Михаил Голденков - Северный пламень Страница 16

— Нам о таком можно пока что только мечтать, — горько усмехнулся Микола, глядя вниз, на воду.

— Так, — печально кивнул Станислав, — у нас черт ногу сломает! Нам реформы нужны не меньше, чем царю Петру. Вот сбросим этого заморского делягу Августа и сразу же возьмемся за переустройство нашей отчизны… Но вот что удивительно и что вдохновляет: сейчас даже большие деньги не заставят поляков, по крайней мере, многих из них, поставить свою подпись под именем Фридриха Августа…

Корабль бросил якорь о 24 июля коло Гумлебека, в семи милях от Копенгагена. Датчане собрали в этом месте всю кавалерию. Позади нее в окопах находились ополчение и артиллерия.

К десанту на берег приготовилось около шести тысяч солдат шведского короля. Кмитича поражала смекалка шведов: корабли с десантом имели очень высокие, словно щиты, фальшборты, которые в гавани должны были превратиться в опущенные мосты, и по ним на берег быстро и дружно сбегут все десантники. Карл, несмотря на мучившие его приступы морской болезни, возглавил ударный отряд из трехсот гренадеров, бравых высоких солдат в колпаках. За шведским флотом двигались два английских и два голландских фрегата, которые должны были прикрыть десант огнем.

Карл стоял у борта в сопровождении Кмитича, Лещинского и французского посла графа Гискара. Карл, бросив мимолетный взгляд на иностранцев, негромко сказал на латыни:

— Господа, вам не о чем спорить с датчанами. Я вас прошу не идти дальше.

— Ваше величество, — встрепенулся Лещинский. — Льщу себя надеждой, что вы не прогоните меня сегодня от своего двора, который никогда не был столь блестящ!

— Я также с вами, коли вызвался идти! — посчитал своим долгом заметить Микола Кмитич.

— И я пойду с вами! — поддержал славян француз Гискар. — Мой король приказал мне пребывать при Вашем величестве! И у меня нет ни малейшего желания вас покинуть в столь важный момент!

— Ну, как хотите! — кивнул Карл. Его все еще мутило…

Подплыла шлюпка. Первым в нее сошел Лещинский и протянул руку королю, который быстро спрыгнул вниз. В это время с английского и голландского фрегатов бухали пушки, окутывая корабли белыми облаками дыма, прикрывая смелый десант короля яростным огнем по берегу… От английского корабля к берегу также плыла лодка. Гребцы быстро работали веслами, но человек в гражданском платье и с непокрытой головой, стоя на носу лодки, кричал по-английски:

— Быстрее! Быстрее! Гребите прямо к шлюпке короля Чарльза!

То был писатель Даниэль Дефо…

В тридцати шагах от берега Карл нетерпеливо спрыгнул с борта шлюпки, погрузившись в воду по грудь. Его спутники, офицеры и солдаты, последовали за ним. К своему великому неудовольствию Микола также оказался по пояс в воде, спрыгнув в числе последних.

Датчане отчаянно отстреливались. По ним стреляли также… Вокруг негромко свистели пули, словно воробьи пролетали над головой. Карл обернулся и встретился взглядом с английским генерал-квартирмейстером Стюартом.

— Что это за шорох? Слышите, генерал?

— Это не шорох, — слегка улыбнулся наивности Карла опытный англичанин, — это звук, производимый ружейными пулями, выпускаемыми в вас, мой король!

— Да неужели! — словно бы обрадовался Карл. — С этих пор этот звук станет моей любимой музыкой, генерал!

И не успел король договорить, как Стюарт схватился за плечо, раненный «любимой музыкой» короля. Все пригнулись.

— Ваше величество! Осторожней! — испуганно крикнул Лещинский. Однако Карл, прижимая одной рукой треуголку

Карл XII во время десанта под Копенгагеном

к голове, а другой сжимая шпагу, как ни в чем не бывало бежал вперед, разбрызгивая ботфортами воду.

— Похоже, пан Микола, вы правы, — оглянулся Лещинский на оршанца, — кажется, наш юный король влюбился…

Датчане уже не стреляли, они, побросав мушкеты, тоже бежали, только не вперед, а назад… Дания сдавалась.

Очень скоро в шведский лагерь пришла депутация датчан, приветствуя сына своей доброй принцессы Ульрики Элеоноры и упрашивая его не бомбардировать город. Карл принял депутацию верхом, во главе своей бравой гвардии. Депутаты пали на колени, а король успокоил их:

— Я был вынужден поступить так, как я поступил. Примите уверения, что с этого дня я буду искреннейшим другом вашего короля!

