиль. Как вы помните, столица хазар звалась точно таким же именем…

Шаман не терял времени даром; остановившись на отшибе, он чуть ли не каждый день посещал западную часть города — Хазаран, особенно часто толкался среди шумного базарного люда. Здесь повстречал и своих купцов-соплеменников, и торговцев из далёкой загадочной Индии, куда однажды занесла его судьба, и русов с берегов Днепра и Оки, с Ильмень-озера… Познакомился с мусульманином-дервишем, имеющим дар прорицателя… Пригласил к себе в хижину и, сотворив ему конопляную баню, выпустил его душу в страну Верхнего мира. В благодарность за это дервиш познакомил древлянского шамана с именитым арабским купцом, вхожим в дом первого советника кагана Массорета бен-Неофалима.

Рассказав, кто он, откуда и что случилось с ним в последние дни и недели, Чернодлав, за хорошую, разумеется, плату, упросил арабского купца доложить о нём первому советнику кагана. Массорет бен-Неофалим, посовещавшись с иудейским богословом Зембрием, принял древлянского шамана-угра.

— Ай да молодец! — воскликнул Массорет, услышав из уст Чернодлава повесть о том, как хотел убить Дира, и призадумался, узнав, какими средствами было достигнуто это покушение…

— Значит, можешь отделять душу от тела и летать на птице на высокую гору Меру… И об этом же повествуют Веды — священные индийские гимны… Говоришь, слышал о них. Был в Индии?

— Да, мудрый советник.

— Помнишь, как сказано о птице Гаруде, на которой летал отшельник Галава?… Когда поведала птица Гаруда ему о чудесных странах, то воспылал Галава страстным желанием посетить страну, где сияет священная гора Меру и вращаются вокруг неё солнце, луна и звезды, где живут блаженные, ибо земной человек, если проникнет туда, гибнет… И поднялся Галава на священную птицу, летел он, восторгаясь всем, что видел с высоты небес. «О, летучий! — воскликнул Галава. — Я вижу, что на пути как бы стремятся навстречу стоящие впереди деревья; земля вместе с морями, лесами, борами, горами как бы взмётывается вихрем твоих крыльев… Я вижу многообразных рыб, чудовищ, нагов[33] и лица людей…»

— Именно так, учёнейший из учёных!.. Именно так! — восхитился древлянский жрец.

— Хорошо, я представлю тебя кагану, — сказал Массорет бен-Неофалим.

— Благодарю тебя, о светлейший! — низко поклонился первому советнику кагана Чернодлав.

— Благодарить станешь, когда встретишься с Заву лоном, — покровительственно похлопал по плечу шамана Массорет бен-Неофалим. Пока будешь моим гостем. А в священную субботу — Шаббос-кодеш — каган посетит мой дом, и я тогда устрою вашу встречу.

Прошёл день, наступила пятница, и древлянский жрец Чернодлав стал свидетелем приготовления иудеев к священной субботе…

«И был вечер, и было утро — день шестой». Так думает каждый иудей в пятницу. И была осень — по иудейскому календарю — 4620 года; от сотворения мира — 6358-го; от Рождества же Христова — 860-го. В пятницу к иудеям нисходит с небес вселюбезная, всерадостная, всесветлая невеста Шаббос, которую гойим[34] называют еврейским шабашем, извращая при этом пол прекрасной невесты, как будто Шаббос — мужчина.

Ещё с раннего утра хозяйки и их служанки, всласть наругавшись, ибо к Шаббосу надлежит свести все мирские счёты, совершают омовения, затапливают печи, пекут по три халаса — по три пшеничных румяных хлеба и по два пирога в воспоминание того, что в пустыне Яхве отпускал евреям на субботний день двойную порцию манны небесной… Потом женщины сбегают на базар закупить кошерной говядины, разделанной по особому правилу в отличие от трефной — поганой; закупают и рыбу, которую будут начинять перцоволуковым фаршем и варить на отдельном огне. За ценой не стоят, ибо в Талмуде сказано, что чем больше расходует иудей в праздники, тем более Бог прибавляет ему дохода.

В бурных приготовлениях к священной субботе принимают участие и шаббос-гойим[35]. Они крошат локшен, готовят кугель, цымис[36] и шолент. Последнее кушанье — горячее, его оставляют в жарко вытопленной печи, заслон замазывают глиной, чтобы шолент хранился до завтрашней трапезы под охраной малохим, то есть ангелов, оберегающих его от воздействия нечистой силы — шед.

