Геннадий Ананьев - Андрей Старицкий. Поздний бунт Страница 18

Принялись обсуждать главное в завещании: право наследования. Заберезинский вновь замолчал. Ждал, пока все наговорятся, заговорил, когда понял, что его выслушают с вниманием:

- Предлагаю не ломать голову над составлением всего королевского завещания. Если оно есть, пусть будет.

Если его нет, Сигизмунд Казимирович сам определит, что самому наследовать, что пожаловать нам с вами, панове, за наши услуги. Подготовить и читать всенародно только текст о наследовании королевского трона, его я могу сейчас же продиктовать.

Все согласились сразу, и не только потому, что знали ловкость Заберезинского в таких щепетильных делах, но еще и оттого, что всегда потом можно будет отвертеться, указав на главного составителя подложного текста. Князь Глинский повел гвардию в Краков, предвкушая и торжественную встречу в городе и решение сейма в его, Глинского, пользу. Грело его душу заманчивое будущее: он - король Польский и великий князь Литовский.

Не ведал князь, что при живом короле в этот самый день в Кракове на Ратушной площади глашатаи, сменяя друг друга, читали беспрерывно:

«Я, король Польский и великий князь Литовский Александр Казимирович Ягеллон, оставляю трон брату моему Сигизмунду Казимировичу Ягеллону. Поручаю ему вместе с троном заботу о моем доме и моей жене королеве и великой княгине Елене Ивановне…»

По дорогам уже неслись курьеры во все воеводства, меняя коней, дабы как можно скорей доставить королевское завещание, заговорщики спешили уведомить всю Польшу о воле короля.

Да, он еще жив. Иные засомневаются, можно ли читать завещание при живом короле, но большинство наверняка не обратит внимания на такую «мелочь». Тем более что текст написан с хитрецой: его можно воспринять как отречение от престола из-за неизлечимой болезни, а что король не поднимается с ложа, знала уже вся Польша и вся Литва.

Как правило, дерзость приносит успех.

Сделав первый шаг, ясновельможные начали готовить письма не только королям и правителям всех европейских государств и отдельных княжеств, но и самому императору Великой Римской империи, однако решили отослать его через несколько дней, а сначала надо было послать «завещание» Сигизмунду Казимировичу, известить об этом и больного короля. Оттого, как он воспримет свершенное ясновельможными панами, будут зависеть и дальнейшие их действия: отсылать или нет подготовленные письма в столицы Европейских государств и даже в Московию.

Что ни говори, пакостя, ясновельможные все же заметно трусили.

Два дневных перехода оставалось королевской гвардии до Кракова, и ясновельможные, узнав об этом, спешно собрались все вместе.

- Следует сегодня же, панове, навестить короля. Всем вместе, - потребовал Заберезинский. - Промедлив, мы можем потерять все. И даже свои головы.

- Бесспорно. Князя Михаила гвардия обожает. Гвардейцы любят везучих воевод.

- Конечно, особенно если он им во всем потакает. Наверняка при разделе трофеев отдал им большую, чем даже королю, часть.

- Они пойдут за ним в огонь и воду.

- Стало быть, решено: надо теперь же идти к королю, не испрашивая аудиенции.

В миг тишина воцарилась в зале. И боязно, но - необходимость заставляет. Чтобы хоть немного оттянуть время решающего шага, кто-то спросил:

- Кто станет читать королю его завещание?

- Ты и станешь читать, - насмешливо выпалили сразу несколько человек. - Кто, кроме тебя, это сможет сделать лучше. У тебя голос, как иерихонская труба…

- Без шуток, панове, - осадил начавшееся было пустословие Заберезинский. - Оповестивший короля о подлоге почтется зачинщиком, в случае неудачи на него падет главная кара. Если нет добровольцев, я взвалю на себя опасную ношу.

Великолепно. Есть впереди широкая спина. Стало быть, можно смело идти к королю. А он, получивший от Глинского донесение о полном разгроме татар, об освобождении всех пленных и о богатых трофеях, взбодрился и принялся обдумывать, как достойнее отблагодарить князя. Не единожды возникала у короля мысль о том, чтобы передать в его надежные руки корону Речи Посполитой: «Он прославит Польшу и Литву, вернет отторгнутое московскими князьями. Это будет второй Витовт[84], а то и более счастливый».

Сомнения, однако, у Александра возникали: примут ли Глинского в свою семью королевские дома Европы, не станет ли упрямиться император Максимилиан[85]? Что касается сейма, король был уверен, что тот большинством голосов изберет особенно если сам Глинский примет для этого надлежащие меры. «Ловок в борьбе за свои интересы князь Михаил Львович, разворотлив».

