Олег Тихомиров - Иван — холопский воевода Страница 16

— Когда выступать, государь?

— На сборы даю три дня. Поспешайте!

Через две недели царские войска осадили Кромы и Елец. Били из пушек, пытались взять приступом — без толку.

Шуйский каждый день спрашивал: как идет осада? Но ничего доброго не слышал в ответ. Стоят войска на месте. Будто увязли.

Но вот в августе примчался ратник с новостью. Оставил у крыльца коня, ронявшего желтую пену, вбежал во дворец, потребовал срочно допустить к царю. Гонца проводили.

— Государь, князь Трубецкой к Орлу отступает, — с ходу выпалил гонец.

— Да что ты мелешь, дурень? — рассердился царь.

— Воля твоя, государь, а только разбил Ивашка под Кромами князя. Вот те крест! — Ратник торопливо перекрестился.

Через несколько дней прискакал к царю другой гонец.

— Государь, князь Воротынский разбит…

— Как?.. — вскричал Шуйский. — Повтори!

— Наголову разбит. Истома Пашков гонит его к Туле.

Так по двум направлениям преследовали отступавших отряды Болотникова и Пашкова. Вот уже взяты Орел, Мценск, Белёв…

Царь послал новые полки во главе со своим братом князем Иваном Шуйским. Князь задумал остановить «вора» возле Калуги. Среди городов, прикрывающих Москву с юга, Калуга и Тула были самыми укрепленными.

23 сентября 1606 года неподалеку от Калуги, там, где в Оку впадает река Угра, сошлись два войска — Шуйского и Болотникова.

Сперва потеснили холопов царские ратники. Князь Иван уже собрался посылать царю человека с донесением о победе.

— Скажешь, взяли мы верх, — торопливо поучал он гонца…

Но тут с флангов ударила казачья конница. Смяла передних ратников, опрокинула, и вот уже побежали они, бросая оружие. Несколько тысяч убитых оставил князь на поле боя.

…Не по своей воле вышел князь Иван из надежных стен Калуги и дал бой Болотникову. Причиной тому было восстание калужских низов. А за оружие они схватились после переговоров с людьми Болотникова, хорошенько разузнав, что им сулит вожак холопов, пришедший с войском под их город.

Вступив в Калугу, Болотников выполнил свои обещания. Всех, кто помог ему — ремесленников, господских слуг, мелких торговцев, — одарил. Кто стоял против — бояр, часть дворян да купцов-богатеев — казнил. Отобранное у богачей добро, дома и земли раздавал соратникам, старался никого в обиде не оставить.

Отпись в пушкари

Ивана Фомина в Калуге знали все. Не потому, что держал он скобяную лавку, а потому, что были у него золотые руки. Он мог сшить одежду и сапоги, мог ларец с хитрым замком придумать, мог сложить печь или пистоль сделать — не хуже турецкой будет.

Можно сказать, из-за него, Фомина, и поспешил уйти царев брат князь Шуйский из Калуги. Как только начали подступать к городу войска Болотникова, кинулся Фомин с ватагой калужан на городскую башню и отбил ее у ратников. А на башне три пушки были. Вот и повел пальбу Фомин с товарищами из тех пушек. Тут и посадские начали из ружей бить по ошалевшим от нежданной стрельбы ратникам. Понял князь Шуйский, надобно поскорей оставлять город, не то и вовсе ног не унесешь.

На второй день после вступления Болотникова в Калугу пришел к Фомину Павлуша. Познакомились они на прошлой неделе, когда Павлуша с лазутчиками проник в город. Вместе захватывали башню, вместе палили по царскому войску из пушек.

Старая женщина открыла Павлуше дверь.

— Хозяин дома? — спросил он.

— Дома, дома. Да ты садись к столу. А Иван у себя в мастерской. Пойду покличу.

Поставив перед гостем кувшин квасу да кусок пирога, старуха вышла.

Вскорости вошел в комнату Иван Фомин.

— А, Павлуша, — проговорил он приветливо. — Здравствуй, друг. Навестить зашел?

— Не только. Пришел я с делом, — с достоинством отозвался Павлуша.

— Ну что ж, давай выкладывай.

— Воеводе нашему Ивану Исаичу нужны пушкари. Надеется на калужан. Хочет, чтобы пришли вы к нему на службу.

— И много ли пушкарей надобно?

— Поболе — так лучше.

— Пушкарей у нас нет. Но обучить пушкарскому делу можно. Из тягла[12] многие уйти захотят да стать служилыми по прибору. Кой-кого сразу могу назвать. Уваров Сенька, Лыков Кирей, Морозов Афонька… да и Комаров Антип пойдет…

— Куземка, — подсказал Павлуша. — Что нам на башне подносил ядра.

Павлуша еще тогда, во время стрельбы, приметил шустрого паренька. Куземка был смел: при выстрелах ушей не затыкал, как многие, от вражеских пуль не прятался.

