Владимир Шигин - Загадки золотых конвоев Страница 17

Полтора года после ухода Мейера из ЭПРОНа его буквально заваливали коллективными и личными письмам, прося вернуться.

К этому времени дух старого ЭПРОНа был сломлен, а в цирке в Ленинграде ставится аттракцион «ЭПРОН». Для него сделали «громадный аквариум, во всю арену, высотой три метра. В этот аквариум будут спускаться водолазы и проделывать разные водолазные работы: рубка, пилка под водой и резка металлов; в заключение всплывает подлодка, при этом чтец зачитывает историю ЭПРОНа и его достижения. Из пушки в публику будут стрелять листовками с силуэтами поднятых кораблей…» (из письма инженера ЭПРОНа Ф. Л. Шпаковича Л. Н. Мейеру).

Между тем на бывшего начальника ЭПРОНа было совершено покушение, оформленное как автомобильная авария (по крайней мере так считал сам Мейер). Лев Николаевич и адъютант Шишунов были тяжело ранены. Шофер благополучно выпрыгнул. Машина перевернулась несколько раз. Адъютант остался инвалидом. Вскоре произошло отравление Мейера на квартире М. П. Фриновского. Во всех случаях выручал и спасал в то время известный военврач П. В. Мандрыка, верный друг Льва Николаевича и его постоянный спутник на охоте (госпиталь имени Мандрыки – в Москве, на углу Старого Арбата и Серебряного переулка).

В 1923–1930 годах Лев Николаевич, руководя ЭПРОНом, был одновременно начальником Особого отдела Московского военного округа. Его заместителем был М. П. Фриновский, впоследствии, уже в качестве заместителя наркома Ежова, подписавший ордер на арест Л. Н. Захарова-Мейера.

После опалы 1930 года Мейер проживает то в Ташкенте, то в Саратове, где служит в территориальных органах НКВД. В 1934 году у руководства НКВД вдруг появляется идея назначить Мейера начальником пожарной охраны СССР, которая тогда тоже входила в состав НКВД. Спустя некоторое время Мейера назначают заместителем начальника ГУЛАГа. Все это время Мейер настойчиво просит руководство НКВД отпустить его на учебу. И тут ему препятствует Ягода. Тогда Мейер пытается вернуться в ЭПРОН. Но получает отказ. Однако Мейер все же добивается своего и поступает в Военную академию имени М. В. Фрунзе, которую успешно оканчивает в 1935 году. Вскоре ему присваивают звание корпусного комиссара.

Последний период жизни – гражданская война в Испании. Вот сведения из письма Советского комитета ветеранов войны: «Участников войны в Испании осталось мало. Из опросов товарищей установлено, что ответственный за отправку кораблей из Одессы и Севастополя был тов. Мейер. Лиц, которые с ним работали и лично знали его, нет».

Дети Льва Николаевича до сего дня сохранили испанскую пилотку отца. По предположениям детей, Лев Николаевич был в Испании дважды – во второй половине 1936 года, возможно, на подводной лодке. Вполне возможно, что как чекист, имевший практический опыт работы с золотом, Мейер курировал именно этот вопрос и в Испании. По-видимому, именно он занимался и доставкой золотого запаса Испании в СССР, в особенности его последней партии, которая переправлялась в чрезвычайно сложных условиях.

По воспоминаниям племянницы Мейера О. Т. Леонтьевой, вскоре после возвращения в СССР, 9 июня 1937 года, Мейера арестовали прямо в поезде. Жена и дочь напрасно встречали его на вокзале. Никто из вагона не вышел. При обыске в квартире Мейера нашли карты пограничных с Польшей районов, сделанные им для дипломной работы в академии Фрунзе. При обыске исчезла и весьма загадочная рукопись Мейера «Темно-голубая бездна». По другим сведениям, рукопись именовалась «Темно-голубой мир». Известно, что редактором ее был сам Максим Горький. В ней описывалась работа ЭПРОНа и вполне могли быть сведения об истинных событиях, связанных с «Принцем». Из всего архива Мейера уцелела только небольшая статья о подъеме L-55, опубликованная в журнале ВМФ «Советский моряк» (1959, № 4, 5).

Но Ягода по какой-то причине не успел уничтожить Мейера или не захотел этого сделать. Мейер был осужден, уже в бытность руководства НКВД Ежовым, Особым совещанием 10 августа 1937 года и сразу же расстрелян «за оскорбление суда действием». Ни одного протокола следствия он так и не подписал. Согласно протоколу, расстрел был произведен во дворе внутренней тюрьмы на Лубянке. От случайных свидетелей родственники узнали, что расстрелянный шпион и враг народа наутро еще «валялся во дворе внутренней тюрьмы – совершенно седой, с белыми усами и бородой». Мейеру было всего 38 лет. Жена и дети свидетельствуют, что еще в мае того же 1937 года, когда они видели его, Лев Николаевич был ярким брюнетом…

Правомерен вопрос, почему же сегодня, по прошествии стольких лет, руководство ФСБ (преемника тогдашнего ОГПУ) хранит тайну золота «Принца», если оно было действительно найдено и поднято?