Александр Казимирович принялся перебирать в памяти, кто безоговорочно поддержит его волеизлияние, но в это самое время, без доклада, без согласия на аудиенцию, по собственной воле ввалились в его опочивальню ясновельможные паны, хотя лекари еще в прихожей убеждали незваных гостей не тревожить покой короля, который, по их утверждению, пошел на поправку, и любое расстройство может привести к трагическому исходу.

Предчувствие недоброго вползло в душу Александра, но спросил он гостей вполне дружелюбно:

- С какой вестью, панове?

Вперед, едва склонив голову перед королем, выступил Ян Заберезинский.

- На площади у Ратуши читают, Александр Казимирович, твое завещание. Кощунственно при твоей жизни. Если бы ты отрекался от престола, твое право, но когда ты без согласия сейма завещаешь трон своему брату Сигизмунду, то это явное нарушение древних Привилей[86]!

Ясней ясного увидел король в лицемерном возмущении коварство, какое совершено ясновельможными за его спиной, но не успел ничего ответить наглецам: дикая боль пронзила голову, кинжалом прошлась по спине - и он потерял сознание. Увидев это, Заберезинский крикнул панически:

- Лекари! Скорей! Влетели в опочивальню лекари, метнулись, расталкивая расфуфыренных панов, к изголовью королевского ложа, и почти сразу же один из лекарей грустно констатировал:

- Вы убили короля дурной вестью.

- Не чересчур ли ты разеваешь рот, эскулап?! - гневно припугнул лекаря Радзивилл-младший. - За подобное оскорбление ясновельможных можно лишиться языка, а то и головы!

Лекари поспешили вон из опочивальни.

Вечером того же дня, что в Кракове начали читать завещание Александра, об этом от курьера, скакавшего в Киев, узнал князь Глинский. Первым его желанием было, пришпорив коня, скакать в Краков, однако разум взял верх: без королевской гвардии в Кракове он станет легкой добычей ясновельможных, которые вполне могут оковать его, а то и лишить жизни. Если они решились на такое кощунство, как обнародование завещания при живом короле (Глинский еще не знал, что оно подложное), то можно ли ждать от них добрых поступков и заслуженного в столь нелегкой сечи почета? Если же он поведет гвардию спешным маршем, тогда князя вполне могут обвинить в том, что он хочет захватить трон. Да, он возмечтал о троне, когда король Александр доверил ему править страной, но разве мыслил о захвате трона силой? Нет! Избрание сеймом - одно; захват силой - совсем иное.

«Объяснюсь с Александром, въехав в Краков не ранее назначенного времени», - решил князь.

Однако почти перед самым Краковым встретила его весть о кончине короля, и все то, о чем он собирался говорить с Александром, потеряло смысл. Князя ждала полная неизвестность, и все же он не изменил себе: послал, как делал всегда, возвращаясь в стольный град с победой, гонца с извещением, когда въедет с гвардией в город.

Вроде бы все пошло своим чередом: улицы полны народа, цветы летят под копыта его аргамака[87], под копыта коней королевских гвардейцев - будто не объявлен в столице траур, люди ликуют искренне, понимая значение одержанной над крымцами победы.

И вот последний поворот к Ратушной площади. В связи с трауром королевский оркестр может не прибыть на площадь, но отцы города, по обычаю, должны встретить героев-победителей - гвардию и их командира - низким поклоном, воздавая им по заслугам.

Но что это?! Площадь полна народа, а из городских властителей никого нет.

Скребнула обида по сердцу кошачьими когтями, но князь Глинский, делая вид, будто все идет нормально, продолжил путь к Королевскому дворцу без остановки. Ворота дворца открыты, но перед ними нет ни одного ясновельможного, кто бы встретил победителей.

- Отчего-то паны-патентанты не встречают нас? - с недоумением спросил воеводу Домбровского князь Глинский, который, впрочем, не мог не понимать причины такого явного пренебрежения, и хитрил, задавая этот вопрос.

Должно быть, прощаются с покойным королем, - ответил воевода.

- Может быть. Но возможен и заговор. Против Сигизмунда-наследника. Давай на всякий случай поступим так: отдыха гвардейцам не дадим, а прикажем половине их остаться в казармах в полной готовности, второй половиной заменим все караулы. Возьмем дворец под свое око. Без моего и твоего слова никого во дворец не впускать и не выпускать. Со мной неотступно - полусотня. Я сам ее отберу.