Игорь Минутко - Бездна (Миф о Юрии Андропове) Страница 17

— …Прощаясь с нашим товарищем, я хочу сказать ему…— По щекам Леонида Ильича текли слезы,— Я хочу сказать: спи спокойно, дорогой друг. Ты прожил великую и славную жизнь…

«Вряд ли старцу предстоит спокойный сон,— не мог преодолеть себя Председатель КГБ и еле подавил улыбку,— Если бы он знал…»

Лакированная крышка скрыла от присутствующих усопшего. Бесшумно закрылись крючки на краях гроба, который стал опускаться в могилу.

Могила находилась совсем близко от места последнего успокоения товарища Сталина. И сейчас вождь всего прогрессивного человечества, генералиссимус, корифей многих наук, гениальный полководец, друг всех детей земного шара и прочая, и прочая со своего постамента как бы в пол мраморного взгляда наблюдал за всем происходящим. Наблюдал явно не без интереса: очень скоро в преисподней с ним воссоединится его верный, даже неуклонный ученик и продолжатель, несмотря ни на что, великого сталинского дела: ведь это при нем началась карьера Миши Суслова, под его неусыпным присмотром.

«Давай, Миша, давай! Поспеши. Есть о чем поговорить. Мало у меня здесь достойных собеседников из сегодняшнего Советского Союза. Правда, жарковато тут у нас, даже чересчур жарковато. И обслуга, челядь чертова, наглая и даже омерзительная. Да ничего! Стерпится. Привыкнешь. В нашем распоряжении — вечность».

…В темную пасть могилы посыпались комья ржавой земли, глухо ударяясь о крышку гроба.

Грянул совсем рядом первый залп прощального артиллерийского салюта, и через мгновение Юрий Владимирович почувствовал запах порохового дыма.

Председатель КГБ взглянул на часы, но почему-то не мог сосредоточиться — так и не зафиксировал в сознании время текущего момента.

Прогремел второй залп.

Артур Вагорски, корреспондент газеты «Дейли нъюс», США, аккредитованный в Москве.

Мы с Викой сидели в моей квартире на двенадцатом этаже дома, как тут говорят, улучшенной планировки, то есть, по советским меркам, престижного (у нас в Штатах в подобных жилищах обитают эмигранты из третьего мира), и смотрели по телевизору похороны Суслова. Все было знакомо, отрепетировано, неинтересно. Я раскупорил бутылку итальянского мартини, нашего с Викой любимого напитка.

Моя женщина сидела на тахте, на «нашем ноевом ковчеге», по-турецки скрестив ноги, с фужером в руке, наполненным божественным напитком, и со скукой, как и я, поглядывала на экран телевизора, думая о чем-то своем. Когда Вика погружается в подобные размышления, у нее смешно морщится нос.

— Хочешь самый свежий анекдот? — нарушила молчание Вика.

— Хочу.

— Так вот…— Тряхнув головой и отбросив со лба прядь рыжих волос, Вика сделала большой глоток мартини.— Вино богов. Если бы не ваше спецснабжение и не «Березка», куда ты со своими зелеными шныряешь каждый день…

— Через день,— перебил я.

— Я бы никогда не отведала всех этих мартини и виски с тоником,— с ожесточением продолжала Вика.— Купить негде, за границу меня не пускают — я невыездная.

Это была опасная тема. Вернее, одна из опасных тем, от которых у Вики портилось настроение. И я поспешил:

— Я жду анекдот.

— Да, анекдот…— Вика снова отпила из своего бокала.— Он родился вчера или позавчера. В недрах народных масс. Впрочем, хрен его знает, где они родятся, наши анекдоты. Какая-то тайна, загадка, даже мистика. Неизвестен ни один автор, работающий в этом жанре народного творчества. Тебе не кажется, что это очень интересный предмет для журналистского расследования?

В голосе моей женщины прорывалось раздражение, и я уже знал: чем-то она взвинчена, взрыв эмоций неминуем.

— Я настаиваю на анекдоте,— упрямо повторил я.

— Ладно, ладно, слушай.— Но Вика теперь более внимательно смотрела на экран телевизора.— Ну, словом, так. Ты покупаешь свежий номер «Правды». На первой полосе тассовский материал: «ТАСС уполномочен заявить: сразу же после кончины Михаила Андреевича Суслова состоялось заседание Политбюро. Принято решение: «Почин товарища Суслова энергично поддержать».

Мы посмеялись. Вернее, я. Вика теперь не отрывалась, очень серьезно смотрела на экран телевизора.

— Интересно…

— Что? — спросил я.

— Понаблюдай за Андроповым.

Я стал смотреть. Шел траурный митинг на Красной площади, выступал очередной оратор, на трибуне Мавзолея истуканами стояли советские вожди и среди них Андропов — как все. Ничего интересного я в нем не обнаружил.

