Юзеф Крашевский - Последняя из слуцких князей Страница 18

Войт замолчал, он побелел, как стена.

— Однако же, ясновельможный князь, — заикаясь, проговорил он, — securitas города его королевского величества, доверенного…

— Безопасность города от воров и проходимцев — вот единственный предмет ваших забот, пане войт, а о наших делах вам заботиться не надо! — воскликнул воевода. — Неслыханное нахальство! Вас всех стоило бы посадить за это на неделю в замковую тюрьму! — добавил он, все более распаляясь злостью.

— У магистрата его королевского величества города Вильно и в мыслях не было оскорбить ясновельможного пана, но ведь zelus — забота — об имуществе, доверенном нам…

— А я вам говорю, — загремел воевода, — направьте вашу zelus на другое, и вам будет чем заняться и к чему приложить ее! Не вмешивайтесь в то, что вас не касается, собирайте подати, судите своих горожан и гостей, поддерживайте порядок и сидите спокойно.

Войт отступил к дверям, напуганный напоминанием о тюрьме и грубостью воеводы. Когда князь произнес последние слова, двери открылись и вся депутация молча двинулась назад, а воевода в комнате еще бушевал.

С невеселыми лицами, словно жаб наглотавшись, паны радцы, бургомистры и магистратские заседатели во главе с почтенным паном войтом пошли в ратушу. Еще издали они увидели, что около ворот их ожидает кучка любопытствующих горожан и купцов.

— Что мы им скажем? — спросил войт.

— Что? — переспросил писарь. — Вовсе нет нужды рассказывать им о визите к воеводе, это уронило бы наше достоинство в их глазах. Лучше скажем, что каштелян и воевода обязали нас заботиться о порядке в городе.

— А что, если они про все прознают?

— Лучше мы сами убедим их, что мы говорим правду, а все иное — это всего лишь сплетни и вымысел, — настаивал писарь. — Иначе мы утратим доверие наших подданных, от чего охрани нас Боже, потому что с нами и так мало считаются, а после этого мы и совсем выйдем из доверия.

— Что хорошего скажете? — спросили их ожидающие.

— Сказали, чтобы мы были спокойными и терпеливыми, — ответил войт. — Все хорошо.

— Нас приняли с надлежащим почетом, — бодро добавил писарь.

— Город может надеяться на рассудительность воеводы и каштеляна, — заверил войт.

— А войны не будет?

— Если и будет (этого нельзя предвидеть), то нам пообещали не причинять большого вреда городу.

— Ну, конечно! — ядовито заметил, покачав головой, один из горожан. — Ограбят и попросят прощения, сожгут и будут проливать слезы.

Тамила

Уже темнело, но еще не было сигнала тушить огни; еще были переполнены корчмы, харчевни и шинки, и даже не очень смелые горожане с фонарями в руках, вооруженные палками с шипами, еще отваживались ходить по улицам. В костелах звонили к молитве Божьего Ангела, самые набожные в это время становились на колени даже посреди улицы. Звон колоколов смешивался со скрипом телег и карет, голосами прохожих. В окне дворца Ходкевичей на Замковой улице сидела княжна София и смотрела на улицу невидящими глазами. Казалось, она хотела развеять грусть видом уличной суеты, но мысли ее были далеко.

Княжна явно кого-то ждала. А улица тем временем пустела; кроме нескольких завсегдатаев шинка Мальхера под вывеской с Бахусом — одни из них спешили туда, другие выходили — никого не было видно. Ворота дворца Ходкевичей еще были широко открыты, возле них стоял только старый служка, он тоже молился ангелам за души умерших — к этому призывал живых голос колоколов. Вдруг рядом с домом кто-то зашлепал по грязи, а вскоре показалась старая нищенка в изодранных лохмотьях, она замедлила шаг, а потом и вовсе остановилась под окном княжны. Взглянула на него, как будто заметила нечто необычное.

— Подайте, Христа ради, шелег убогой, — попросила она. — А Бог вас утешит.

Она молитвенно сложила руки, протянув их вверх, сама же поглядывала на служку, а тот, занятый молитвой, совершенно не обращал на нее внимания. Она повторила:

— Подайте, Христа ради, шелег убогой. А Бог вас утешит.

В окне открылась форточка, из нее вылетела и упала на улицу монета, завернутая в бумажку. Нищенка жадно схватила ее, подняла глаза вверх и начала благодарить:

— Бог вам заплатит за вашу доброту, ясновельможная панна. Бог заплатит!

Княжна тут же закрыла форточку, а нищенка еще раз оглянулась и заспешила назад по Замковой улице, да так резво, будто она и не была согбенной старухой. Как только она отошла подальше от дворца, развернула бумажку и вслух произнесла:

— Ого! Целый талер! Но намного дороже стоит бумажка, чем эта монета, будь она даже португальской!

