Ольга Гурьян - Набег Страница 16

— Я буду работать, — робко сказал Завидка и тем только подлил масла в огонь.

— А иди ты туда, где эти дни шлялся! — закричал гончар. — Иди ты на все четыре стороны. Иди, сам себе хлебушка заработай! Хватит братьев да сестер объедать. Хватит из меня жилы тянуть. Убирайся с моих глаз, чтобы больше я тебя не видел. Будет у тебя ремесло, тогда возвращайся. А до тех пор не смей мне глаза мозолить, опять выгоню.

Глава VI

НА БОЛОТЕ

Но где же все это время был Милонег? Когда он вырвался из рук воеводиных слуг и перескочил через ограду, то скатился в ров и побежал дальше. За собой он слышал топот и крик, но, оглянувшись через плечо, увидел, что никого позади нет, а бежит лишь Куземка один и кричит:

— Да погоди ты! Нет за тобой погони!

— Чего годить? — спросил Милонег и остановился.

— Да куда ты бежишь? — сказал Куземка. — Схоронись за валом, в кустах, где мы давеча с тобой прятались, и подожди. Никто тебя там не увидит, а я сбегаю посмотрю да послушаю, как да что. Вечером приду — все тебе расскажу. Тогда видно будет, как дальше быть.

— Ладно. Я подожду, — сказал Милонег. И они расстались.

Вечером Куземка пришел, принес еды. Милонег спал в кустах. Куземка разбудил его и заговорил:

— Я все рассказал отцу.

Милонег вскочил, дернулся, готовясь бежать.

— Да ты слушай. Отец на торгу все, что сковал, распродал, и сейчас в кузнице железа совсем нет. Гвоздь выковать и то не хватит. Завтра на заре мы с отцом едем за крицами. Отец говорит: если хочешь, поезжай с нами. Поживешь там недолгое время, а как здесь все уладится, вернешься к Макасиму. Едем, что ли?

— Едем, — сказал Милонег.

— Тогда слушай. Мы на лошади выедем в ворота. Если сразу тебя на воз посадить, могут увидеть. А ты, как солнце взойдет, выбирайся отсюда и вон в ту сторону пойдешь. — Он показал рукой направление. — А мы тебя нагоним и посадим.

Как порешили, так и сделали. Милонег проснулся чуть свет, вытер с лица росу и двинулся в путь.

Вскоре услышал он скрип колес и остановился. Воз поравнялся с ним, мохнатая кобылка стала, и кузнец сказал:

— Садись!

Милонег сел рядом с Куземкой, и они поехали дальше. Не успели они отъехать несколько шагов, как из придорожных кустов раздался резкий посвист, и чей-то грубый голос гаркнул:

— Тпру!

Кобыла шарахнулась и стала. Кузнец схватился за лежащий рядом с ним топор.

А из кустов выскочил Василько и, приплясывая, закричал:

— Напугал! Напугал! Вы, небось, подумали, что это соловей-разбойник, а это я!

— Да откуда ты взялся на нашу голову? — спросил кузнец.

— Дяденька Ярема, я с вами! Возьми меня на воз! Дяденька, возьми, я все равно не отстану. Я как вчера услышал, что Куземка с тобой едет, сразу понял, что неспроста. Отпросился у отца на охоту за утками — и вот он я. Можно я на воз сяду?

— Да мы далеко, — сказал Куземка.

— Ну и что ж, что далеко! Меня отец до вечера не хватится, а ночевать придется — совру, что заблудился. Можно садиться, дяденька Ярема? А то я всю дорогу за возом бежать буду.

— Что с тобой поделаешь! Садись, — сказал кузнец. И они поехали дальше.

Степь сменилась лесом, а лес становился все гуще. Вековые дуплистые деревья стояли тесно сдвинувшись, и глубокие колеи извивались, то вздымаясь на ярко-зеленый холмик, оседающий под тяжестью колес, то огибая упавшее дерево, то теряясь в выступающих из земли, заросших мохом корнях, то проваливаясь в покрытую травами лужу.

— Эта лужа вековая, давнишняя, — заговорил Василько. — А живет в ней большая лягушка, глаза золотые, на голове венчик. Как взойдет луна, выскочит она из глубокой лужи, позовет своих малых детушек-головастиков: «Ква-ква-ква, мои головастики, выходите под луной погулять». Они выйдут за ней, кисейными хвостами по траве зашуршат…

— Почем ты знаешь? — спросил Куземка.

— У лягушки нет хвоста, — сказал Милонег.

— А у головастиков есть, — ответил Василько и замолчал.

Наконец деревья начали редеть. Прозрачными полотенцами потянулись меж ветвей полосы дыма. Всюду кругом виднелись пни, совсем свежие и влажные или потемневшие от прошлогодних дождей. Земля была усеяна щепками. Лошадь остановилась перед грудой поваленных деревьев.

