Антон Кротков - Проклятие дома Ланарков Страница 18

– Вы правы.

– Тогда вы сможете меня понять. Моих родителей не пустили бы даже на парадную лестницу этого дома, но времена изменились. Сейчас трудолюбивый способный человек из народа может пробиться не только в бизнесе, но и в политике. Я хочу, чтобы мои старики гордились мною.

Когда поблизости не наблюдалось никого из Ланарков, Пэрси говорил так, будто примеривал на себя роль молодого трибуна; похоже, он уже работал над образом будущей восходящей звезды большой политики. Вэй снова убедилась, что глаза у него «банапартьи».

Она подняла лежащую поблизости библию:

– Я заметила, что вы везде носите её с собой?

– Жизнь – суровая вещь, – выражение лица Кендалла стало жёстким. – Чтобы выстоять и победить, требуется укреплять не только мускулатуру, но и дух. А что для этого может быть лучше, чем слово божье?

– Наверное, вам не просто здесь? – понимающе вздохнула Скалли, догадываясь, куда клонит её собеседник, ведь ему приходилось выносить явно непростой характер своего патрона, и смирять гордыню в присутствии его домочадцев.

– У этой семьи непростая карма – Пэрси улыбнулся, заметив, как изогнулись брови женщины. – Не удивляйтесь, мисс Вэй, ведь граф долгое время служил в Индии, и я невольно кое-что почерпнул от него.

– Да, я слышала эту легенду о волке – Вэй догадалась, куда клонит молодой человек, но ошиблась, ибо Пэрси имел в виду другую историю из прошлого этой семьи:

– Вы случайно не обратили внимания, миссис Вэй, что графу подают еду из отдельной посуды люди, которым он полностью доверяет – его личный телохранитель Ранульф и дворецкий? А перед этим они же пробуют еду.

– Граф опасается быть отравленным?

– Одного из предков сэра Уильяма отравила любимая дочь. Из-за наследства… И это не тайна.

Затем разговор коснулся недавней трагедии. Для Вэй стало откровением услышать от осведомлённого человека, что, оказывается, в семье покойную Анну недолюбливали, считали изгоем. Разве что за исключением матери.

– Да, для графини её смерть стала сильнейшим ударом, – рассказывал Кендалл, – от которого леди Элизабет может полностью и не оправиться. Что же касается сестёр, то, по-моему, у леди Флоры никогда не было особенного повода любить старшую сестру. А вот завидовать её свободе и независимому нраву она имела основания, ведь Анна посмела открыто любить вопреки воле отца.

– А как же сэр Уильям? Ведь он отец!

– Последний год они почти не разговаривали, общались больше перепиской. Анна делала много вещей ему назло.

– То есть, как перепиской? – не слишком поняла Скалли. Кендалл пояснил:

– Писали письма, запечатывали их в конверт и отдавали мне. Я исполнял роль почты. Последнее письмо от батюшки я доставил леди Анне почти перед самой её гибелью.

– Да… в этой смерти много загадочного… – в ответ на свои мысли протянула Вэй.

Но Пэрси не видел в случившемся никаких оснований для поиска скрытого убийцы:

– Произошёл несчастный случай. Всё это прискорбно, но объяснимо: голод довёл сбежавшего из зверинца хищника до такого состояния, что ему было всё равно, на кого напасть. К тому же я слышал, что при побеге зверь был ранен. Сидящая в нём пуля причиняла ягуару сильную боль, отчего его ярость на людей лишь накалялась. Поэтому ничего не удивительного, что при первой же возможности он убил человека. Всё остальное сказки, которые придумывают сплетники.

Но я мечтаю найти того негодяя, который распускает оскорбительные слухи о сэре Уильяме. Чтобы вызвать его на дуэль. Тому, кто рассказывает мерзкие небылицы про якобы психическое нездоровье моего патрона, самому надо нацепить на рот стальной намордник и посадить на цепь в «жёлтом доме».

Глава 20

Сразу после завтрака Скалли оказалась предоставлена сама себе. Арчи удалился в библиотеку, где его ждали драгоценные свитки и фолианты; а сестры Ланарк отправились в спальню своей матушки, у которой ночью случился очередной приступ болезни.

Пройдя длинными гулкими коридорами, Вэй вышла из дома и с удовольствием вдохнула полной грудью прохладную свежесть. Она снова полюбовалась строгой красотой дворца, и отправилась прогуливаться по обсаженным кустами дорожкам. Погода была сухой, но солнце казалось каким-то тусклым и мутным. При каждом шаге под ногами шуршали сухие, опавшие листья. Иногда их поднимало с земли порывами ветра и закручивало в легком вихре.

