Маргарет Джордж - Между ангелом и ведьмой. Генрих VIII и шесть его жен Страница 17

— Вы будете королем, Генрих. Неужели сейчас, став наследником трона, вы настолько довольны собой, что чувствуете себя в безопасности? Ведь вам также угрожает гибель, и спастись от нее трудно. Ваше теперешнее положение не защитит вас, а, напротив, сделает уязвимым.

Она приблизилась и глянула на меня в упор. Внутренний голос вдруг помимо воли отметил сумеречный цвет глаз матери, и они навсегда запечатлелись в моей памяти.

— Теперь смерть будет охотиться и за вами, — продолжила она. — Вы не знаете, что она обожает наследников. Это ее любимая пища. Отныне она возьмет вас на заметку. Сумеете ли вы перехитрить ее?

Всего несколькими словами мать посеяла в моей душе такой страх, что в течение всего времени, что я правил страной, мне не удавалось заглушить его.

Потом она обратилась к тому, кому прежде во всем уступала и перед кем обычно хранила молчание.

— Вы обезумели от горя, — сухо произнесла она. — И даже не соображаете, что говорите. Вы же не хотели обидеть Генриха, вашего единственного сына, и даже не помышляли ни о чем подобном?

Он слабо кивнул.

Я вошел в этот кабинет вторым сыном правителя Англии, готовящимся принять священный сан, а покинул его единственным наследником и будущим королем. Любому дураку понятно, что после этого все изменилось, что и говорить. Наверное, первым делом вы учтете внешние обстоятельства: улучшился мой гардероб, преобразились жилые покои, появились новые учителя. Все так, но величайшая перемена произошла почти мгновенно, в сущности, еще до того, как я вышел от короля.

Когда я направился к выходу из кабинета, дворцовый страж распахнул передо мной дверь и застыл в поклоне. Я едва доставал до плеча этого рослого парня. Когда он выпрямился, я заметил, что его глаза, устремленные на меня, выражают особую тревогу. Он боялся меня, этот здоровенный, сильный вояка, вернее, боялся того, кем я мог оказаться. Ведь он совсем не знал меня, а я должен был стать его будущим королем.

Никто при дворе раньше не замечал меня, но теперь я повсеместно ловил на себе столь же тревожные взгляды. Они словно говорили: «Что он за человек? Надо ли нам опасаться его?» И я привык не смотреть в глаза людям, чтобы не видеть их настороженности. Ни пользы, ни покоя не приносит знание того, что твое существование угрожает заведенному порядку.

Все кругом приноровились к отцовской воле и, наблюдая за Артуром в течение пятнадцати лет, успели изучить его характер. Но Генрих оставался темной лошадкой…

— Ваше высочество, — сказал стражник с фальшивой ухмылкой.

Эта гримаса была еще хуже опасливого взгляда, хотя их породила общая причина. Вяло махнув рукой, я прошел мимо гвардейца.

Никто отныне не будет откровенен или искренен со мной. Вот какова была главная метаморфоза моей жизни.

Произошли, конечно, и хорошие перемены. Отныне мне надлежало жить при королевском дворе, моего церковного наставника сменил отошедший от дел посол. Мне позволили заниматься танцами и даже наняли француза для обучения манерам, принятым в том обществе, что славилось изяществом и совершенством (вы бы только послушали, как витиевато он изъяснялся). У меня появились собственный оркестр менестрелей и новый учитель музыки, ознакомивший меня с ее теорией и композицией, для моих занятий даже привезли из Италии орган. Я познакомился с детьми лордов, моими ровесниками, и впервые в жизни завел друзей-приятелей.

Кое-что, разумеется, мне совсем не нравилось: мне запретили участвовать в любых «опасных» затеях — к примеру, в охоте и рыцарских турнирах, — ведь отныне мою персону следовало оберегать от малейшей вероятности несчастного случая. В результате я торчал дома, с завистью наблюдая из окна за играми моих сверстников, а если и выходил к ним во двор, то стоял в сторонке, что казалось еще обиднее.

Меня поселили в смежных с королевскими покоях, поэтому я не мог никуда улизнуть и никто не мог прийти ко мне, миновав кабинет его величества. В определенном смысле он спрятал меня так же надежно, как одну из тех прекрасных дам в «Смерти Артура», коих заключали в башни их отцы. За исключением того, что при жизни короля никто не мог спасти меня из заточения и даже просто приблизиться к моей драгоценной персоне.

А долго ли еще проживет мой отец? Ему всего сорок пять, и выглядит он вполне здоровым. Возможно, король просидит на троне еще лет двадцать, и все это время я буду затворником под его присмотром. Смогу ли я выдержать это?

