Алекс Ратерфорд - Владыка мира Страница 16

Акбар поднял Адам-хана на ноги. Тот тяжело дышал со сдавленным бульканьем, чувствуя металлический привкус крови во рту. Глядя на искалеченное, обмякшее тело своего молочного брата, который сейчас держался на ногах только опираясь на него, Акбар желал лишь одного – избить его до смерти, настолько остра была его боль от этого предательства. Но падишаху не подобает терять власть над своими чувствами. Отстранившись, он неохотно отпустил Адам-хана, и тот рухнул на землю.

– Прежде чем тебя казнят, ты хочешь что-нибудь сказать?

Адам-хан медленно поднял разбитое лицо.

– Может, ты и победил сейчас, но я тебя месяцами вокруг пальца водил. Те глупые маленькие суки… конечно, это я их увез – почему все лучшее всегда должно доставаться тебе? Но я их убил, так что теперь их об этом не спросишь.

– И Байрам-хана?

– А сам-то как думаешь?

Окровавленное лицо Адам-хана озарилось торжествующей насмешкой. Пусть посмеется последний раз, подумал Акбар, обуреваемый яростью и гневом из-за собственного легковерия и глупости.

– Стража! Возьмите его и сбросьте с крепостной стены.

Он смотрел, как два стражника за ноги протащили Адам-хана через внутренний двор, оставляя длинный кровавый след на каменных плитах. Кряхтя от усилий, они оттянули его к узкой угловой лестнице, которая вела к тесному проходу с низкой балюстрадой, выходящей на террасу из песчаника. Высота стены здесь составляла приблизительно двадцать футов[9]. Акбар, стоя неподвижно, смотрел, как стражники отпустили лодыжки Адам-хана, взяли его под руки и занесли над головой. Послышался глухой стук. Стражники посмотрели через перила.

– Повелитель, он еще шевелится.

– Тогда втащите его обратно за волосы и снова бросьте вниз.

Воины сбежали вниз по наклонному проходу, ведущему к террасе. Вскоре они появились вновь, таща все еще слабо дергающееся тело Адам-хана за длинные темные волосы. На сей раз Акбар проследовал за ними до возвышения и смотрел, как его молочного брата еще раз сбросили с балюстрады. На сей раз череп Адам-хана ударился о твердый камень и лопнул, как зрелый орех, извергнув розово‑серые мозги. В один миг к нему подлетел коршун и начал клевать мертвечину. Вскоре уже дюжина птиц кормились тем, что осталось от друга детства Акбара. Смотреть на это он не остался. На него снизошло полное понимание происходившего. Как мог он быть таким глупцом? Более того, как он мог предстать таким глупцом в глазах окружавших его людей? Несмотря на жаркую погоду, падишаха бил озноб, тело сотрясала дрожь. Его ум занимал один вопрос, который он хотел задать Адам-хану, но не решился – возможно, потому, что боялся ответа. Махам-Анга, женщина, которая выкормила его своим молоком и защищала его, когда он был одинок и беззащитен, – что она знала о деяниях своего сына? Внутренний двор теперь был переполнен людьми – женщины вышли из комнат, где они прятались и обсуждали со стражниками гарема и слугами небывалое происшествие, свидетелями которого стали. Оглядевшись, Акбар увидел, что Майяла наблюдала за ним из дверного проема своей комнаты и ее обычно приветливое лицо сейчас было тревожным и озабоченным. Ему очень хотелось пойти и заверить ее, что все хорошо, но это была бы неправда. Кроме того, оставалось сделать кое-что еще…

– Принеси мне одежду, – приказал падишах слуге, стараясь говорить как можно тверже.

Четверть часа спустя, все еще пребывая в полном смятении, Акбар прошел в покои Махам-Анги. Он уже отрядил воинов из числа своих личных телохранителей обыскать ее жилище и приказал после этого стоять на страже снаружи, пока он не прибудет. Судя по своей пьяной выходке, Адам-хан, вероятно, действовал в одиночку и единым порывом, пусть даже его обида и ревность копились долгое время. Вместе с тем нужно было также удостовериться, что здесь не скрываются другие предатели.

У дверей его кратко поприветствовал глава его собственной стражи.

– Мы всё обыскали. Здесь тебе ничего не угрожает, повелитель.

– Вы ничего не сказали о том, что случилось?

– Нет, повелитель.

– Она спрашивала о сыне?

– Нет, повелитель.

Как только стражники заперли за собой двойные двери, впустив Акбара, тот понял, что сейчас его задача будет потяжелее любого сражения. Глава дворцовой стражи утверждал, что Махам-Анга еще не знала о его драке с Адам-ханом, после чего ее сына спешно казнили, хотя быстроногий слуга принес бы такие вести за пять минут. Махам-Анга стояла посреди комнаты, в которой в лучшие времена она устраивала собрания и торжества, и где в мягком свете масляных ламп она с нежностью рассказывала ему истории из его детства, которые он мог слушать бесконечно. Сейчас ее лицо выражало тревогу.

