Василий Ян - Том 4 Страница 16

— Наш новый князь Александр еще совсем юноша, ему всего двадцать лет, а замыслов и гордости у него выше головы, как у бывалого воеводы. Он стариков ни во что не ставит, никому не верит, один хочет так же властно княжить, как правил его отец, Ярослав Всеволодович. Но ведь тот был голова да имел еще могучую, твердую руку. Весь Новгород держал в своем кулаке. Александр же с именитыми боярами горячий спорщик, а особливо с теми, кто дружит с иноземцами. Со многими боярами и с именитыми купцами он уже перессорился. Скоро дождется он, что мы держать его не станем и проводим честью обратно в Переяславль — медведей ловить.

— Медведей ловить? — удивился Биргер. — Что же он с ними делает?

— Учит их под дудочку плясать. Разве это княжеское дело?

— А что же медлят так долго бояре? — спросил недовольно Биргер. — Они, как я потребовал, должны были явиться сюда встретить меня, затем вместе подняться до Ладоги, а оттуда спуститься в Новгород. Там мы повеселимся, да и вас я тогда не забуду — всех награжу по-королевски! — засмеялся Биргер и, подмигнув бискупу, тихо сказал ему: — А забравшись в Новгород, мы никогда уж его не оставим: и он, и вся огромная область Новгородская навеки станут шведскими.

— Да пошлет Господь Бог вам такую удачу! — прошептал бискуп. — Вот когда святейший отец возрадуется!

Стоявший возле Биргера секретарь с гусиным пером за ухом уже приготовил дощечку и лист пергамента. Биргер сказал:

— Напиши так: «Князь Александер! Если можешь — сопротивляйся! Но я уже здесь и пленю землю твою!»

Ярл подписал широким росчерком свое имя, секретарь свернул письмо в трубку и завязал шнурком с синей восковой печатью на его конце.

Воины приволокли к шатру двух отчаянно упиравшихся русских новгородских охотников, захваченных в лесу.

Переводчик старался их успокоить:

— Идите смело, ничего не бойтесь! Воевода свейский по своей великой милости вас сейчас отпустит на волю, но приказывает быстро бежать в Новгород и там передать это письмо в собственные руки князя Новгородского Александера. Знаете ли вы его?

— Как же не знать! Александр Ярославич — грозные очи! Молодой еще, а дюже строгий; чуть что не по нем — берегись, всю душу вытряхнет.

Переводчик небрежно заметил:

— Нам-то князь Александер не страшен.

— В собственные руки князя эту грамоту передадим!

Ярл Биргер немедленно подозвал трех шведских воинов и приказал:

— Проводите этих разбойников до первого русского селения и там, не заходя в селение, их отпустите, не причинив никакого вреда. Постарайтесь остаться незамеченными и поскорее возвращайтесь.

Русские пленные в сопровождении охраны быстро зашагали по лесной тропинке.

Шведские корабли, слегка покачиваясь, растянулись вдоль берега Невы. Никто из шведов не ожидал нападения на их грозное войско. Они спустились по сходням на берег и со смехом и прибаутками стали разводить костры. Все чувствовали себя радостно, отдыхая после сильной качки на бурном море, говорили о предстоящем походе на богатый Новгород и о той несметной добыче, которую каждый там захватит и привезет домой.

Одни рубили сучья, варили в котелках обед, другие купались в реке и стирали белье, развешивая на кустах рубахи и полосатые шерстяные чулки. Кое-где слышались песни и веселый смех.

Несколько воинов разводили огонь близ малинового шатра с золотой маковкой.

Мальчик-слуга Биргера вычистил высокие желтые сапоги с золотыми шпорами и повесил их неподалеку на вбитых колышках.

Задымили костры. Возле старого скальда, усевшегося с гуслями под огромной вековой сосной, собралось особенно много воинов, чтобы послушать древние саги [42]о смелых предках — норманнских викингах-мореходах, совершавших дерзкие набеги на далекие земли.

Слегка хрипловатым голосом старик запел о знаменитом разбойнике Гере Педере:

Он рано расчесывал кольца кудрей,Он рано вставал поутру.Скажи мне, — он матери молвил своей, —Какою я смертью умру?..

К певцу быстро подошел Биргер и сердито закричал:

— Ты что это похоронную песню завел, глупый старик! Мы пришли сюда для славной победы, для разгула и веселья. Спой другую песню, веселую, а не каркай, как зловещий ворон, иначе я разобью твою дурацкую голову!

Испуганный скальд уронил зазвеневшие гусли и, заикаясь, сказал:

— Отцы и деды нас так учили! Прости, но я пою только старые песни.

