Виктор Поротников - Митридат Страница 18

— И угодить в лапы Гистана, — возразила Лаодика, останавливаясь на месте. — Этот Цербер не даст нам уединиться, поверь мне.

Кровь прилила к щекам Митридата при этих словах. Так его мать желает его, как и он ее! И не скрывает этого!

— Я знаю, куда нам следует пойти, — продолжила Лаодика с воодушевлением, — там нам никто не помешает.

— А нас не могут узнать? — забеспокоился Митридат.

— Не думаю, — беспечно бросила Лаодика и потянула сына за собой.

Митридат совсем не знал Синопу, поэтому покорно шагал рядом с матерью по спящим улицам города, перешагивая через узкие сточные канавы, обходя повозки, на которых приехали сельские жители, дабы полюбоваться на Дионисии и напиться дармового вина. В некоторых повозках, укрытых от дождя рогожей, спали люди. Из них доносился негромкий храп и неясное бормотанье во сне. Мулы и ослы селян находились в конюшнях у городских родственников и друзей. Не имевшие в городе родни и знакомых держали своих животных в загоне на скотном рынке за небольшую плату.

Сын и мать прошли через этот рынок, расположенный близ южных ворот Синопы. Стража, охранявшая загоны с крупным и мелким скотом, не спала, хотя была изрядно навеселе.

Какой-то воин в сдвинутом на затылок шлеме крикнул Митридату:

— Где ты подцепил такую богиню, парень?

Другой, полагая, что с юношей идет гетера, окликнул Лаодику:

— Ты из какого квартала, красотка? Где тебя можно найти? Митридат хотел ответить грубостью на нахальство стражей.

Однако Лаодика не позволила ему этого, властно прошептав: «Не забывайся!»

Тут же с лукавой улыбкой повернув голову, она небрежно ответила воинам, стоявшим у входа в загон:

— Ищите меня в порту. В таверне «Симплегады». Стражники заулыбались.

— Мы придем туда, красавица.

— Эту таверну мы знаем.

Удаляясь, Лаодика помахала воинам рукой:

— До встречи, храбрецы! Захватите побольше серебра! Сзади раздался радостный пьяный смех.

— Зачем ты дразнишь этих негодяев? — недовольно спросил Митридат. — А если кто-нибудь из них узнает тебя? Или увяжется за нами?.. И откуда тебе известна таверна «Симплегады»? Ты бывала там?

— Сколько вопросов сразу! — засмеялась Лаодика и игриво потрепала сына по щеке. — Неужели ты ревнуешь? Или и впрямь думаешь, что я торгую собой в «Симплегадах»?

Митридат хранил хмурое молчание, глядя себе под ноги.

— Я часто бываю в порту, поскольку сидению во дворце предпочитаю прогулки по морю на быстроходном корабле, — сказала царица. — Таверна «Симплегады» находится как раз неподалеку от стоянки царских кораблей. Моряки хвалят эту таверну, я сама слышала. Правда, самой бывать там не доводилось.

— Верится с трудом, — проворчал Митридат. В нем и в самом деле шевелилась ревность.

— Клянусь чем угодно, — легко и просто произнесла Лаодика. — Ну не дуйся на меня! Как ловко я провела этих глупцов. Пусть-ка поищут меня в «Симплегадах»!

Лаодика засмеялась безудержно и громко. Она явно перебрала вина на празднике, поэтому была немного развязна.

Дом, куда царица привела своего сына, оказался злачным местом.

Какой-то верзила с черной повязкой на глазу, ни о чем не спрашивая, повел их по скрипучей лестнице наверх, после того как Лаодика негромко сказала ему в чуть притворенную дверь:

— Мне нужно место для меня и моего любовника. Времени у нас до рассвета.

Митридат заметил, как мать сунула одноглазому свой золотой перстень. Тот восхищенно осмотрел его и толкнул дверь в темную комнатушку.

— Здесь вам никто не помешает, — хрипло проговорил он и удалился, передав светильник Митридату.

Переступив порог грязной комнаты и заперев дверь, мать и сын огляделись.

Давно не беленные стены были во многих местах заляпаны следами от жирных рук, кое-где виднелись неприличные надписи и рисунки, выполненные углем.

Все убранство комнаты составляла широкая кровать, застеленная овчинами, на ней не было ни подушек, ни одеял. Рядом с кроватью стояла скамья. В углу возвышался глиняный сосуд с широким разверстым горлом, в нем была вода. Тут же стояла большая медная лохань, на дне которой лежал почерневший медный черпак. На веревке, протянутой от стены до стены, висел большой кусок льняного полотна, как видно, заменявший полотенце. Окон не было.

