Генрих VIII и шесть его жен. Автобиография Генриха VIII с комментариями его шута Уилла Сомерса - Маргарет Джордж Страница 16

Ренессанс, Возрождение – иноземные для нас термины, а все чужое считалось подозрительным. Наши лорды упорно содержали частные войска, хотя европейские правители давно уже сосредоточили государственные военные силы в своих руках. В Англии даже при дворе не исполняли иной музыки, кроме древних мелодий на устарелых инструментах, причем зачастую играли их бедные и неумелые менестрели, собравшиеся вместе волей случая. Парламент созывался только для сбора денег на королевские нужды, а потом зачастую подданные отказывались выплачивать названные суммы. Европейские послы рассматривали назначение в нашу страну как ссылку, где им придется терпеть всяческие лишения и жить среди странных необузданных дикарей; они молили Бога дать им силы выдержать сие испытание и дождаться заслуженного поста при дворе просвещенного владыки.

Толпы простолюдинов изумленно глазели на переезды английского короля из одного дворца в другой. Вне сомнения, мы были для них важными персонами. Больше они ничего не знали – в отличие от иноземцев. Те откровенно подшучивали над венценосными особами и всей нашей потертой, нелепой и устарелой роскошью.

В десять лет, разумеется, я ничего этого не понимал, однако смутно догадывался о многом. Скажем, о том, что испанскому королю не хотелось посылать к нам свою дочь, несмотря на все подписанные договоры и обещания. Отмечал я и тот факт, что французский король или император Священной Римской империи ни разу не встречались с отцом, никогда не посещали его двор и не приглашали к себе. Видел иностранных послов – бедно одетых стариков (а некоторые государства, насколько я знал, вовсе никого не присылали).

Я надеялся, что все изменится, когда мой брат займет трон. Мне хотелось, чтобы он стал новоявленным королем Артуром – могущественным властелином, исполненным чести, незыблемой силы и сиятельного величия, который способен превратить наш мир в райский сад. Безнадежно готовясь к участи церковного сановника, я воспринимал грядущее правление Артура как приближение нового золотого века, чье влияние распространится и на религию. При таком короле монастыри будут цветниками просвещения, а священники, достигнув высших добродетелей, примутся прославлять дары Спасителя… и так далее. Да, я усердно осваивал духовные премудрости, стремясь стать образцовым служителем Господа. У меня уже сложилось стойкое убеждение в том, что какое бы призвание ни уготовила нам судьба, его надо принять искренне и безоговорочно. Разве ветхозаветный пророк Самуил не был «испрошен от Бога» еще до рождения? Вероятно, и я избран Всевышним: должно быть, для меня у Бога есть особая миссия. И это оказалось правдой, хотя не в том смысле, в каком она мне виделась в детстве. Разве, став королем, я не исполнял Божью волю? Ведь я защитил истинную веру и уберег английскую церковь от заблуждений папства! Смог бы я осуществить это, если бы не получил должных знаний, если бы не провел детство за изучением Священного Писания? Ничто не пропадает даром, все в нашей жизни наделено особым смыслом. Все в руках Господа. Я уверен в Его всемогуществе.

Уилл:

Слышали ли вы когда-нибудь подобную чепуху? Генри обычно бывал весьма докучлив, когда надувался перед кем-либо и начинал разводить религиозную канитель. Сие есть великолепный пример. А хуже всего то, что он искренне и глубоко верил в свою правоту.

Генрих VIII:

Мне следовало бы испытывать неприязнь к Артуру, но я был далек от этого. Запрещалась даже зависть: если брату суждено быть королем, значит то Божий замысел. Мне ли соперничать с Создателем? В незапамятные времена Иаков попытался купить первородство, но его должным образом покарали. Изучая Книгу Бытия, я многое понял.

Артура называли образцовым принцем: любезным, блестящим, подающим большие надежды. Он отличался изяществом, внешней привлекательностью, образованностью, обладал восхитительными талантами. Никто не замечал его болезненности, мучительной застенчивости и явной нелюбви к военным искусствам (и это у наследника Генриха Тюдора, завоевавшего власть с оружием в руках!). Будущий король всегда обязан быть чудо-ребенком, феноменом, новым воплощением Александра Великого.

Когда с годами я стал выше и сильнее Артура и к тому же догнал его в учебе (бывало, он тайно просил меня сделать за него латинские переводы), этого никто тактично не замечал, как, впрочем, и меня самого.

И лишь Артур не обходил меня вниманием. Он любил меня и до странности завидовал моей свободе.

– Вы такой счастливый, Генри, – тихо сказал брат однажды после одного из визитов отца, когда тот превознес успехи Артура и небрежно кивнул остальным детям. – Никто вас не замечает. Их не волнует, что и как вы делаете.

«И поэтому он считает меня счастливчиком», – уныло подумал я.

– Вы вольны заниматься, чем вам угодно, – продолжил он, – выбирать, что нравится, браться за то, что подскажет вам воображение.

– Нет, – в итоге возразил я. – Так жить можете именно вы. Ведь за что бы вы ни взялись, вас все равно похвалят. А любые мои поступки могут назвать неправильными.

– Но разве вы не понимаете? Как прекрасна такая свобода… вы имеете право ошибаться! Как бы мне хотелось… – Вдруг смутившись, он умолк.

В тот чудесный день ранней весны, когда мы так откровенно разговорились, ему уже минуло пятнадцать, а мне – десять лет.

– Я хочу, Генри, чтобы вы помогли мне, – внезапно выпалил брат, меняя тему беседы.

– Как?

Меня озадачила его внезапная искренняя просьба.

– Вы такой ловкий… искусный наездник, – наконец произнес Артур. – Знаете, мне никогда… не нравились лошади. А теперь придется ехать верхом вместе с отцом встречать Екатерину, мою нареченную.

– Ну, когда она соберется сюда, вы успеете, пожалуй, разменять третий десяток, – усмехнулся я.

Всем было известно, что планы на венчание с Екатериной опять зашли в тупик.

– Нет. Ее приезд ожидается грядущей осенью. И мы сразу поженимся. Я знаю, что испанцы прирожденные наездники. Мать Екатерины, будучи беременной, скакала в битву на коне! А я… в общем, мне…

– Вам не хочется свалиться с лошади перед Екатериной, – закончил я. – Но, Артур, вы же ездите много лет, вас тренировали лучшие учителя. Чем же я могу помочь, если они не сумели?

«Он не любит лошадей, не чувствует их, – подумал я, – и тут ничего не поделаешь».

– Я не знаю, – с несчастным видом вымолвил он. – Если бы только…

– Изо всех сил попытаюсь быть вам полезным, – сказал я, – но если уж вам не удается верховая езда, то почему бы вообще не отказаться от этой затеи при встрече с Екатериной? Может, вместо того, чтобы гарцевать на лошади, вы удивите ее песнями или танцами?

– У меня нет ни голоса, ни грации, –