Андре Кастело - Жозефина. Книга первая. Виконтесса, гражданка, генеральша Страница 18

На следующий день, 5 термидора, то есть 23 июля, в обществе мелких торговцев, принцев Роган-Монбазона и Сальма, журналиста шевалье де Шансене и депутата маркиза де Гуи д'Арси Александр мужественно всходит на эшафот.

5 термидора!

Еще четыре дня, и он ускользнул бы от смерти. А Жозефина, разумеется, не стала бы императрицей.

Роза, простертая на койке, боится шевельнуться. Даже шутки весельчака Сантерра не могут вывести ее из оцепенения. Она думает не столько об Александре, сколько о себе. Тюрьма продолжает пустеть… Это отнюдь не успокаивает арестантку. Неужто ей придется последовать за мужем и в свой черед подняться по лестнице Сансона?[62] Она имеет все основания этого опасаться, и перед лицом смерти мужество покидает креолку. Она проводит дни, гадая себе на картах или плача на глазах у всех, к «великому осуждению своих сотоварищей», потому что дрожать при воспоминании о последней телеге с приговоренным считается дурным тоном. Слезы позволительны, только когда нет свидетелей.

К счастью, рядом с ней Шарль Лабюсьер.

Драматург и актер маленьких театров на бульваре Тампль, этот писец Комитета общественной безопасности стал пожирателем дел ради спасения от смерти клиентов Фукье-Тенвиля. Занимаясь классификацией досье и будучи не в состоянии похищать связки бумаг без риска быть тут же схваченным, этот героический человек рвет их на мелкие клочья и проглатывает. Поклонник Французской комедии, он начал свои спасательные операции с актеров этого театра. Не думаю, что это занятие казалось ему особенно аппетитным, но оно не отразилось и на его желудке, поскольку переварил он, кажется, тысячу двести досье. Знал ли он Розу? Не побывал ли у него кто-то из друзей г-жи де Богарне с просьбой спасти узницу? Как бы там ни было, он, как расскажет впоследствии, не страшась несварения желудка, съел дело, которое позволило бы Фукье-Тенвилю отправить вдогонку за мужем супругу бывшего председателя Учредительного собрания[63].

Через два дня после казни Александра некая восхитительная женщина, перед чьей красотой не устоит ни один мужчина, посылает из тюрьмы своему любовнику Тальену знаменитую записку: «От меня только что ушел полицейский чиновник; он объявил мне, что завтра я предстану перед трибуналом, то есть взойду на эшафот. Это очень не похоже на сон, который я видела нынче ночью. Мне снилось, что Робеспьера больше нет и тюрьмы открылись. Но из-за вашей неслыханной трусости во Франции больше не найдется человека, способного претворить мой сон в явь».

Звали женщину Терезией Кабаррюс, и, так же как Роза, она жила отдельно от мужа Жака Девена де Фонтене, дворянство которого было столь же спорным, что и у покойного виконта Александра де Богарне. Чтобы спасти от смерти свое божество, Тальен проявил высокое мужество и атаковал Робеспьера. Поэтому через пять дней после смерти Александра, одна из заключенных увидела из окна своей выходившей на улицу камеры какую-то женщину, которая делала жесты, показавшиеся сначала первой совершенно непонятными. «Она все время хваталась за платье, а мы все не понимали, что она хочет этим сказать, — повествует очевидица. — Видя, что она не перестает это делать, я крикнула ей: „Robe?“»[64] Она знаком подтвердила — да. Затем она подобрала с земли камень, положила его себе в подол, подняла другой рукой и показала мне. «Pierre?» — опять крикнула я. Видя, что мы поняли, она страшно обрадовалась. Потом, подняв вместе подол и камень, она несколько раз показала образным жестом, что перерезает себе горло, после чего принялась танцевать и хлопать в ладоши. Эта странная пантомима привела нас в неописуемое волнение: мы наконец осмелились подумать, что она сообщает нам о смерти Робеспьера.

Весть мгновенно облетела тюрьму.

Роза узнает, что террор кончился благодаря Тальену, ее другу Тальену, Надежда воскресает в ней. Тальен и Гош — последний был освобожден 4 августа — наверняка сделают все, чтобы ворота кармелитов вновь распахнулись перед ней. Будущая г-жа Тальен, которую весь Париж именует теперь Notre-Dame de Thermidor[65], уже выпущена и тут же отправилась к Гортензии и Евгению, чтобы успокоить детей насчет судьбы их матери.

Вечером 6 августа по бывшему монастырю кармелитов разносится голос надзирателя:

— Вдова Богарне!

Это свобода.

Заключенные рукоплещут: они узнали, что эта хорошенькая вдова, которая так очаровательно трепетала и плакала, вновь обретет детей… и любовника.