Профессор Бостонского университета В. Бернштейн, занимавшийся историей «Принца», писал о возможных причинах этого молчания: «Если бы официальный российский представитель подтвердил, что ЭПРОНу удалось поднять золото “Черного принца”, разразился бы грандиозный международный скандал. Первыми финансовые претензии предъявили бы японские фирмы. Поэтому до сих пор существует тайна “Черного принца”».

Что касается дальнейшей судьбы ЭПРОНа, то до начала Великой Отечественной войны было поднято 450 боевых кораблей и транспортных судов. А во время войны ЭПРОН была передана Военно-морскому флоту, где на ее основе была создана аварийно-спасательная служба, сегодня существующая как УПАСР (Управление поисково-аварийных спасательных работ).

Было ли вообще золото на «Принце»?

Вопрос, честно говоря, закономерный. А может, всем нам вот уже полтора столетия «пудрят мозги» и никакого золота на «Принце» никогда не было?

Отметим, что в 1854 году по свежим следам катастрофы о затонувших сокровищах никто даже и не заикался. Английские газеты того времени писали, что груз «Принца», в основном, состоял из одежды – рубах, тулупов, шапок, нижнего белья, а также из простыней, одеял, спальных мешков и тому подобных вещей.

Кстати сказать, прямого указания на гибель золота со стороны официальных британских властей во время Крымской войны не было. Это, впрочем, понятно. Зачем было королеве Виктории и лордам адмиралтейства объявлять о своей грандиозной неудаче? Только лишь для того, чтобы порадовать своего главного врага – российского императора Николая I, а также несказанно огорчить своих солдат в окопах под Севастополем, что им не видать положенного жалованья, как своих ушей? Но война не вечна. Что же было потом? А ничего!

Да, в европейской прессе начали одно за другим появляться сенсационные сообщения о золоте «Принца». Но английские власти не объявили о потере золота и после окончания Крымской войны.

Объяснение этому факту есть, и оно лежит в политической плоскости. Дело в том, что в середине XIX века викторианская Англия занимала в мире то же главенствующее положение, что сегодня США. В такой ситуации очень много сил и средств тратилось английскими властями на создание положительного имиджа великой державы, которая никогда не допускает ошибок ни в войнах, ни в большой политике. Что же касается вопросов мореплавания, то здесь англичане считали себя лучшими в мире. Где уж тут признавать весьма бездарную потерю большого количества золота! Много ли мы сегодня знаем случаев, когда руководство США признает свои политические ошибки, военные неудачи, не говоря уже о бездарной потере части золотого государственного запаса?

Кроме того, по всем международным законам, лежащий в российских водах «Принц» считался российским боевым трофеем. Трофеем было и все то, что находилось в его трюмах. Так что, если бы даже содержимое «Принца» было поднято наверх, англичанам не полагалось из поднятых ценностей ни одного процента. А зачем тогда было им привлекать к «Принцу» внимание официальных российских властей? Пусть журналисты пишут все, что им заблагорассудится, на то они и журналисты! Никто из серьезных людей на них особого внимания не обратит.

Отметим и то, что, владея гигантскими колониями по всему миру, Англия имела во второй половине XIX века столь огромный золотой запас, что потеря нескольких десятков бочонков была для нее не слишком заметной. Гораздо чувствительнее была бы потеря политического имиджа, если бы эта история вскрылась на государственном уровне.

Именно так, весьма неохотно в 80-х годах XX века будет реагировать на подъем ленд-лизовского золота с потопленного крейсера «Эдинбург» руководство СССР при всей вроде бы очевидной выгоде. Для великих держав золото – далеко не всегда самое главное. Гораздо важнее политические дивиденды.

Считается, что одним из первых о затонувшем на «Принце» золоте поведал миру бывший комендант Балаклавского порта Леон Хите. Старый моряк вышел в отставку сразу после войны и, решив, что дела минувших дней уже не составляют никакой тайны, не удержался от сообщения в прессе. Так ли это обстояло на самом деле, сказать не берусь, первоисточника в руках не держал. Но если первым о балаклавском золоте действительно высказался бывший комендант Балаклавы, то это многого стоит. Кому, как не ему, было знать, о том, какие именно грузы хранил в своих трюмах несчастный «Принц»!