Быстро одолев Данию, Карл стал торопиться в Ригу, чтобы разгромить дерзкого саксонца. К нему он отнюдь не питал тех же дружеских чувств, что к датскому Фридриху. Туда же, в Ригу, собирался со своим новым полком и Микола Кмитич, обдумывая, как бы по дороге отпроситься от дальнейшего участия в этой войне, в которой литвинский князь не видел никакой пользы ни для себя, ни для родной страны. Единственная выгода, какую видел Микола в тесном общении с Карлом XII, — это разузнать хотя бы что-то про свою Аврору и поучаствовать в скорейшем сбрасывании с трона негодяя Фридриха Августа.

Да, много воды утекло с того времени, когда юный Кмитич был влюблен, но, похоже, Микола все еще любил златокудрую шведку и просто хотел знать, где она. Находясь на борту «Короля Карла», оршанский князь уже порывался поговорить об этом с королем, но… то Карла укачивало и ему было не до разговоров, то Миколу останавливал Лещинский.

— Поверьте мне, любый мой пан Микола, — негромко говорил Лещинский, — Карл обращается с паненками не лучше деревенского увальня и сторонится их, как черт ладана. Я уверен, что вашу Аврору он не знает и никогда даже не видел. Если бы знал, то мы бы ее уже где-нибудь сами заприметили.

— Кажется, вы правы, пан Станислав, — вздыхал Микола…

Однако дальше дороги Миколы и так понравившегося ему Лещинского разошлись. Станислав поехал в Варшаву собирать союзную Карлу конфедерацию и возглавлять борьбу против курфюрста в Польше, а Микола Кмитич остался при шведской армии. С одной стороны, ему было интересно, он чувствовал, что является свидетелем грандиозных исторических событий, но с другой — всем сердцем желал вернуться в Оршу.

И в эти же самые августовские дни Кароль Станислав Радзивилл в компании с Фридрихом Августом и Иоганном Паткулем собственной персоной бодрым маршем шел вместе с саксонской армией тоже к Риге, где уже больше двух месяцев без всякого толка стоял под стенами этого шведско-летгалльского порта семитысячный саксонский корпус польского курфюрста-короля… Ни поляки, ни литвины не изъявляли желания воевать в Лифляндии, и Фридрих нанял опытных солдат у себя на родине. И лишь Кароль Радзивилл шел с литвинскими гусарами, драгунами и рейтарами, набранными за собственные деньги.

Лифляндия… Кароль здесь бывал лишь однажды, да и то морским путем приплывал в Ригу. Сейчас, трясясь в седле вороного коня, он ехал дорогами живописных зеленых равнин, чередующихся с холмистой местностью и речными долинами. Аккуратные луга, заботливо ухоженные поля, рощи, сады и уютные парки… И почти никого из людей… Люди попрятались, их миловидные, словно эльфийские, домишки порой пустовали, а там, где оказывались хозяева, солдат Фридриха не ждал праздничный ужин… У местных жителей приходилось силой забирать сено для коней, хлеб и вино для солдат…

Разве такой прием ожидал Несвижский князь?! Разве в такую Лифляндию он ехал в «освободительный поход», о котором так много болтал Паткуль?!

Кароль с трудом сдерживался, чтобы не ударить шпагой саксонских солдат по рукам, видя, как те отбирают лукошки с ягодами и грибами у местных деревенских мальчишек и девчат, как пинают их ногами, прогоняя прочь… Как все это было не похоже на то, что обещал Паткуль!

— Ваше величество, — подъезжал на коне Кароль к Фридриху, — сейчас ягоды, грибы и орехи доступны в лесу каждому. Прикажите вашим грубиянам не мародерствовать!

— Не беспокойтесь вы так о местных ливах! — хмурил брови Фридрих. — Эти свиньи проявляют недостойное поведение по отношению к нам!

— Но Ваше величество! Это мы здесь непрошеные гости, а не они…

— Хватит, князь! — нервно краснели нос и щеки Фридриха. — Не расстраивайте меня больше, чем я сам расстроен!..

И чем дальше армейский корпус продвигался по Лифляндии, тем больше сомнений и терзаний возникало в душе Несвижского князя. Уж совсем не было все похоже на то, что рыцарство Риги готово перейти на сторону Фридриха Августа Сильного… Пылкие обещания Паткуля, что вся Ливония, а особенно Рига, с радостью перейдет под флаг Речи Посполитой, дали заметную трещину еще весной, когда к городу направился семитысячный корпус без какой-либо осадной артиллерии, видимо, полагая быстро принять капитуляцию. При приближении этого войска рижские разведчики вовремя подняли тревогу, зазвонив в церковные колокола, чем предупредили внезапную атаку. Тем не менее, воспользовавшись относительной незащищенностью левобережья Западной Двины, саксонцы взяли шанцевые укрепления, в частности, стратегически значимый шанец Коброна, переименовав его в Ораниенбаум. Также ими был оккупирован остров Люцау и ряд мелких островов у правого берега реки. И везде саксонцы встречали сопротивление!