– Акбар, что происходит? Почему меня вдруг здесь заперли?

В ее ясных карих глазах, смотревших на него в упор, сейчас застыл вопрос. Чтобы не растерять решимости, падишах постарался на мгновение воскресить в уме образ окровавленного тела убитого Атга-хана, которое он только что видел и которое сейчас обмывали камфарной водой и готовили к погребению.

– Махам-Анга, всю жизнь ты была мне как мать. Мне тяжело говорить то, что я должен сказать, поэтому позволь сразу начать с главного. Час назад твой сын убил моего главного управляющего дворцом, Атга-хана, а потом, вооруженный, ворвался в гарем, намереваясь убить и меня.

– Нет.

Она сказала это едва слышно, почти беззвучно. В ее глазах померк свет; женщина потянулась, чтобы найти опору, но рука подвернулась и попала в блюдо с засахаренными фруктами, которое скользнуло на пол и разбилось вдребезги.

– Но и это еще не все. Адам-хан пожелал со мной драться. Я победил его в честном поединке и затем приказал казнить его как предателя.

Махам-Анга медленно повела головой из стороны в сторону и издала жалобный крик, то ли плач, то ли вопль.

– Скажи только, что он еще жив, – прорыдала она наконец. Акбар подошел ближе.

– У меня не было выбора. Его сбросили со стены вниз головой. Мало того, что я сам стал всему свидетелем, так он еще хвастался мне другими своими преступлениями. Те девушки, предназначавшиеся для моего гарема… он схватил их из злости и ревности и затем убил. И хуже того, он насмехался надо мной и хвалился убийством Байрам-хана. Такое высокомерие и заносчивость я не смог оставить безнаказанными… что еще оставалось, кроме как казнить его?

– Нет! – На сей раз Махам-Анга уже кричала. – Я давала тебе свое молоко, когда ты был ребенком. Я рисковала своей жизнью, защищая тебя, когда твой дядя приказал стрелять в тебя из пушек и луков в стенах Кабула. А ты предал меня, убив моего единственного сына – твоего собственного молочного брата! Я вскормила гадюку на своей груди, дьявола…

Махам-Анга упала на пол и забилась в конвульсиях сначала на ярко-красном ковре, потом у ног Акбара, разодрав ногтями его голени, из которых на ковер брызнула кровь такого же алого цвета.

– Стража! – Сам Акбар никогда бы не смог применить к ней силу. – Обращайтесь с нею осторожно. Она не в себе от горя и потрясения.

Между ним и Махам-Ангой встали двое воинов. Она вырвалась от них, но больше не стала нападать на него. Вместо этого просто, стоя на коленях, принялась раскачиваться из стороны в сторону, плотно обхватив себя руками.

– Махам-Анга, я должен спросить у тебя это. Ты знала о том, что сделал твой сын, и о том, что он замышляет убить меня?

Она посмотрела на него сквозь спутанные волосы.

– Нет.

– И когда ты советовала мне отправить Байрам-хана совершить хадж, то сделала это потому, что вы с Адам-ханом ревновали к его влиянию на меня и во дворце?

На сей раз Махам-Анга промолчала.

– Отвечай, я настаиваю. И отвечай честно. Это, вероятно, последний раз, когда мы видим друг друга.

– Я думала, что если Байрам-хан уедет, ты станешь обращаться за советами к кому-нибудь другому.

– Например, к тебе и твоему сыну?

– Да. Мой сын считал, что ты его недооцениваешь, и я с ним согласна.

– И ты сподвигла его на убийство Байрам-хана, чтобы быть уверенной, что ваш соперник никогда не вернется?

Несмотря на его отношение к Махам-Анге, Акбар чувствовал, как в нем снова закипает гнев. Будет лучше для всех, если этот допрос закончится как можно быстрее.

В голосе Акбара было столько горечи, что кормилица вздрогнула.

– Я никогда не желала смерти Байрам-хана… и я уверена, что мой сын в этом неповинен, неважно, чем он там перед тобой мог похвастаться.

Как же слепа материнская любовь, подумал падишах.

– Я всегда любила тебя, Акбар, – отрешенно проговорила Махам-Анга, будто читая его мысли.

– Да, но своего собственного сына ты любила намного больше… Вот как я поступлю, Махам-Анга. Завтра тебя увезут отсюда в крепость Дели, где ты проведешь остаток своих дней в уединении. Я дам тебе денег на постройку мавзолея для твоего сына. Но ты больше никогда не увидишь ни меня, ни кого-либо из нашей семьи.