Роза теряет сознание от радости.

Того же 1 9 термидора комиссар Конвента Саличетти пишет донос на начальника артиллерии Итальянской армии корсиканца генерала Буонапарте, друга Огюстена Робеспьера[66], «составлявшего для него планы, которым нам приходилось подчиняться». Это тот самый Саличетти, что заметил «образованного капитана» Бонапарта, поставил его во главе артиллерии под Тулоном, сделал майором, а затем генералом!

Три дня спустя, 9 августа, будущему мужу Розы предъявляют обвинение. «Он уже считал себя погибшим, — сообщает нам свидетель, г-н Лоранти, богатый ниццский коммерсант, у которого квартировал Наполеон. Он только что отказал в руке своей дочери этому нищему офицеру. Видя, что его постоялец попал в число подозрительных, посажен под арест и его охраняет вооруженный часовой, торговец, несомненно, похвалил себя за столь благоразумное решение».

Веселая вдова

«Твой милый образ неизбывно живет у меня в сердце.

С каждым днем моя любовь все возрастает…»

Эти пламенные слова Лазар Гош обращает не к Розе, а к своей жене, оставшейся в Лотарингии. Едва успев выйти из Консьержери, он сообщает ей, что отправляется в Тионвиль «пешком, как подобает республиканцу». Но проходит два дня, а он все еще не пустился в дорогу.

Розу освобождают, и «милый образ» тут же забыт.

Неистово наслаждаясь у любовницы вновь обретенной свободой, генерал боится лишь одного — как бы г-жа Гош не явилась испортить ему праздник. Поэтому он советует Аделаиде не спешить с приездом. Чтобы не вызвать ревность у новобрачной и дать ей случай «проявить твердость духа», он уверяет ее, что живет, скрываясь от всех, и «не бывает ни в общественных местах, ни, подавно, на спектаклях». Между тем его видят с Розой у г-жи Остен, где он празднует свое освобождение. Один из приглашенных отмечает также присутствие Сантерра, который, «запершись с дамами, выказывал им многие знаки внимания». Знаки внимания со стороны Лазара нравятся Розе куда больше, чем любезности пивовара-утешителя. С Гошем она счастлива и, как впоследствии поведает Баррас[67], познает в его объятиях, что такое любовь. Ах, если бы бравый генерал мог развестись ради нее! Жозефина позднее сама признается, что всерьез подумывала об этом.

Роза впервые любит по-настоящему. А вот Лазара соединяют с ней лишь узы чувственности. Он, кажется, даже заявил Баррасу:

— Для такого близкого интимного знакомства с нею надо было очутиться вместе в тюрьме перед девятым термидора; на свободе это было бы непростительно.

Это явное проявление любовной досады, потому что Гош целых полтора года продолжает близкое «интимное» знакомство со своей любовницей из монастыря кармелитов. Он любит ее, и даже бесконечно, что известно нам из его писем, и мы далеки от того, чтобы буквально воспринимать слова Гоша: «Надо было очутиться вместе в тюрьме»; просто в данном случае генерал вел себя как бывший конюх.

Возможно, — утверждает Баррас, — лишь «нежное уважение», питаемое Гошем к его «юной и добродетельной жене», помешало ему развестись. Аделаида вступает в борьбу и одерживает первую победу, благодаря своей свежести и обаянию. Гоша назначают командующим Шербурской армией, имея в виду отдать затем под его начало все войска Запада, и перед отъездом из Парижа он просит Аделаиду доставить в Париж его шпагу, пистолеты и коня. Но стоило Гошу увидеть свою жену-ребенка, как он поддается нежности, на сутки забывает искушенные ласки Розы и отдается чувству к кроткой «Адилаиде», как он пишет ее имя.

«Ах, друг мой, как я счастлив! — сообщает он перед отъездом тестю. — Сутки, проведенные с женой, стерли из моей памяти все пережитые беды».

Весь следующий год Гош почти не видится ни с Аделаидой, ни с любовницей. Вновь увидев жену в марте 17 95, он находит, что она «очень выросла» и добавляет: «Она очаровательна. Я люблю ее больше, чем когда-либо, мой добрый друг».

Аделаида возвращается в Лотарингию с тяжелым сердцем: она чувствует присутствие соперницы в сердце мужа. Гош по мере сил защищается: «Я не унижусь до оправданий… Постарайся, друг мой, восстановить союз, который ни в коем случае не должен быть разорван… Неужели моя супруга сомневается в моей привязанности? Неужели я это заслужил? Ах, умоляю тебя, спаси меня от ужасных сомнений, на которые меня обречет твой отъезд… Если ты меня еще любишь, постарайся исправить мои ошибки: я ведь иногда бываю немного сумасброден!»