Анатолий Хлопецкий - Русский самурай. Книга 1. Становление Страница 16

Рассказал преосвященный о том, с какими необычными трудностями пришлось столкнуться при переводе Евангелия. В местном наречии не было, например, обобщающего слова «плод». И не диво – в тамошнем климате даже дикого яблока не родится – есть рябина, брусника, дикая смородина, морошка, но это ягоды. Пришлось пользоваться русским словом: так же, как по-русски, называют местные жители и хлеб – он пришел в эти края вместе с русскими людьми. Да и для письменной грамоты алеутов, за неимением в тех наречиях никакой письменности, тоже пришлось пользоваться русским алфавитом.

Издавна повелось, что русские православные миссионеры в тех краях, где им доводилось трудиться, были и географами, и лингвистами, и этнографами, и врачами.

Еще до своего отъезда из Петербурга в путевых заметках писателя Ивана Андреевича Гончарова, прикомандированного к русской кругосветной экспедиции на фрегате «Паллада», прочел будущий иеромонах Николай о том, как искали русские моряки замену Охотскому порту, неудобному ни с морской, ни с сухопутной стороны. И именно «трудами преосвященного Иннокентия, архиепископа Камчатского и Курильского, отыскан нынешний путь к Охотскому морю и положено основание Аянского порта», – подчеркивал писатель. И только мельком упомянул о том, что на пути этом прошел преосвященный Иннокентий пешком все семь отрогов Станового хребта.

– Доведется тебе, сын мой, не оставить своих прихожан в их житейских нуждах, – напоминал своему прилежному слушателю архиепископ, – если надо, обучать их гигиене и ремеслам, санитарному делу и борьбе с болезнями. Так что, не теряя времени, сам во всем этом совершенствуйся. В руках Божьих то, длинен или короток будет наш земной путь. А сделать предстоит так много. Так пусть каждый день твой будет наполнен трудами.

В заключение разговора подарил он отцу Николаю свои первые книги: «Записки об уналашкинском отделе Алеутских островов» и «О состоянии православной церкви в Российской Америке». Прочитав их, отец Николай понял, что это настоящая история молодого и малоизвестного края – содержат книги отчетливые сведения по всем частям знания: этнографии, географии, топографии, натуральной истории. И все изложено легким и живым языком.

В Николаевске пришлось отцу Николаю зазимовать: с наступлением морозов плавание по морю прекратилось.

В долгих беседах знакомил преосвященный Иннокентий молодого подвижника с островом, на котором ему доведется начинать свою деятельность в незнакомой стране:

– Остров Хоккайдо – самая северная окраина Японии, а порт Хакодате в его юго-западной части – один из первых портов, открытых для захода иностранных кораблей. Здесь зима тоже снежная, непривычно долгая и холодная для местных жителей. Ведь они здесь поселились недавно – обнищавшие самураи, крестьяне и рыбаки, которых привлекла сюда даровая земля, гарантия трехлетнего бесплатного пропитания. Им предстоит осваивать здешнюю «Сибирь» или «Дикий Запад» – везде одинаковы причины, заставлявшие людей сниматься с насиженных мест и двигаться на неведомые земли за приманкой вольного и счастливого житья.

– Японцы до сих пор называют иногда Хоккайдо его древним названием: Езо. За исключением юго-запада, где население уже устоялось, города и поселки острова всецело зависят от моря. Есть рыба, не пропадают на взморье капуста и устрицы, есть и народ в этих городах, бойко идет торговля, на улицах шумно и людно, гавань полна рыбацких судов. Но вот ушла почему-либо от берегов рыба на несколько лет, а то и навсегда – промысла стоят без дела, городские богачи разоряются, город хиреет, население его рассеивается… Но это на взморье, а во внутренней области острова – настоящая Сибирь. Обширные равнины и горы покрыты еще нетронутым лесом. Говорят, даже медведи водятся. Горы, по нашим сведениям, богаты каменным углем, да вот добывать его некому. Можно бы лесоторговлю хорошую завести, но нет средств доставлять этот лес к морю…

Отец Николай внимательно слушал своего собеседника, отмечая между тем, что и впрямь в этих дальневосточных местах миссионеры живут заботой о том, чтобы не только новыми прихожанами, но и реальными богатствами прирастала Россия. Вот и о чужом острове думает владыка Иннокентий как о возможном торговом партнере России…

Много позднее, уже прожив много лет в Японии, отец Николай еще раз наведает этот остров потому, что сюда стали переселяться многие из христиан с островов старой Японии: образуется церковь в рыбацких поселках или деревнях и начнет собирать вокруг себя верующих и прирастать ими. Значит, особенно нужен здесь добрый пастырь, способный и Словом Божиим, и собственным примером не дать угаснуть свету веры.

