Виктор Андриянов - Полынь чужбины Страница 17

— Это все очень интересно. Может быть, вы попробуете написать, с какими чувствами вернулись на Родину ваши родные?

— Попробую,— отозвался наш гость.

Через несколько недель в редакцию пришло его письмо. Откроем его несколько позже. Пока же продолжим дневник Найдича.

«6.VI. Сегодня из беженского батальона уехало 600 записавшихся солдат на нефтяные промыслы — запись производил советский агент г. Серебровский. В этом положении виновно и наше командование, доведшее своими приемами массы до выводов: «Все равно спасения нет нигде». Сколь уж говорилось, что пребывание в лагерях — школа большевизма. Как болит душа за отчаявшихся!

9.VI. Вспоминали времена занятия Александровска, грабеж на станции ген. Писаревым эшелонов красных, о промедлении действий донцов, захвативших на ст. Софиевка 9 советских эшелонов с советскими служащими, чекистами и громадным количеством ценностей. Сначала повальный грабеж, затем буйный разгул, насилование женщин по степи рядом со станцией. Грабеж и насилие — наше несчастье...

Упадок чувства законности, нравственности. Стоянка нашей дивизии в Александровске и с. Вознесенском — темные слухи начали носиться по городу: обнаружены трупы убитых на берегу Днепра... Только вчера выяснилась действительная сторона загадочных, погромных убийств. Во 2-м полку при его штабе организовалась банда грабителей-налетчиков во главе с ген. Гравицким — он отправил своей содержанке в Мелитополь целый тюк дамской одежды. Занимались обысками, вымогательством и убийствами. Теперь — ордена св. Николая, обилие валюты, вечный разгул и пьянство... Руки опускаются...

Галлиполи взбудоражено происшествием — потоплением русской парусной лодки «Елена» французским миноносцем... Дело было так. Группа офицеров, не попав на пароход в Севастополь, захватила парусно-моторную лодку... Ген. Кутепов сообщил французскому командованию, что он не отвечает за бежавших пиратов. Французы привели лодку на буксире, а офицеров передали в штакор — всех предали военно-полевому СУДУ-

25. VI. Всю ночь лезли тучи, сползались и дымились над торчащими над нашим лагерем горами. На рассвете полил мелкий осенний дождь.

С утра засел за биографию полковника Ал. Семен. Булат-нина, офицера-марковца, трагически погибшего в 1919 г. в с. Ольховка. Он создал целую школу офицеров-патриотов, его имя перешло во все легенды и песни, созданные в период титанической борьбы добровольцев 1-го офицерского ген. Маркова полка на Кубани, Дону и в каменноугольном районе. Многие его питомцы-соратники ушли вслед за ним и покоятся теперь по безвестным станицам, у проселочных дорог. К этим далеким могилам, разбросанным по всей необъятной Руси, стремится душа — они исполнили свой долг. Пройдут годы — и, верю, воскресшая, свободная Россия не забудет безвестных могил, придет и поклонится им...

Ночью пришел подполковник Сагайдачный и сообщил, что ген. Пешня любит ходить и подслушивать разговоры в палатках и якобы слышал мой с ним спор о Сербии... Вывод ясен: он насплетничал в штабе полка и, боясь последствий, сваливает заранее все на к-ра полка... Удивительно мерзкая душонка у этого представителя «идейно-доблестных» ловчил. Какой-то дурак поручил ему опекать наши издания, а он сам в жизни прочитал всего две книги и не может понять до сих пор, почему Герасим бросил собачку под поезд. «Я бы всех этих писак-журналистов,— похвалялся он как-то с пьяных глаз,—перевешал бы на первой груше. Они сегодня говорят одно, а завтра — другое. Прочитал я у одного умника, будто он на могиле беседовал со знакомым покойничком. Бред! Как это можно с покойником беседовать?»

Представляю, что бы он сделал, если бы прочитал мой дневник. Заложил бы с ходу, прикрываясь идейными лозунгами. Такой родного сына продаст и свою маму не пожалеет: профессиональный провокатор по наследству, эта гнусная привычка заложена в генах. За версту несет от него дешевыми духами, но этого форменного идиота с мозгами набекрень, то бишь черного кобеля, не отмоешь добела. Любит напускать на себя вид этакого мыслителя, а на лице печать сексострадателя: «Женщины, не обижайте меня...»

27.VI. Я серьезно заболел. Болит голова, еле двигаю ногами. Слабость удивительная — писать невероятно тяжело. Жара и озноб одновременно.

Как тяжело, кошмарно жить — нет просвета. Годы уходят, здоровье растрачено — все впустую, все разбито грязными руками домогавшихся власти и реставрации...