Несколько месяцев после смерти Артура отец вел себя совершенно замкнуто, почти не интересуясь происходящими вокруг событиями. Как и прежде, он часто призывал для развлечения лютниста. Но неумелая игра этого не слишком способного музыканта только раздражала меня. Однажды я вышел со своей лютней и предложил отцу послушать меня. Он вяло согласился, и я исполнил несколько написанных мной мелодий. Но вскоре стало ясно, что король вовсе не слушает музыку, и тогда, перестав играть, я тихо вышел. А он продолжал смотреть в окно и даже не подал вида, что заметил мой уход.

Глупо, но я огорчился. Мне явно стоило поумнеть.

По распоряжению отца я осваивал иные премудрости. Ежедневно меня приходил воспитывать престарелый посол. Его звали Стивен Фарр, более двадцати лет он прослужил Ричарду III и Эдуарду IV, а потом и отцу в посольствах Нидерландов, Бельгии и Люксембурга, Франции и Испании, а также отстаивал интересы Англии перед Папой и императором. Округлое розовощекое лицо моего наставника явно не соответствовало его преклонному возрасту — Фарр был уже на восьмом десятке. Однажды я упомянул об этом.

— Знаете ли, мой секрет — полнота, — заявил он. — Люди доверчивее относятся к толстякам. Именно тощие кажутся наиболее вероятными обманщиками. Скажите мне, ваше высочество, кого вы скорее заподозрили бы в измене или заговоре — дородного увальня с пухлыми щеками или тощего, с физиономией как сушеное яблоко? Мог ли славный брат Тук делать пакости? Или, с другой стороны, мог ли быть добродушным толстяком шериф Ноттингема? Разумеется, нет. Прошу вас, пользуйтесь услугами только тучных послов.

Я рассмеялся. (Если бы кто-то услышал наш разговор, то меня могли бы обвинить меня в том, что именно по данному принципу я выбрал Уолси.)

— Уверяю вас, ваше высочество, я не шучу. Люди придают большое значение внешнему виду. Первые впечатления и чувства никогда не забываются. В мире полно тех, кто одарен проницательностью и способен мгновенно составить о человеке определенное мнение. Завистники называют подобные суждения опрометчивыми. Но не это главное. Я слышал, — он встал и подошел ко мне с игривым выражением лица, — что ваше высочество — искусный стрелок. Вы метко стреляете из большого лука. Скажите-ка, разве у вас не бывало удачных дней, когда вы попадали в цель с первого раза?

Я кивнул. Зато в неудачные дни случались сплошные промахи.

— То же самое происходит со многими. Однако прозорливый никогда не ошибается. Причем делает верный вывод с ходу, с первого взгляда.

— Какое отношение ваши слова имеют ко мне?

Мне не терпелось скорее отбарабанить заданный урок и заслужить похвалу Фарра.

— Самое прямое. Во-первых, вам надо развить в себе такие исключительные навыки, какие вы демонстрируете в верховой езде или игре на музыкальных инструментах. Проницательность и быстрота мысли для короля поистине бесценны. Во-вторых, вам надо научиться играючи пользоваться этой способностью, дабы производить на людей именно то впечатление, какое вам будет угодно.

— Как? — изумился я.

Разве это возможно? Ведь мне не удается повлиять даже на мнение собственного отца!

Стивен развернулся и направился к окну. Его походка изменилась, он еле переставлял ноги. Подол его плаща прошелестел по соломе. Остановившись, наставник издал глубокий вздох. Вполне понятно. Ведь начались затяжные ноябрьские дожди, и тяжелые капли стучали по стеклышкам в наборных рамах. Спина Фарра сгорбилась, плечи поникли… Я еще не понимал того, как он стар.

И вдруг, обернувшись, он словно помолодел. Его походка стала почти изящной и легкой, голова горделиво поднялась. Теперь, глядя на него, я сразу забыл о непогоде и вспомнил о летнем солнце.

— Вы поняли? — Фарр остановился передо мной. — Все зависит от поведения, от манеры держать себя. Лицедеи пользуются этим мастерски. Меняя одежду и позы, они играют стариков и молодых, нищих и венценосцев. Все очень просто: король должен выглядеть по-королевски.

Он сел рядом со мной, бросив взгляд на дверь.

— А сейчас, к сожалению, его величество придет проверить, насколько успешны наши занятия.

Казалось, посол пребывал в замешательстве от того, что только что рассказал мне, и ему хотелось, чтобы я забыл об этом как можно скорее.