Пришла к концу зима, и с открытием навигации пришвартовалось в Николаевске военное судно «Амур». На нем и предстояло отцу Николаю плыть к берегам Японии. Как своего духовного сына провожал на новое пастырство молодого священника владыка Иннокентий. Он сам, закупивши лучшего бархата, выкроил ему рясу, возложил на будущего миссионера бронзовый крест, полученный владыкой Иннокентием за участие в Крымской войне, но указал на то, что пока проповедникам Христа в Японии запрещено носить наперсный крест.

Долго длилось непривычное для отца Николая морское плавание. Тянулись будни на военном корабле – с неизбежными построениями команды, свистками боцманских дудок, надоедливой качкой.

Наконец, обойдя гору острова Хакодате, которая совершенно закрывала собою от моря рейд, «Амур» вошел в бухту. Открылся вид на гавань: на воде какой-то буксирчик, несколько однопарусных джонок… Холмистый берег издали напоминал хребет какого-то доисторического животного…

Корабль встал на якорь и, распростившись со своими спутниками по морскому путешествию, отец Николай сел в шлюпку, направлявшуюся к острову.

Спустя некоторое время он уже поднимался по амфитеатру городских улиц туда, где на самом верху, среди молодой зелени скромно виднелся крест деревянного консульского храма.

Здесь, среди совсем родных белоствольных березок, каштанов, зелени лужаек и цветов, словно где-нибудь на Смоленщине, была выстроена целая усадьба русского консульства: большой дом консула, дома для секретарей, доктора и священника. Рядом стоял русский морской госпиталь.

На чужбине его как бы снова встречала Родина. Распахивалась всему этому навстречу молодая доверчивая душа, и верилось, что сейчас его тепло встретят такие же родные и близкие русские люди, которые ждали его приезда, рады ему и поторопятся поскорее познакомить его с новыми обязанностями.

Но уже в приемной консула Осипа Антоновича Гошкевича повеяло на него холодом и чопорностью чиновного Петербурга.

– Подождите-с, нас удостоил своим посещением важный здешний бонза, – прошелестел сухощавый прилизанный секретарь. – В свое время доложу, а сейчас никак нельзя-с.

В полутемной приемной, отделанной деревом и кожей, мерно тикали большие напольные часы. Входил и выходил с какими-то бумагами все тот же озабоченный секретарь. Отцу Николаю начинало казаться, что о нем забыли. Не раз и не два прозвучал мелодичный часовой перезвон, прежде чем его наконец пригласили в кабинет консула. Он, конечно, не ждал распростертых объятий, но и шага не сделал консул навстречу молодому священнику. Прищурясь, настороженно оглядел неавантажный дорожный наряд, отметил что-то простонародное в открытом обветренном лице… Это потом узнал отец Николай, что отчасти высокомерный прищур Осипа Антоновича объяснялся крайней его близорукостью… И совсем скоро пришлось им переменить это первое впечатление друг от друга.

Почти не скрывал бывший крупный чиновник Азиатского департамента Министерства иностранных дел, что ждал встретить кого-то другого в лице выпускника Петербургской духовной академии: кого-то более опытного и, наконец, не такого возмутительно молодого. А потому сразу принял покровительственный тон, дал понять, что юноше, по крайней мере на первых порах, надлежит во всем полагаться на его, Осипа Антоновича, опыт и знание японцев. Напомнил, что японцы до сих пор смотрят на иностранцев как на нецивилизованных дикарей, а на христиан чуть ли не как на преступную секту.

Усталый, измученный дорогой и долгим оскорбительным ожиданием в приемной, отец Николай не вслушивался в назидания консула. Он вдруг действительно почувствовал себя на чужбине. И на этой чужбине он был совершенно одинок… И, может быть, потому почудились ему в речи и манерах консула и надменность, и пренебрежение. А было это, скорее всего, просто покровительственное отношение опытного дипломата к вчерашнему студенту. Осип Антонович хорошо знал Японию: побывал в Нагасаки с миссией графа Е. В. Путятина на фрегате «Паллада», поработал год в Симоде переводчиком с китайского.

Наступили первые, самые трудные, годы миссионерства. Прежде всего Япония оказалась вовсе не той чудесной страной, которая, как грезилось молодому проповеднику, только и ждет, чтобы во тьме пронеслась благая весть о Христе и все в обществе обновилось. Здесь еще были не забыты жестокие гонения на христиан, и в народном сознании они были злейшими врагами Страны восходящего солнца. А хуже нет этой национальной неприязни на бытовом уровне: если она есть, то какие бы мудрые решения ни принимало правительство – повседневная вражда будет отравлять жизнь…