Лотар-Гюнтер Букхайм - Лодка Страница 18

Занятый поисками своих ботинок, которые я считал надежно спрятанными за двумя трубами, я поддерживаю утреннюю беседу с помощником по посту управления, который сидит на складном стуле рядом со мной.

— Ну, как дела?

— Comme ci, comme Va[18], господин лейтенант!

— Барометр?

— Поднимается.

Я задумчиво выскребаю пух из одеяла, застрявший в моей щетине. Расческа, которой я провел по голове, моментально стала черной — мои волосы не хуже фильтра впитывают в себя частицы паров масла.

Я выуживаю полотенце и мыло из своего шкафчика. Я хотел бы умыться в носовой уборной, но, быстро бросив взгляд через круглый люк, я понимаю, что это невозможно в данный момент: там горит красная лампочка. Так что я просто протер глаза и пока положил полотенце и мыло в карман брюк.

Сигнальную лампочку установил шеф. Она зажигается, как только защелка внутри поворачивается в положение «Занято». Одно из тех полезных изобретений, которые сберегают нервы и время, так как больше нет нужды пробираться через узкий проход из одного конца лодки в другой навстречу неизвестности с большой долей вероятности, что придется уткнуться в запертую дверь.

Покидая каюту, я слышу, как Пилигрим негромко напевает: «Утреннее дерьмо рано или поздно придет, хоть человек порой до ночи ждет», и немедленно мой желудок напоминает о себе. Я начинаю внушать себе: «У меня не бурчит в животе. В моем желудке все спокойно. В моем животе тишина и покой!»

После утреннего визита в машинное отделение возвращается шеф. Его руки испачканы маслом. Первого вахтенного офицера нигде не видно. Впрочем, как и второго инженера. Командир, скорее всего, умывается. Второй вахтенный все еще на дежурстве.

Кока разбудили в 6.00. Помимо бледной яичницы на стол подаются хлеб, масло и черный кофе, обычно называемый «пот ниггера». Мой желудок выражает свой решительный протест против предложенной ему смеси. Спазмы и волнение внутри усиливаются. Я бросаю нетерпеливый взгляд: не освободился ли, наконец, туалет?

— Вам не нравится завтрак? — спрашивает шеф.

— Не знаю. Не могу сказать, что это шедевр гастрономического искусства.

— Попробуйте перед едой почистить зубы. Может, тогда она покажется более вкусной, — советует шеф с набитым ртом.

Из своей каморки выходит командир. Его щеки забрызганы зубной пастой, борода потемнела от воды. Он приветствует нас: «Доброе утро вам, неумытые герои морских просторов», забивается в угол и устремляет взор в пространство.

Никто не решается произнести ни слова.

Наконец он спрашивает, какое кодовое слово на сегодня.

— Procul negotiis, — предлагает шеф и тут же переводит, чтобы не поставить никого в неловкое положение. — Не обремененные делами.

Командир кивает головой:

— Образование, образование — замечательно!

Громкоговоритель разражается песней, подходящей для факельного шествия.

Начинается оживленное утреннее движение. Каждые несколько минут кто-то проходит через офицерскую кают-компанию. Так как я сижу на складном стуле посередине прохода, мне каждый раз приходится вставать. Кажется, мои кишки перевернулись. Проклятие! Когда же этот идиот выйдет из туалета!?

Все было бы в порядке, если бы потребность в туалете у всех членов экипажа была равномерно распределена в течение всего дня. Если бы он не пользовался повышенной популярностью, как сегодня утром. В полночь немногим лучше, так как вахта с мостика и вахта из машинного отделения сменяются одновременно. И тогда на заветное место претендует сразу восемь человек. Прошлой ночью двое, дожидавшиеся своей очереди на посту управления, сидели, согнувшись пополам, как будто их ударили ногой в живот.

Наконец дверь туалет открывается. Первый вахтенный! Я хватаю свои вещи и почти что вырываю дверь из его руки. Над крохотной раковиной в уборной даже есть кран пресной воды. Он не работает, но в любом случае его можно было бы использовать только для того, чтобы почистить зубы и протереть лицо влажным полотенцем на манер кошачьего вылизывания. Я могу воспользоваться краном с соленой водой и даже добиться подобия мыльной пены при помощи специального мыла для морской воды, но я не могу заставить себя прополоскать рот горькой водой. Когда я возвращаюсь в кают-компанию, все по-прежнему сидят молча, следуя примеру командира.

Громкоговоритель вкрадчивым голосом интересуется:

Ты любишь меня?Лишь вчера ты ответила нет…

Шеф громко вздыхает и закатывает глаза.

