Погоня за ветром - Олег Игоревич Яковлев Страница 17

Варлааму самому понравилось, как складно и вместе с тем немного высокопарно, уверенно и чётко изложил он свою мысль. Замолчав, он даже слегка улыбнулся.

Внезапно Болеслав, доселе спокойно слушавший его речь, с силой ударил кулаком по подлокотнику трона и заорал, словно его кто укусил:

— Что?! Рушить клятву?! Презирать договор?! Как он смеет?! Клятвопреступник! В геенне! В геенне огненной гореть ему! Проклятый схизматик! Голову! Голову ему с плеч!

Лицо князя исказила судорога, он хрипел, брызгая в бешенстве слюной, и вертелся на троне, как уж. Варлаам застыл в полупоклоне, растерявшись, не зная, что ему теперь делать.

Выручил высокий боярин. Заслонив собой бесновавшегося князя, он подошёл к Варлааму и спокойно промолвил:

— Мы благодарим князя Льва, нашего друга и родича, за его предупреждение. Дозволь, мы оставим эту палату.

Он взял Варлаама за локоть и вывел его в боковую дверь. Вослед им неслись дикие крики Болеслава.

Навстречу спешил седой старичок в суконном домотканом платье.

— А, пан лекарь! — обрадовался его появлению высокий. — Вы как раз вовремя! Князю опять плохо, с ним истерика. Получил недобрую весть и сильно разволновался. Прошу вас, поспешите и поскорее успокойте его.

— Да, да, пан палатин! Я бегу, уже бегу! — Старичок проворно юркнул в палату.

«Стало быть, се и есть палатин. Что ж, удача меня покуда не обходит», — подумал с тайным облегчением Варлаам, следуя за высоким вверх по крутой лестнице.

Поднявшись на верхний ярус дворца, они очутились в небольшой комнатке с узким стрельчатым окном, из которого был виден далеко внизу берег Вислы с широкой крутой излукой.

— Как зовут тебя, посланник? — спросил палатин, смерив Варлаама с ног до головы взглядом своих чёрных изучающих глаз.

Варлаам ответил.

— Молод ты, — по устам палатина скользнула снисходительная усмешка. — Не следовало сразу говорить нашему князю о такой большой неприятности. Ибо князь Болеслав не выносит никакой несправедливости, он — истинный христианин. Любое предательство ранит его тонкую, чувствительную душу, как острый нож. Теперь он будет скорбеть о душе князя Шварна, презревшего отеческие заветы, будет долго лить слёзы. А меж тем, — палатин вздохнул, — нам надо спешить собирать войско. Кстати, а князь Лев? Он выступит против Шварна?

— Достопочтимый палатин, князь Лев покуда не в силах оказать вам достойной помощи. У него слишком мало ратников. А у князя Шварна сильные союзники.

— Ты говоришь о Войшелге Литовском? — хитровато прищурившись, спросил палатин.

— Да, о нём.

Палатин промолчал, побарабанив пальцами по столу.

— Ну что же. Хоть так, — процедил он и, подняв глаза на Варлаама, сказал:

— Коней твоих накормят овсом, самого тоже голодным не оставят. Ступай.

Резким жестом руки палатин указал на дверь.

Внизу, в гриднице[104] к Варлааму подошёл княжеский слуга и протянул ему три шкурки горностая.

— Князь Болеслав дарит князю Льву, — коротко объявил он.

Варлаам поспешил спрятать подарки в дорожную суму.

10.

Наутро, отоспавшись на полатях в гриднице, Варлаам стал готовиться в обратный путь. Прежде чем выехать из города, он направил стопы на центральную площадь в Старе-Мясте в надежде купить себе на память что-нибудь ценное. Благо в калите у него были пенязи и даже пара дукатов.

Возле лавок суконников, как и намедни, было не протолкнуться, и Варлаам пошёл к рядам торговцев щепетинным товаром. Пробираясь сквозь толпу, он внезапно почувствовал, как кто-то слегка толкает и тянет его за широкий рукав дорожной свиты.

— Эй, школяр! Что, проходишь мимо и не узнаёшь былых друзей? — раздался под ухом знакомый голос.

Варлаам порывисто обернулся.

Низкорослый молодой человек с шапкой густых, сильно вьющихся чёрных волос, облачённый в порванный на локтях поношенный кафтан и узкие тувии, улыбался ему во весь свой непомерно большой рот.

— Господи, Витело из Силезии! Вот уж кого не ждал увидеть! — воскликнул Варлаам, узнав одного из своих университетских приятелей. — Какими ж судьбами ты здесь?!

— Долго рассказывать, друг. Вот что. Я вижу, ты неплохо одет. Если у тебя в калите водятся звонкие пенязи, то давай-ка пойдём в корчму. Есть тут одна добрая поблизости. Там и потолкуем.

Ловко орудуя локтями, Витело провёл Варлаама через толпу, а затем увлёк его в неширокий переулок, в котором располагались лавки менял. В конце переулка и находилась просторная корчма. На двери её висел круглый щит с изображением развёрстой львиной пасти. Вскоре бывшие школяры уже сидели посреди горницы за большим, грубо сколоченным столом и налегали на копчёную колбасу с капустой, запивая её пшеничным пивом из больших оловянных кружек.

— Гляжу, ты, Витело, поиздержался. Кафтанчик на тебе худоват, на ногах тоже постолы[105] рваные. Какая беда стряслась? — спросил Варлаам, дождавшись, когда его жадно набросившийся на еду спутник утолит первый голод.

— Да вот, друг, пришлось мне из Падуи домой воротиться. Денег больше дядька не стал давать. А как вернулся во Вроцлав, прогнал он меня взашей. Мол, не желаю отныне этого дармоеда содержать. С той поры вот здесь, в Кракове, и отираюсь. Нанялся к одному пану писарем. Ну, а пан, известное дело, скуп, каждый грош считает. Вот и свожу кое-как концы с концами. А ты как? А Тихон, дружок твой, где теперь обретается?

— Да мы вот с Тихоном тоже университет покинули. На службе княжой нынче. По княжьему поручению я здесь.

— Ага, вон вы как, — протянул Витело, с наслаждением уплетая очередной кусок колбасы. — А я на службу не хочу. Лучше в монахи подамся. А что? Жизнь сытная, спокойная, не то что в миру. То рати, то голод, дрожишь вечно над каждым пенязем. Только не решил вот пока, куда ж лучше податься — к францисканцам или к доминиканцам.

— А твои учёные занятия? Ты жаждешь их продолжать? — спросил его Варлаам. — Но, верно, чтобы поступить в монастырь, нужен вклад?

— Конечно, нужен. — Витело вздохнул и с шумом отпил из кружки большой глоток. — Но я тщу себя надеждой подзаработать на переводах с греческого у одного местного аббата. Вот зиму как-нибудь проживу, а там, думаю, улажу свои дела.

— Всё читаешь Платона? — полюбопытствовал Варлаам. — Помнится, в университете тебя было не оторвать от «Тимея».

— Из-за этого мне и пришлось