— Найдутся у нас певцы, которые споют получше тебя! Эй, Кнут Андерсен, где ты?

— Сейчас, мой господин! — откликнулся чей-то голос.

Пожилой воин с висячими седыми усами поднялся из задних рядов и прошел вперед, шагая через лежавших. Андерсен сел на корень старой сосны близ только что певшего скальда.

Ярл Биргер опустился на складной ременчатый стул, принесенный слугой, и приказал:

— Спой-ка нам песню про нашу близкую победу над русскими медведями в устье Невы!

Андерсен протянул руку к первому певцу:

— А ну-ка, Густав, передай мне твои гусли!

Зазвучали переборы струн под ловкими пальцами, и Андерсен начал петь, сохраняя знакомый всем напев древней саги:

Я вышел из детства суров, нелюдим,Уже насчитал девятнадцать я зим.Блистает мой меч в богатырской руке —Помчусь я сразиться на русской реке.

Все слушавшие воины хором подхватили припев:

Летим мы, как стрелы с тугой тетивы,С врагами сразиться у хладной Невы.

Кнут Андерсен продолжал:

Мы знаем, что вскоре близ устья рекиНапорются русы на наши клинки.И каждый из нас и уверен и горд,Что мы одолеем могучий Хольмгорд.С тех пор как бесстрашные дедов ладьиВпервые пустились в походы свои,Земля не рождала таких удальцов,Как славный ярл Биргер, король храбрецов.

Ярл Биргер, довольный, что певец назвал его «славным королем храбрецов», приказал мальчику-слуге принести из шатра глиняную пузатую бутыль и сам налил певцу Кнуту Андерсену вина в серебряную кружку. Тот выпил, крякнул и сказал:

— Не вино, а огненная радость! Слава великому викингу ярлу Биргеру!

— Кто приведет мне живым русского принца Александера, — сказал Биргер, — тот получит полную бутыль вина и вдобавок собственную усадьбу с садом на родине.

Послышался звук медной трубы. Бискуп произнес вечернюю молитву. Все шведы хором спели псалом, и лагерь стал постепенно затихать.

Молочный туман затянул поверхность реки и тихо подвигался при слабых порывах ветра. Казалось, что женщины с распущенными волосами, в длинных белых одеждах медленно поплыли над рекой.

Лагерь шведов погрузился в мирный сон; только кое-где потрескивали костры, возле которых полулежа дремали часовые.

Черная многоводная Нева-река. Берега заросли густыми кустами ольхи и орешника. Далее начинается труднопроходимый вековой бор. Сосны, ели и березы чуть не до облаков, некоторые — в три обхвата.

В узком выдолбленном челноке по Неве плывет старый рыбак Евстафий, морщинистый, с растрепанной седой бородой, засунутой за воротник. Он выгребает одним веслом, подъезжает к зарослям камыша, тянущимся вдоль берега, вытаскивает мережи и вытряхивает в большое берестяное лукошко извивающихся серебристых рыбок.

— Опять пришли! — пробормотал рыбак, задерживая лодку в густом камыше.

На берегу, на высоком бугре, шевелилось несколько темных мохнатых медведей. Хозяин, «бык», остановился на вершине бугра и, помахивая головой, точно прислушивался к звукам леса. Медведица лежала на животе, вытянув все четыре лапы. Около нее возились два медвежонка и отдельно бродил, пытаясь влезть на дерево, двухлетний пестун.

Вдруг что-то обеспокоило медведя. Он насторожился. Поднялся на задние лапы, обнюхал воздух и грузно опустился на землю. Ускоренной рысцой, с перевальцем, медведь сбежал с бугра и направился в чащу. За ним ушла и медведица с медвежатами.

«Чего это они забеспокоились?» — подумал Евстафий и оглянулся на широкую реку.

То, что он увидел, заставило его быстро задвинуть челнок глубоко в камыши и, взяв берестяное лукошко с рыбками, выбраться на топкий берег.

Евстафий знал строгий наказ воеводы новгородской дружины — молодого князя Александра Ярославича: объезжать в лодке и обходить побережье и следить зорко и неустанно, не появятся ли вражеские отряды и корабли. Уже не раз сюда пробирались шведские и финские лазутчики, разводили костры и даже ставили свои шалаши. Пелгусий, старшина ижорской земли и начальник морской новгородской стражи, ответственный за береговую охрану, вместе с другими тамошними жителями старался их отучить от приездов, ночью пугая дикими криками, гуканьем лешего и поджогами шалашей.