Георгий Гулиа - Фараон Эхнатон Страница 17

Она отдышалась. Словно пробежала длинную дорогу. Но останавливаться ей уже было нельзя. Это — не в ее характере. И разве можно останавливаться в политике на полпути? Или руби до конца, или вовсе не берись за дело!

Да, у нее серьезные претензии к нему. Очень серьезные! В конце концов, он может охладеть к ней. (Его величество не опроверг этого предположения.) Она может не видеть его, хотя это и ужасно. Но Нафтита согласна на все во имя великого Атона, во имя благодействия Кеми…

Она продолжала развивать эту мысль:

— Послушай, Ахнаяти, что скажу: ведь мы с тобой поклялись когда-то смело идти дорогой Атона. И мы шли. Мы восстановили против себя знать, мы подружились с немху. Мы ниспровергли Амона и возвеличили Атона — нашего бога, нашего отца. Мы унизили древнюю столицу Кеми и возвысили новую столицу, родив ее. Мы заявили твоими устами, что противимся гнусным войнам с соседними народами. Больше того, мы объявили себя равными всем другим народам. И вдруг…

— Что вдруг? — перебил он ее раздраженно.

— Вдруг на пятнадцатом году своей борьбы ты сворачиваешь с прямой дороги…

— Куда? — бросил он.

— Вот этого я еще не знаю.

— Зачем же тогда говорить? — Он надул губы, уткнулся взглядом в пол.

— Чтобы удержать тебя…

— От чего?

— От роковой ошибки.

Его величество усмехнулся. Она сказала:

— Я хочу, чтобы ты по-прежнему ловил чутким ухом каждое слово нашего царя и бога Атона.

— В этом я прилежен, как ученик в школе.

— Слушай его, надо претворять в дело каждое его слово.

— Я пытаюсь делать это, Нафтита.

— В этом я с некоторых пор сомневаюсь.

Он покраснел от негодования. Нет, это уж слишком. Он этого не потерпит! Нельзя же обвинять голословно!..

Тогда ее величество сказала с величайшим хладнокровием, на которое способна только первая женщина Кеми:

— Ахнаяти, твое величество Наф-Хуру-Ра! Не сердись, если ты прав. Я же скажу тебе: со стороны все виднее. А я вижу — поскольку оказалась в стороне, — что ты идешь не туда. Мне известно, что Хоремхеб получает все большую власть, что ты его выслушиваешь внимательнее, чем когда-либо. А известно ли тебе, что Хоремхеб ведет тайные переговоры с твоими врагами в Уасете и Мен-Нофере. И в Дельте. Если ты проявишь некоторое любопытство, то спроси его, о чем он шептался недавно с одним вавилонянином?

Эхнатон вздрогнул.

— С кем? — сказал он. — С вавилонянином?

— Да.

— Когда?

— Дней десять назад.

Его величество задумался. И сказал как бы про себя, но вслух:

— Десять дней назад… Вавилонянин… Шептался с Хоремхебом… Десять дней… Десять дней…

Фараон, видимо, что-то вспоминал.

— Такой курчавоголовый купец, — подсказала царица, — смуглый такой, лупоглазый. Зачем он прибыл в Ахяти? Что ему тут надо? Знающие люди сообщили, что он привез воздуха на полталанта[20]. Воздуха в своих бурдюках для воды.

— Ну да, ну да, — размышлял фараон. — Вавилонянин и хетты… Мне что-то говорил Хоремхеб.

— Что же он говорит?

— Какую-то чушь, Нафтита. Какую-то чушь. Небылицу, Нафтита!

— А что Хоремхебу надо в торговых кварталах?

— Наверное, покупает, Нафтита.

— Что же?

— Товар.

— Какой?

Его величество улыбнулся.

— Ты же говоришь, что купец доставил воздух в бурдюках. Представляешь себе? Вавилонский воздух!

— Да, это большая ценность в Кеми.

Фараон встал. Прошелся по комнате. Руки закинул за спину. И все убыстрял шаги. За ним трудно было уследить: туда-сюда, туда-сюда! У царицы закружилась голова. Его величество, того и гляди, побежит. Как на учениях рядовой воин. Что с ним?

Потом он вдруг останавливается. Молча глядит на царицу. И шевелит губами. А глаза — невидящие совсем.

— Я всю подноготную узнаю. Мне расскажут все об этом вавилонянине. И тогда горе тому, кто скрыл! Кто от глаз моих утаил нечто! И кто от моих ушей схоронил чужие слова! Пусть тогда пеняет на себя! Только на себя!

Фараон потряс маленькими кулаками.

— Ты хорошо сказал, — проговорила царица. И обеими руками сжала виски, в них стучало, словно в каменоломне, как на постройке каменных домов.

Фараон снова забегал по комнате. То медленней, то быстрее. Часто останавливаясь перед царицей.

— А теперь, Нафтита, слушай. Я скажу тебе нечто. И это должно остаться между нами.