— Он уже несколько раз взглянул на часы. И, по-моему, украдкой.

— Ну и что из этого следует?

— Не знаю…— Вика передернула плечами.— Три раза посмотрел на часы. Значит, чего-то ждет. Что-то задумал.

— Не обязательно,— сказал я.— Может быть, ему куда-то срочно надо…

— В туалет,— злобно перебила Вика.

— Например, к врачу.— «Как мне ее успокоить?» — Кстати, все-таки чем он болен?

— Все их болезни — государственная тайна. Вроде бы у нашего главного жандарма что-то с почками. Плесни-ка мне еще.

Вика протянула в мою сторону пустой бокал. Я исполнил просьбу. Она тут же отпила два больших глотка.

— А вообще, выключи эту тягомотину.

Я потянулся было к телевизору, но Вика остановила меня:

— Нет! Оставь. Давай уж досмотрим, только звук приглуши немного.

Я уменьшил звук.

— Тут надо не слушать, а смотреть. Наблюдай, наблюдай за ним. Я нутром чувствую: что-то на Лубянке затеяли. И затея связана с этими похоронами.

Мы несколько минут молча наблюдали скорбный, хорошо отрепетированный спектакль на Красной площади. Нет, положительно ничего странного я не мог заметить в поведении Председателя КГБ. Вернее, никакого поведения не было: он каменно стоял — как и остальные «вожди» — на трибуне Мавзолея.

— Похороны…— опять нарушила молчание Вика.— Ты вдумайся. Это же… Не знаю… Апокалипсис. Сатанинский абсурд. Красную площадь в Москве, святыню России, они превратили в свое кладбище. И — какое! Кроме нескольких идеалистов, честных волонтеров коммунистической идеи… или космонавты. А кто остальные? Подавляющее большинство — Ленин, Дзержинский, Вышинский. Теперь все современные… Тоже сюда ложатся, в очередь выстроились — или пеплом в Кремлевскую стену…— Вика, говоря все это, не отрываясь смотрела на экран телевизора.— И каков ритуал! Каковы похороны!

— Что ты имеешь в виду? — не понял я.

— Что я имею в виду? — воспаленно повторила Вика, и в глазах ее появился сухой жаркий блеск. «Сейчас начнется»,— подумал я.— Эти похороны, как и все остальные на Красной площади,— апофеоз советского атеизма, верно?

— Именно так,— согласился я.

— Помнишь один наш разговор? Ну… Мы вернулись от Бориса Буряце…

— Как же! Очень хорошо помню!

Я действительно помнил. Как забыть…

— И что же ты помнишь? — Вика колко взглянула на меня.

— Ты мне так и не разъяснила, в чем главная причина исторической трагедии России, в которую она попала после семнадцатого года.

— Смотри-ка! — Вика захлопала в ладоши.— Ты у меня, Арик, умница. Даже почти научно сформулировал…— она помедлила,— мой политический бред.

— Это не бред! — перебил я.— И ты же знаешь: я веду дневник…

— Знаю, знаю! — Вика смотрела на меня злыми глазами. И я понял: она снова впадает в мрачное состояние духа.— Ладно. Продолжим тот разговор…— И снова ее взгляд вперился в телевизор. Там гроб с телом Суслова уже стоял возле вырытой могилы, и Брежнев, похоже, собирался произнести прощальное слово.— Вот почему Россия пропала, пропала навсегда…— Истерические нотки зазвучали в голосе Вики. «Не надо было наливать ей полный фужер мартини».— Все началось, мой любимый американец, с того момента, когда первый колокол упал на землю с русской церкви, когда в храм ворвались эти… Будь они прокляты! Будь они прокляты во веки веков! Эти атеисты… И на паперти запылал первый костер из икон и священных книг.

— Я читал в вашем журнале «Благовест» твою статью. «Адово пламя», так, кажется, она называется?

— Так! Так! — нетерпеливо отмахнулась Вика и продолжала: — Понимаешь… Боже! Этого по-настоящему не осознают все наши самые-рассамые интеллектуалы, духовные отцы нации, такие, например, как академик Лихачев. В России за всю ее многовековую историю к власти пришли атеисты. Вникни, вникни в это! А-те-ис-ты! А если происшедшее перевести на язык Священного писания — антихристы. Темный князь мира сего въехал в ворота Кремля на черной машине. Они сломали становой хребет России — нашу православную веру. Я знаю! Знаю… Когда-нибудь будет написан многотомный труд…— Она вдруг замолчала, подавив приступ рыдания.

— О чем будет этот труд? — жестко спросил я. Черт меня возьми с моим профессиональным интересом!…

— О том, что они во главе со своим Лениным сделали с Русской Православной Церковью. Это будет многотомный обвинительный акт на Высшем суде…— Вика замолчала и вдруг, тряхнув головой, воскликнула: — Ладно! Все.— И протянула мне пустой фужер: — Плесни!