Я делаю большой глоток кофе и гоняю его во рту, пока не появилась пена. Затем проталкиваю коричневую жидкость сквозь узкий проход между зубами, даю ему время полностью просочиться и начинаю переливать из правой щеки в левую и наоборот, пока не смываю все отложения в пересохшем рту. Только после этого я проглатываю кофе. У-ф-ф, теперь я могу легче дышать ртом. Затем я глубоко вдыхаю воздух через нос. Мое горло и дыхательные пути теперь чисты. Кофе тоже стало казаться лучше на вкус. Шеф был прав.

После завтрака командир с видимой неохотой отправляется работать над судовым журналом. Час спустя он дает младшим офицерам специальные указания. Шеф опять исчез в кормовой части лодки, первый вахтенный офицер занял себя какой-то бумажной работой.

Приходит стюард, чтобы убрать со стола: обычная корабельная рутина.

По пути назад я прохожу через пост управления мимо открытого люка, в круглом отверстии которого еще чернеет ночь. Через него в лодку проникает холодный сырой воздух. «Полезай!» — приказал я себе и поставил левую ногу на перекладину алюминиевого трапа, хотя у меня не было ни малейшего желания подниматься на палубу. Теперь правую ногу!

Я поднялся вровень с рулевым, который сидит в рубке, согнувшись над тускло подсвеченными циферблатами приборов.

— Разрешите подняться на мостик!

— Разрешаю! — отвечает голос второго вахтенного офицера.

Я высовываю голову из люка и вежливо желаю доброго утра.

Мои глаза не сразу привыкли к темноте, и я не сразу разглядел линию горизонта. Высоко в небе еще слабо поблескивают несколько тускнеющих звездочек. С восточной стороны над горизонтом медленно расплывается красное зарево. Океан тоже постепенно светлеет.

Я вздрагиваю.

Подходит штурман Крихбаум. Он молча оглядывается по сторонам, громко шмыгает носом, и ему в руки подают секстант.

— Секундомер готов? — хрипло кричит он вниз.

— Так точно! — рапортуют снизу.

Штурман направляет инструмент на Сатурн и прикладывается глазом к окуляру. Он замирает в неподвижности, затем опускает секстант и поворачивает винт: он опускает Сатурн с небес точно на уровень горизонта.

— Внимание — Сатурн — ноль! — кричит находящимся внизу, на посту управления.

Те фиксируют время. В утренних сумерках штурман с трудом разбирает цифры.

— Двадцать два градуса, тридцать пять минут, — сообщает он вниз.

Зная время суток и высоту планеты, можно вычислить одну направляющую линию. Только по одной направляющей невозможно определить координату лодки — требуется вторая. Штурман еще раз поднимает секстант.

— Внимание — Юпитер — ноль!

Молчание, а затем доносится:

— Двадцать два градуса, двадцать семь минут!

Крихбаум бережно передает секстант вниз и сам исчезает вместе с ним. Я тоже спускаюсь следом. Оказавшись внизу, он снимает бушлат и придвигается к столу с навигационными картами. В его распоряжении нет просторной каюты, в отличие от штурманов на крупнотоннажных пароходах. Он обходится крошечным столиком, приткнувшимся слева, посреди нагромождения переключателей, переговорных устройств и рычагов. Над столиком висят шкафчик, в котором хранятся секстант и астролябия, и полка, заставленная лоциями, таблицами времени и азимутов, навигационными справочниками, каталогами маяков, метеорологическими справочниками и графиками приливов-отливов.

Штурман берет карандаш и углубляется в вычисления. Он на «ты» с синусами, косинусами, тангенсами и их логарифмами.

— Хорошо, что мы по-прежнему смотрим на звезды, — говорю я, чтобы нарушить затянувшееся молчание.

— В смысле?

— Я только хотел сказать, что, несмотря на все достижения техники, собранные здесь, на лодке, просто поразительно, что вы, как в прежние времена, пользуетесь секстантом, чтобы определить положение корабля…

— А как еще я могу это сделать?

Я понимаю, что мои замечания неуместны. Наверно, еще слишком рано, думаю я, и устраиваюсь на рундуке с картами.

Штурман снимает с карты покрывавшую ее целлюлоидную пленку. Район моря, в котором мы сейчас находимся, выглядит однообразным серо-голубым пятном. Ни береговой линии, ни отмелей — лишь горизонтальные и вертикальные линии, обозначенные числами и буквами, которые образуют густую сеть квадратов.