— Приехали, — сказал кузнец и соскочил с воза. Посреди вырубленной в лесу поляны дымился высокий земляной холм, а вокруг холма ходили две женщины и то ворошили его палками, то присыпали землей с другой стороны. Когда они выпрямились, мальчики увидели, что лица и одежда у них темные, и медные кольца, свисавшие с висков, не блестят, а тускло светятся.

— Это Демьяновы снохи, — шепнул Куземка. — Уголь жгут.

Женщины, не поклонившись, смотрели на кузнеца, а откуда-то из-под земли высыпали ребятишки. Сами черные, волосы пегие, кто поменьше — вовсе голые, кто постарше — в дерюжных рубахах. Они окружили мальчиков. Черная ручонка осторожно тронула Куземку за рукав и отдернулась. На белом холсте осталось черное пятно.

— А Демьян где? — спросил кузнец. Женщины молчали. Потом одна медленно ответила:

— На болоте. Все там. — И рукой через плечо указала путь.

— Я лошадь с возом здесь оставлю, — сказал кузнец и кивнул своим парнишкам: — Идем!

Они пошли мимо дымящегося холма, мимо низкой круглой печи, грубо сложенной из дикого камня, а сверху открытой, мимо двух землянок, глубоко в землю ушедших, и узкой тропой свернули в лес.

Потянуло сыростью, запахло прелым листом, гнилой корой. Сочный мох колебался под ногами. Деревья становились все ниже, трава все выше, и кузнец с ребятами вышел к небольшому озеру.

По озеру медленно двигался плот, и на нем один мужик щупал шестом дно, а другой черпаком с длинной рукоятью зачерпывал беловатую землицу и, шмякнув ее на плот, вновь опускал черпак в воду.

На берегу озера парень, опустив под углом к воде лоток, промывал добытую из озера землю. Чуть подальше разложены были костры. В их желтом при свете дня пламени других двое парней обжигали ту же белесую землю и лопатами выгребали ее из огня, буро-красную и спекшуюся комками.

— Эй! — крикнул кузнец.

И плот, подталкиваемый шестом, пристал к берегу. Худой и черный мужик, положив черпак, долго смотрел на кузнеца и наконец спросил:

— Из Райков кузнец, что ли? Ярема?

— С весны у вас не был, — ответил кузнец. — Здравствуй, Демьянушка!

— За железом, что ли? — спросил снова Демьян и тут же сам ответил: — А железа у меня нет.

— У Демьяна-кричника железа нет! — воскликнул кузнец. — У кого же есть, если у тебя нету? Быть того не может!

— Есть у меня железо, как ему не быть. На железе живем, железом живы. Да, вишь, оно не сваренное, а готового нету.

— А скоро ль сварится?

— Да еще не начинали.

— Когда же начинать будете?

— Да хоть сейчас. Много ли тебе надобно?

— Много. Цельную печь.

— А коли так, пошли!

И все пошли обратно на поляну. Черные ребятишки тотчас натаскали дров. Демьян сверху заложил поленья в печь, крикнул: «Хватит!» — и разжег в печи костер.

Кузнец с его ребятами сели на бревно и смотреть стали, как горит невидимый в печи костер, а сверху валит дым и летят искры. Наконец Васильку это надоело.

— Долго ли так гореть будет?

— Пока не прогорит, — ответил кузнец. — Долго.

— А коли так, — сказал Василько, — айда в лес. Чего здесь сидеть!

— Идите, — сказал кузнец. — Да глядите, как бы в трясину не угодить. Засосет, затянет — и вытащить вас некому будет. А дальше лес и вовсе нехоженый. Как бы не заблудиться.

Мальчики ушли, а кузнец остался сидеть на бревне. Он смотрел, как вернулись с озера Демьяновы сыновья, как поставили с двух сторон печи деревянные развилки, положили на них мехи и сквозь щели внизу домницы стали нагнетать воздух. Костер прогорел — Демьян засыпал в печь уголь, сверху завалил бурой рудой, а поверх руды опять углем. Из домницы повалил желтый дым, снопами летели искры. Непрерывно Демьяновы сыновья накачивали воздух. Лица у них побагровели, они тяжко дышали. Потом их сменили двое других.

Кузнец сидел на бревне, подперев руками голову, и смотрел на домницу. Там внутри руда становилась мягкой и вязкой, кашей сползала по углям, железными крицами собиралась на дне домницы.

— Готово! — крикнул Демьян.

И парни, прекратив дутье, шатаясь, отошли от домницы.

Демьян взял лом и ударил в стену печи.

Высоко над поляной светло-зеленое небо быстро темнело, и все отчетливей выступал на нем серебряный щит полного месяца. Кузнец встал, потянулся, подошел к печи.

— Готово? — спросил он.

Демьян, разломав печь, доставал со дна ноздреватые крицы, ломом сбивал с них приставший шлак и уголь.

— К утру простынут, — устало сказал Демьян. — Уж вовсе стемнело, спать пора.