Она кивнула. Очень уж стучало в висках — вот-вот лопнет голова…

— Нафтита, есть вещи, которые сильнее фараона. Жизнь сильнее, Нафтита! Это говорю я тебе. И никому больше. Ты ведь знаешь. Я вздыхаю в Ахяти, а вздох тот слышен в Та-Нетер или в Ретену. Он слышен на много тысяч сехенов вокруг… Я сказал слово, а оно уже в ушах хаке-хесепов, где бы они ни находились. И руки и ноги их работают, чтобы исполнить мое желание. Так ли это?

— Так, — сказала царица. А в висках все сильнее боль. Как на беду, все сильнее. И желтые круги перед глазами…

— И я говорю тебе, Нафтита: фараон, низвергнувший Амона, бессилен перед жизнью и перед людьми, которые вокруг.

— Неправда! — воскликнула царица. — Неправда! Неправда!

— Я говорю, Нафтита: в сердце моем усталость. Будто прошел я всю Западную пустыню. И в душе моей огонь, который гаснет медленно, но верно. Я говорю тебе, Нафтита: мы уже не молодые, и нам надо понимать людей…

— Твоих врагов?

— Если хочешь — да!

— И это называешь зрелостью?

— Да.

— Когда ты это понял?

— Недавно.

— Значит, ты хочешь стать спиною к своим друзьям?

— Нет.

— Подать руку примирения своим врагам?

Он не ответил.

— Руку им протянуть?

— Может быть, Нафтита.

Царица объяснила, как тяжко ей, как болит голова и как хочется ей остаться одной. Он вышел, не сказав ни слова.

Она свалилась на циновку, угкнула нос в ладошку. И заплакала.

Она плакала.

Не могла не плакать.

Купец

К торговым рядам вела довольно широкая, мощенная белым песчаником улица. Лавки располагались высоко над нею. Крутые лестницы спускались с порогов на мостовую. Над лавками — жилые помещения с небольшими отверстиями-окнами. Хотя и молода эта столица, выстроенная в пустынной местности, но торговые заведения ни в чем не уступают прославленным торговым рядам в Уасете, Мен-Нофере, Ей-н-ра или в Саи[21].Откуда только не доставлялись сюда товары! Они шли отовсюду, где только звучало имя фараона Кеми. Но где же оно не звучит? Во всей вселенной!

И ремесленники работали здесь отменные. Прекрасная обувь, тончайшие ткани, отличное оружие, домашняя утварь, отборная посуда — глиняная, медная, бронзовая и из золота — все, все к услугам граждан Ахетатона! Идешь меж рядов — и глаза разбегаются. Войдешь в лавку — душу отдашь за любую вещь. Так ладно, так красиво и добротно умеют делать все в Ахетатоне, благословенной столице обширного и могущественного государства Кеми.

А что сказать о кулинарных заведениях? Пышные пшеничные лепешки, жареные гуси и куры, говяжьи куски на вертеле, сладкие пирожные, медовые конфеты — все делают здесь и преподносят в лучшем виде! На то, говорят, и столица! Однако столица столице — рознь! Если Ахетатон утирает нос самому Уасету, то что же можно сказать о других столицах вселенной?

Вавилонский купец Тахура — такой полный розовощекий, бородатый мужчина — заявил во всеуслышание, что ничего похожего нет ни в какой другой стране. Он сказал, что восхищен Ахетатоном, что ослеплен его красотой, что пленен его женщинами и отдает должное мужчинам, которые словно бы собраны здесь напоказ со всех концов земли.

Он сидел в лавке Усерхета и наслаждался холодной водой, которой он запивал засахаренные земляные орехи. Купец привык у себя на родине говорить громко, как на площади. На жителя Кеми громкий разговор не производил особо приятного впечатления, однако азиату это прощалось, как, впрочем, и многое другое. Одно дело — Кеми, а другое — Азия! И никому не придет в голову здесь, в Ахетатоне, подходить к азиату с полной мерой, разве что только его величеству Наф-Хуру-Ра. Этот позволяет себе говорить почтительно даже о каких-нибудь кочевниках из страны шумеров. Ну, это уж совсем непонятное, странное и, может быть, болезненное явление!..

Купец поджал под себя ноги, сидя на грубой камышовой циновке. Его слушали молча — эти благовоспитанные сыны Кеми. Слушали молча, лакомясь сладостями.

— Я побывал во многих землях, — разглагольствовал купец. — Знаю остров Кефтиу, как себя. Остров Иси обошел пешком. Я был в Колхиде, которая на севере, и был и там, где горит вода. Видели мои глаза города большие и малые, далекие и близкие. Но что сравнится с Ахяти? Что, спрашиваю?

Тахура обвел глазами всех присутствующих. Будто каждому задавал этот вопрос: «Что, спрашиваю?» …Задавал и ждал ответа. Особенно долго и пытливо смотрел он на Усерхета — бритоголового хозяина лавки, мужчину средних лет