Голодаю четвертые сутки, а болезнь прогрессирует. Врачи бессильны — нет нужных лекарств. 30% в полку желудочных заболеваний... Умереть в лагере у Галлиполи — большей гнусности не придумать!

29.VI. Я продолжаю болеть —силы окончательно покидают меня. Самочувствие — полное безразличие и апатия. Вчера вечером пришли Иван Семенович и рядовой Ткачев, принесли новости. Первый говорил о предложении англичан ген. Врангелю оккупировать Батуми и Баку в связи с якобы обнаружившимся движением 40000 Конармии Буденного через Персию на Индию... Предложение отклонено... Хотел жить, а здесь — медленное умирание.

1. VII. Только что была Лариса Романовна. Жаловалась на страх одиночества. С мыслью о неизбежной близкой смерти она примирилась: «Пройдет день, я слягу и уже больше не поднимусь. Хотя бы быть похороненной дома, увидеть перед смертью маму, братьев, сестер». Горят глаза, багровые пятна на снежно-белом лице. Волосы прядями липнут к потному лбу — живая смерть!

2. VII. Утро принесло с собою новости — сводку штакора с приказами и приговор военно-полевого суда по делу полковника Щеглова, приговоренного к смертной казни. Его расстреляли за то, что «он, полковник Щеглов, 27. VI в палатке N3 4 эвакопункта, находясь среди прочих, состоящих там на излечении офицеров и солдат, умышленно распространял заведомо ложные слухи, явно порочащие и подрывающие авторитет и доверие к высшим военным начальникам, вел разговоры, возбуждающие сомнение и убивающие веру в дело нашей армии, и восхвалял Красную Армию...» и т. д. Приказ N& 431 гласит о приведении приговора в исполнение ЗО. VI. Полковнику Щеглову 47 лет; острослов, эрудит. Председательствовал в суде ген. Пешня — одно это имя говорит о смертном приговоре. «Наши вожди»! Горе родине и ее сынам, гибнущим от руки людей «вечернего времени»!

Сегодня обнаружили труп покончившего с собой поручика Петрова. Он говорил: «Я в лагерях только до 1 июля», слово сдержал и ушел из лагерей лучший офицер... умер в день годовщины смерти его жены... Одни стреляются, других расстреливают. Родина гибнет!

3.VII. Бушует с раннего утра норд-ост, разыгрался и удержу ему нет —палатка скрипит, мечется, ерзает, пытаясь сорваться с веревок и улететь, куда глаза глядят. Рвутся веревки, сгнившие за зиму, и все время ординарец Суптеля выбегает (насколько ему позволяет тучность).

Кругом недовольство настоящим положением вещей: бессудные расстрелы, казни по суду, усиленный шпионаж — он проникает в самые сокровенные уголки личной жизни, вечный страх за личное благополучие, нельзя ручаться ни за брата, ни за жену, которые могут оказаться на службе в контрразведке. Бесшабашное воровство в интендантствах и хозорганах корпуса— все хозчины стремятся скопить про черный день и рвут последнее с воина — «кобылки». Аресты и расправы приняли массовый характер по самым незначительным поводам. Настоящая охота за ведьмами... Положение таково, что напоминает момент перед взрывом общего негодования 1917 года.

В Галлиполи привезли газеты «Общее дело» по 28. VI включительно. Красная Армия, по советским сводкам, ведет бои к юго-западу от Челябинска, отходя на линию Вятка — Казань— Саратов... А мы медленно умираем от истощения, духовного оскудения, нас расстреливают как каторжников.

За время войны нервы притупились, огрубели души, примелькались и свои, и чужие страдания, кровь стала водицей. Но теперь взгляды на вещи изменяются — состояние безумия проходит, и масса «кобылки» заговорила о возмездии за каждую каплю человеческой крови, невинно пролитой... Казнь Щеглова произвела потрясающее впечатление — произошел колоссальный сдвиг в сознании. «Что-то в душе оборвалось при чтении приказа, и я почувствовал, что я на каторге, что бегство из нея — это цель жизни»,— говорит один из самых старых добровольцев.

6.VII Масса солнца и воздуха. Небо — безбрежное море. Южный ветер врывается в палатку и обжигает. Дни тянутся томительно медленно и скучно. Те же лица, те же споры о национализме и шовинизме, сепаратизме, украинофильстве, преимуществах украинского борща перед всеми остальными, о распрях славян и их мятущемся духе, о юдофобстве и юдофильстве и др. Все дни кричат ишаки и продавцы-турки, появились в продаже огурцы, абрикосы, кабачки и др. зелень. Растут и ширятся фантастические слухи о десантах на Кавказ и Крым при поддержке англичан. Все маловероятно, и все относятся с крайним пессимизмом — устали, разуверились.