— Куземка, — заметил Фомин, — слуга дворянина Жихарева, человек подневольный.

— Как подневольный! — загорячился Павлуша. — Иван Исаич всем волю дает, ежели кто с нами.

— Тут дело особое, — сказал Фомин, потеребив бороду. — Жихарев был стрелецким сотником, но остался в Калуге, когда князь Шуйский убегал из города.

— Чего так? Не поспел, что ль?

— Думаю, добро свое потерять боялся. Потому и принялся сразу кричать: «Слава царю Димитрию». А до этого все при Шуйском был. Но ты на пирог-то не смотри — отведай.

Павлуша съел пирог, выпил кружку квасу.

— Спасибо. А все же хотел бы я с Куземкой повидаться.

— Чего проще, — проговорил хозяин. — Как от меня вышел, взгляни по левую руку: на холме церковь. На нее бери. По мостку через овраг перешел, увидишь справа дом высокий с теремом. Там и живет сотник Жихарев, а Куземка у него в челяди.

Вскоре Павлуша уже стоял у резных ворот, за которыми виднелся высокий дом под тесовой кровлей. Ворота оказались запертыми.

На его стук подошел человек и, не снимая щеколды, спросил:

— Кто?

Голос был недовольный и настороженный.

— Открой, — произнес Павлуша. — Куземка надобен.

— Нету его.

— А где он?

— Я почем знаю… Сам-то кто будешь?

— Я близкий человек воеводе Ивану Исаичу Болотникову.

За воротами воцарилось молчание. В это время послышался цокот копыт и к дому подъехал на буланой лошади всадник.

— Эй, — крикнул он, — Терешка!

Слуга, сдвинув щеколду, отворил одну створку ворот.

— А ты куда! — напустился он на Павлушу. — Проваливай, покуда цел. — Слуга взял в руки бердыш[13].

— Кто такой? — приостановив коня, спросил всадник.

— Человек Болотникова, — поспешил ответить слуга. — Куземку хочет видеть. — Глаза его из-под низко надвинутой шапки так и ощупывали.

«Пройдоха!» — подумал Павлуша.

— Куземки здесь нет, — сказал всадник, — убег с войском.

— С каким войском? — удивился Павлуша.

— С войском князя Ивана Шуйского. Убирайся.

«Чай, тут неладно», — засомневался Павлуша и проговорил:

— Неужто?.. Быть не может! Не за тем он на башне бился…

— Молчи, холоп! — озлясь, крикнул всадник. — Смеешь мне перечить?.. — И, взглянув на подошедших слуг, приказал: — Всыпать ему батогов. — А сам поскакал к крыльцу.

Но как только слуги подступили к Павлуше, он ловко выхватил у Терешки бердыш.

— Покамест прощайте, — оглянулся Павлуша.

В тот же миг он кинулся к конюху, который собирался было расседлать лошадь, принятую у всадника. Через минуту Павлуша уже летел по двору верхом, а сбитый с ног конюх вопил:

— Стой, ирод!.. Стой! Держи его!..

— Покамест прощайте, — оглянулся Павлуша. — Еще ворочусь.

Под вечер Павлуша вновь прискакал к дому сотника, но теперь был не один, а с пятью оружными конниками.

На стук в ворота опять подошел стражник и затеял было расспросы — кто да зачем? Ему пригрозили: не откроешь, мол, подобру-поздорову, подпустим красного петуха, выкурим.

— Погодь, родимые, — запричитал стражник, — сбегаю, скажу господину. Не то он меня живота лишит.

Однако прошло некоторое время, и болотниковцам стало ясно, что стражник не торопится возвращаться.

— Да он морочит нам голову!

— Поднапрем на ворота.

— Нет, ребята. Держите-ка лошадь. — Павлуша подвел буланую к самому забору.

Пока двое крепко держали ее под уздцы, Павлуша стал на круп лошади и схватился за кромку высокого забора. Подтянувшись и спрыгнув по ту сторону, он подбежал к воротам и откинул щеколду.

В то же время грохнул ружейный выстрел, и пуля пробила одну из досок на воротах. Казаки залегли, малость обождали.

— Вперед! — крякнул Павлуша и метнулся к крыльцу.

За ним побежали остальные. Вновь ахнул выстрел.

— Эй, — крикнул на бегу ближний от Павлуши казак, — кончай палить! Не то худо будет. Выходи по одному.

Дверь на крыльце приоткрылась, и во двор вышли пятеро слуг. Они ступали осторожно, словно вброд переходили реку. Среди них Павлуша приметил и стражника-пройдоху. Сейчас он шел сзади всех.

— Ну вот, — улыбнулся Павлуша, — я же говорил, ворочусь. — И уже строго промолвил: — Кто стрелял?.. Ты? — Павлуша резко шагнул к Терешке, приставил к его груди саблю.