Сад был красив и величественен, хотя и выглядел умирающим. Почти все деревья пожелтели, а листва быстро опадала. В ее осеннем танце было что-то печально-трогательное. При виде этого прекрасного увядания душу охватывала щемящая тоска.

Кое-где среди деревьев и зарослей кустарников шиповника Скарлетт встречались каменные статуи. Они стояли, опустив головы или устремив неподвижные глаза вдаль, будто погрузившись в далекие мечты.

Вэй остановилась около величественной статуи льва. Грозный каменный хищник на высоком постаменте, оскалившись, грозил могучей лапой в сторону леса. Скалли нашла много общего в облике рычащего зверя и хозяина поместья: та же грива дыбом, те же развивающиеся в рыке клочья шерсти бакенбардов…

Пока она рассматривала гранитное изваяние, со стороны дома появилась Флора. Она быстро подошла и сразу заговорила о деле:

– Я чувствую, что вы неравнодушный искренний человек, поэтому я вам верю. – Флора вынула из сумочки красивую шкатулку, изготовленную в восточном стиле, и объяснила, что её подарил покойной Анне её жених лейтенант Роланд Болдуин:

– Вот видите здесь буквы А и R. Они соединили свои инициалы, и хранили в ней то, что дорого обоим. – Флора извлекла из верхнего отделения шкатулки брелок в виде якорька, который символизировал для пары надежду. Тут же находился лётный значок лейтенанта в форме серебряных крылышек и обручальное колечко Анны – довольно простенькое для леди из столь знатной и богатой семьи. – При отце она не решалась его открыто носить – пояснило Флора.

– Как много здесь разных вещиц, этакая маленькая лавка чудес! – восхитилась Скалли.

– Я бы никогда не позволила себе взять шкатулку, – стала оправдываться Флора, – но мне кажется, что в смерти бедняжки Анны всё далеко не так ясно, как утверждает полиция. В этом Клэр права… Но говорить об этом вслух опасно, ведь если узнает отец…

– Да, да, полагаю, вы поступили правильно, – машинально ответила Скалли, с благоговейным любопытством разглядывая символы чужой трагической любви. Внезапная реплика собеседницы настроила её совсем на иной лад.

– На дне шкатулки в секретном отделении сестра прятала самые интимные письма – Флора привела в действие скрытую пружину, и из торцевой части коробочки с сухим щелчком выскочил ящичек, о существовании которого посторонний человек не должен был знать. Молодая графиня взяла письмо, которое лежало отдельно от стопки других конвертов, перевязанных голубой лентой:

– Полагаю, что именно данное послание Анна читала перед гибелью. Поэтому то я и решилась взять шкатулку, о которой никто кроме меня в доме не знает, да и я проникла в эту тайну совершенно случайно. – Флора быстро оглянулась, прежде чем продолжить: – В секретере в комнате Анны имеется потайной ящичек – «голубиное гнездо» с очень хитрым замком для писем и других заветных вещиц. Но я знала о его существовании, и знала, где сестра держит ключ…

– Вы намерены рассказать об этом полиции?

– О, я представляю, с каким жадным любопытством этот неотёсанный деревенщина констебль Пит Север примется за личные секреты моей сестры! – брезгливо сморщилась девушка.

– Пожалуй, я могу вас понять, – согласилась Скалли, – не стоит без веских на то оснований посвящать посторонних в дела семьи.

Её собеседница протяжно вздохнула и заговорила о себе:

– Помните, миссис Вэй, вы сказали, что каждая женщина вправе сама распоряжаться собой, даже если рискует при этом вызвать неудовольствие своего окружения и рассердить родителей?

Скалли неуверенно кивнула, хотя подобными фразами она обычно не разбрасывалась. Тем более что насколько она помнит, они беседовали ещё до того, как граф угощал её своим действительно отменным коньяком.

Но собеседнице только того и нужно было. Стоило американке взять ответственность за якобы сказанное ею, как Флора взмолилась:

– Тогда поговорите с моим отцом! Я не утверждаю, что он – чудовище, но то, как он относится к своим близким – жестоко. Мы живём тут, хуже, чем в монастыре! Обычная косметика приравнена к страшной контрабанде! За свою любимую губную помаду Макс Фактор я могу на неделю угодить под домашний арест.

Видимо, прочитав в глазах иностранки сомнение, Флора призналась:

– Ещё недавно мы по его прихоти вынуждены были носить корсеты! И всё было бесполезно, отец просто не обращал внимания на наши мольбы и сопротивление нашей матери.