С раннего утра в пятницу у Массорета бен-Неофалима было радостно-приподнятое настроение. Ему, по обычаю, подали пшеничный пирог. Отщипывая от него маленькие кусочки, советник кагана макал их в росл-флейш — соус, приготовленный из лука, перца и мяса, и медленно жевал. Потом послал слугу за богословом Зембрием. С ним он пошёл в общественную терму, и там они троекратно окунулись в микву[37].

Возвратившись домой, Массорет помог жене Рахили и служанкам нафаршировать рыбу, потому что по закону каждый иудей обязан самолично приложить часть труда своего в честь наступающей Шаббос-кодеш. Затем советник принялся обрезать ногти, строго соблюдая при этом талмудическое правило, повелевающее переходить во время стрижки с первого пальца на третий, сначала на левой, потом на правой руке, и непременно стричь ногти в пятницу, ибо, по замечанию того же Талмуда, ногти начинают отрастать лишь на третий день и, если их постричь, скажем, в четверг, то они будут расти в субботу, а это — противозаконно, так как в Шаббос-кодеш человек не только не должен трудиться, но, если б это стало возможным, и дышать… Священная суббота есть всеобщее умиротворение.

Сложив обрезки ногтей в тряпицу, Массорет закопал их в землю. Не дай Бог оставить ногти непогребёнными! На них может наступить женщина, после чего она родит мёртвого ребёнка… А это — великий грех против важнейшей заповеди в Израиле: «плодитеся и множитеся».

Затем Массорет снова кликнул слугу, чтобы тот помог ему облачиться в белые чулки, башмаки и палевые лосины. Велел осмотреть, правильно ли висят кисти цытиса на его арбеканфосе[38], а потом опоясался широким шёлковым поясом и, наконец-то, облёкся в длинный шёлковый кафтан с бархатным отложным воротником и такими же обшлагами.

Чернодлав молча и с любопытством наблюдал за первым советником кагана: Массорет сдунул со своего кафтана соринку, частым гребнем расчесал пейсы и длинную библейски-патриархальную бороду, прошёл в библиотеку, уселся за письменный стол с чувством исполненного долга и стал ждать, когда на улице раздастся стук молотка шульклепера[39].

Библиотека советника представляла из себя просторную длинную комнату, где на самом видном месте помещался висячий шкафчик — орнпакодеш — кивот завета, задёрнутый занавеской с золотой бахромой — парахуес, по середине которой нашиты два равнобедренных треугольника, составляющих шестиугольную звезду — государственный герб еврейских полководцев-царей. В кивоте, как святыня, хранятся у Массорета бен-Неофалима пергаментные свитки Торы.

По стенам тянутся книжные полки, на которых лежат книги Ветхого Завета, Талмуд Иерусалимский, Талмуд Вавилонский и бесчисленное множество трактатов богословских и юридических под названием «Шаалот уте Шубот».

Массорет очень гордился тем, что многие из этих книг когда-то находились в пещере горы Серир и перешли по наследству от его родственника Исаака Сангари.

У другой стены размещался массивный шкаф, где за стекольчатыми створками располагались древние драгоценные кубки, серебряная и золотая посуда. На шкафу стоял огромный семисвечник с рельефным изображениями братьев Маккавеев. В этом семисвечнике ежегодно в месяц тевет (ноябрь) зажигаются свечи в память победы Иуды Маккавея над Антиохом Епифаном, царём сирийским, и восстановлением храмового канука — жертвенника.

Над письменным же столом красовался под стеклом затейливый рисунок, в центре которого было написано по-еврейски: «Бога всегда имею пред собой!» По краям рисунка виднелись изображения леопарда, орла, оленя и льва. И говорилось: «Будь храбр, как леопард, лёгок, как орёл, быстр, как олень и мужествен, как лев при исполнении воли Отца Твоего Небесного». Подобные картинки занимают почётное место и в синагоге, над омедом — аналоем, пред которым кантор воспевает гимны — брохес и бакошес — благословения, молитвы и просьбы за себя и за свой народ.

Но вот на улице раздался громкий стук молотка шульклепера.

Советник кагана очнулся от своих мыслей, велел подать штраймеле — меховую шапку, надел поверх кафтана деле — длинный плащ с маленьким стоячим воротником и чуть не до самой земли ниспадающими рукавами, и заспешил в бейс-гамидраш[40].

Проводив взглядом удаляющуюся в окне высокую, чуть сутулую фигуру советника, древлянский жрец прошёл во вторую половину жилища, где хлопотали в предпраздничных трудах жена Массорета и её служанки.