Нищая старательно сложила бумажку и направилась в сторону дворца Радзивиллов. Приблизившись к нему, она открыла дверцу, выходящую на улицу, вошла в нее и подалась напрямик к галерее, на которую вела лестница.

Смело и привычно она взошла по лестнице, постучала в дверь, открыла ее и вошла. Ее заметил молодой придворный, сидевший в передней, и предупредил:

— Иди раздеваться в коморку, потому что как раз пришел кто-то чужой. Сделал все, что надо?

— Все хорошо! — ответила мужским голосом фальшивая нищенка и пошла в каморку.

Там она скинула свои лохмотья и стала надевать мужской костюм. Оказалось, что это был Тамила Тамилович, доверенная особа князя, который таким образом раздобыл письмо от княжны. Переодевшись, он снова вошел в комнату и спросил:

— А кто там пришел?

— Да пан Адам привел какого-то служивого из дворца Ходкевичей, поит его, обхаживает. Только что мух от него не отгоняет.

Тамила выслушал это и пошел в другую комнату, где несколько его друзей колдовали над кувшином с вином, а посреди стола сидел очень навеселе уже знакомый нам пан Брожак и о чем-то рассказывал.

Он увидел Тамилу, которого уже встречал раньше, хотя и не знал его имени, вскочил с лавки и сердечно обнял его.

— А, и ты здесь!

— И я здесь! — ответил Тамила.

— А что ты тут делаешь? — спросил Брожак.

— Зашел выпить, — ответил Тамила и подмигнул приятелям.

— Тогда садись, гостем будешь, — сказал один из них и налил кубок вина. Они начали пить по очереди, передавая кубок из рук в руки и кланяясь. Тамилович шепотом спросил у друга:

— Что-нибудь еще вытянули из него?

— Пока нет, — ответил тот, — но его уже пора спроваживать, потому что он подвыпил еще у Мальхера, и мы привели его сюда; он даже не догадывается, что сидит у Радзивиллов.

— Пью к вам, пане Брожак! — воскликнул Тамила, подойдя к столу. — Что у вас там слышно?

— А, что там можно услышать, все то же самое: укрепляем крепость, покупаем и привозим орудия, нанимаем войска, точим сабли, подшиваем кожей панцири. Сотрем этих Радзивиллов в порошок, покажем им, где раки зимуют!

— Обязательно! — поддакнул кто-то. — И много там уже войск?

— Кто их сосчитает! — махнул рукой Брожак. — Староста собирает солдат со всего света. А теперь еще и маршалок поехал добирать недостающих в Пруссию.

— Кто он такой, ваш маршалок? — спросил Тамила.

— Да вы разве его не знаете? Ну! Микола Хомец. Не простого рода человек! Говорят, еще вся шляхта пасла скот и ходила в кожаных лаптях, а его предки уже были князьями.

— Ну, теперь таких князей хоть пруд пруди, — улыбнулся Тамила, — и шляхта уже не пасет скот. Так что они теперь все равны! А какой дорогой он поехал?

— Да кто ж его знает!

— А что, у вас так мало орудий, что вы их еще и привозите?

— Мне кажется, их будет много больше, чем в последнем походе, ведь если посчитать, сколько для них заготовлено места и во дворце, и на крышах, и на стенах…

— Уже подготовили места?

— О! Только поставить и осталось! — заверил Брожак. — Пан Барбье работает без устали, он говорит, что нам будет удобнее обороняться, чем Радзивиллам нападать: даже если у еретиков будет много войска, оно все равно не уместится на улицах. А подойдет кто на расстояние выстрела, так мы его — ядром, осколками прямо в глаза!

Тамила Тамилович кивнул головой, взглянул на своих друзей и начал снова выпытывать количество войск.

— А все же, много ли у вас людей?

— Говорю же, точно не знаю. Но каждый день слышу, как их тысячами считает пан Берберий с паном старостой и паном Александром.

— И откуда вы их только берете?

— По всему свету собираем, как грибы, один тут, второй там, — болтал пан Брожак. — Разве мало тех, кого манят деньги? Не жалеем сил, ищем, где только можно. Суета большая, староста все ездит и ездит.

— Не иначе, его и сейчас нет в Вильно?

— Это так. Он вернется, пожалуй, к самому сроку с пушками и войском.

— И кто же будет всеми руководить?

— Как кто? Сам староста, — сказал Брожак. — И Миколай Хамец. Тоже, говорят, бравый вояка! Ну, а каждый отряд будет иметь своего ротмистра.