На полу возле кровати лежала циновка, другая была расстелена около сосуда с водой.

— Воистину царское жилище, — насмешливо промолвила Лаодика, снимая с себя украшения и складывая их на скамье.

Она сняла о себя одежды и, аккуратно свернув, положила поверх колец и браслетов.

На ней оставались только сандалии, когда, обернувшись на сына, царица увидела, что он стоит одетый со светильником в руке.

— Ну прямо Колосс Родосский! — улыбнулась Лаодика.

Догадавшись по выражению лица Митридата, какая борьба происходит в нем, царица шагнула к сыну и запустила руку ему под хитон.

— Мы желаем одного и того же, так не будем впадать в предрассудки возле уже готового ложа, — прошептала она, призывно глядя Митридату в очи. — Учти, мой мальчик, до рассвета осталось совсем немного времени.

Эти слова и, главное, смелое прикосновение женской руки распалили в юноше задремавшую было страсть. Поставив светильник на подставку, прикрепленную к стене, Митридат живо обнажился и приблизился к кровати, на которой, изогнувшись роскошным телом, лежала царица Лаодика. Наблюдая за сыном, она любовалась им.

Однако решимость Митридата сразу пошла на убыль, едва он встретился взглядом с матерью, едва узрел ее розоватое чрево, осененное сверху мыском черных вьющихся волос. Чрево, давшее ему жизнь! Тех винных паров, что бродили у него в голове, оказалось недостаточно Митридату, чтобы подчиниться страсти, толкающей его на ложе к матери.

Заметив мучительные колебания сына, Лаодика решила действовать сама. Не желая терять времени на уговоры и по опыту зная слабые места мужчин, царица уселась на согнутые ноги и стиснула пальцами еще довольно мягкий мужской орган, который, словно приветствуя это прикосновение, несколько раз дернулся, на глазах твердея и увеличиваясь в размерах. Не позволяя сыну отстраниться от нее, царица осторожными движениями пальцев обнажила пунцовую головку поднявшейся мужской плоти и, не слушая слабых протестующих возгласов сына, стала облизывать ее с торопливой жадностью. Несколько мгновений спустя она всосала ее в рот, обволакивая языком и издавая блаженные стоны.

Митридат уже не пытался вырываться, наоборот, подался вперед, положив руки на плечи Лаодике.

Она же, наслаждаясь его покорностью, вытворяла что хотела с этой упругой вздернутой плотью, не замечая усталости в сведенных судорогой скулах, помогая себе языком и руками. Она так страстно хотела этого! И так долго к этому шла!

Уловив учащенное прерывистое дыхание сына, ощутив слабую дрожь, пробежавшую по его телу, Лаодика отпрянула, продолжая массировать пальцами налившийся силой фаллос. В следующий миг ей в лицо брызнула струя вязкого мужского семени, ударившись в лоб между бровями. За ней другая, окатившая нос и губы. Следующий выброс обдал ей подбородок. Остатки семени скатились Лаодике на правую грудь и медленной щекочущей струйкой поползли к соску.

Это сопровождалось громкими сладостными стонами Митридата, который, вдруг враз обессилев, повалился на ложе.

— Взгляни, ты залил меня всю, негодный мальчишка, — с притворным гневом проговорила Лаодика, коснувшись лежащего на боку Митридата. — И у тебя еще хватало сил колебаться, хотя ты переполнен желанием обладать мною. Взгляни же!

Митридат сел на ложе и заставил себя посмотреть матери в лицо, по которому стекали сгустки мутно-белого семени. Его сыновнего семени! Лаодика улыбалась.

— Как я нравлюсь тебе, мой милый? Ничего не ответив, Митридат поднялся с постели, оторвал край от льняного полотенца и протянул матери.

Покуда царица неторопливо вытирала свое лицо и грудь, ее сын смотрел на нее, вспомнив поведанную ему Антиохой жгучую тайну.

Однажды, спрятавшись за портьерой в комнате младшего брата, чтобы подслушать, как Митридат ябедничает матери на своих сестер, Антиоха вместо этого стала свидетельницей совершенно потрясшего ее зрелища.

Оказывается, в своих капризах их младший брат доходит до того, что требует от своей родительницы бесстыдных ласк. И мать уступает ему в этом.

«Она стояла на коленях перед сидящим на стуле Митридатом, — вспоминал Митридат слова сестры, — и всовывала себе в рот его мерзкий маленький стручок с красной головкой. Она делала это быстро-быстро. А наш братец-негодяй издавал при этом блаженные стоны».

Антиоха призналась, что видела такое лишь однажды, когда ей было пятнадцать лет.

До сего случая в Митридате жила слабая надежда, что сказанное Антиохой — ее выдумка.