Бернард Корнуэлл - Рота Шарпа Страница 18

- Дасэр!

- Хорошо. И третье, сержант, - Шарп был теперь всего в двух шагах от Хэйксвилла, не обращая внимания на приглушенные проклятия Терезы. – Третье, сержант: красть не разрешается, кроме как у врага – и только если голодаешь. Понял?

- Сэр! – в душе Хэйксвилл умирал от смеха. Шарп стал мягким, как чертово масло!

- Я рад, что ты понял, сержант. Смирно!

Хэйксвилл весь обратился во внимание – а Шарп изо всех сил пнул его между ног. Хэйксвилл согнулся, а правая рука офицера ударила ему в лицо, чуть высоковато, но с достаточной силой, чтобы отбросить назад.

- Смирно! Я скажу тебе, когда можно двигаться, ублюдок!

Привычка повиноваться, как и думал Шарп, заставила сержанта выпрямиться: выживание Хэйксвилла в армии зависело от абсолютного подчинения приказам – можно делать все, что угодно, но неповиновение приказам влекло за собой риск потерять лычки, привилегии и возможность издеваться над другими. Хэйксвиллу было очень больно, но он стоял по стойке смирно. Похоже, думал он, Шарп стал не так уж и мягок, как казалось, но никто еще не брал верх над Обадией Хэйксвиллом – и уж, во всяком случае, не прожил после этого долго. Шарп снова стоял перед ним:

- Я счастлив, что ты понял, сержант, потому что это сделает нашу жизнь легче. Согласен?

- Сэр! – крик был полон боли.

- Хорошо. Что ты делал с моей женщиной?

- Сэр?

- Ты слышал, сержант.

- Пытался познакомиться, сэр.

Шарп снова двинул его, изо всех сил, точно в толстый живот, Хэйксвилл снова согнулся, а Шарп снова ударил его в лицо. На этот раз из нос сержанта брызнула кровь.

- Смирно! – Хэйксвилл трясся от ярости, годы подчинения дисциплине боролись в нем с желанием ударить в ответ, он заставил себя выпрямиться, но тут его настиг непроизвольный спазм, и Шарп снова зарычал: - Смирно! Я не давал разрешения двигаться! - Шарп приблизился, как бы приглашая Хэйксвилла ударить: - Что дальше, Хэйксвилл? Думаю, в роте начнутся пропажи: запасные башмаки, котлы, трубки, щетки, ремни – а добрый сержант Хэйксвилл сразу обо всем доложит, правильно? – Хэйксвилл не двигался. – А потом пойдет неисправное оружие: царапины на замке, отсутствующие кремни, жидкая грязь в стволах – я твои фокусы знаю. Скольких людей надо высечь, пока остальные не согласятся платить? Троих, четверых?

В конюшне висело молчание. Снаружи доносился бешеный лай собак, но Шарп не обращал на него внимания.

Тереза вышла вперед:

- Если ты не можешь его убить, дай, я это сделаю!

- Не стоит, - Шарп глянул на перекошенное яростью лицо. – Он говорит, что его нельзя убить – так что, когда я его убью, я хочу сделать это на людях. Я хочу, чтобы его жертвы знали, что он умер, что кто-то смог ему отомстить, а если мы сделаем это сейчас, придется ото всех скрыть. Мне нужно другое. Мне нужна тысяча наблюдающих глаз. – Он повернулся спиной к сержанту и кивнул Харперу: - Открой дверь. – Затем он повернулся к Хэйксвиллу: - Выметайся отсюда и свали куда-нибудь. Просто выйди, сержант, и иди куда подальше. Всего одиннадцать миль – и ты сможешь сменить мундир на синий. Сделай хоть что-нибудь для страны, Хэйксвилл – дезертируй.

Голубые глаза уставились на Шарпа:

- Разрешите идти, сэр? – ему все еще было больно.

- Иди.

Харпер придержал дверь. Он был разочарован: ему хотелось сокрушить Хэйксвилла, уничтожить его – и когда сержант проходил мимо, он плюнул в него. Хэйксвилл начал тихонько напевать: «Отец твой был ирландец, а мать была свиньей...»

Харпер ударил его. Хэйксвилл блокировал удар и повернулся к дюжему ирландцу. Они были примерно одной комплекции, но Хэйксвиллу все еще было больно. Он ударил ногой, промазал и почувствовал град ударов, обрушившихся на его плечи и голову. Боже! А этот ирландец силен, как бык!

- Прекратить! – крикнул Шарп. Но они слишком далеко зашли: Харпер бил и бил снова, пару раз ударил головой, тут рука схватила его за плечо и оттащила от беспомощной жертвы: - Я сказал, прекратить!

В голове у Хэйксвилла звенело, в глазах плыли круги. Он метнул кулак в сторону зеленой куртки, а Шарп, отступив на шаг, поднял ногу и изо всех сил пнул Хэйксвилла в живот. Сержант вылетел из темноты конюшни на свет и упал, распластавшись в желтой луже лошадиной мочи. Шарп взглянул на Харпера: тот был невредим, но не отрываясь смотрел куда-то во двор, поверх головы поверженного Хэйксвилла, и лицо ирландца казалось окаменевшим. Тогда Шарп тоже повернулся к свету.

Двор, казалось, был заполнен огромной сворой гончих: некоторые, в диком возбуждении вертя хвостами, уже начали исследовать упавшее тело в пахучей луже. Среди собак возвышался конь, черный жеребец, огромный и отлично ухоженный, а на коне сидел лейтенант-полковник, чье лицо под двууголкой выражало дикое отвращение. Лейтенант-полковник оглядел сержанта, у которого кровь текла из запястья, носа и щеки, а затем перевел горящие глаза на Шарпа. В руках у всадника был хлыст, сапоги украшены кистями, а лицо над короной эполетов показалось Шарпу более подходящим для провинциального суда. Но это было лицо, умудренное опытом, и Шарп решил, что этот человек одинаково легко мог бы справиться и с отвалом плуга, и с подавлением бунта.

- Насколько я понимаю, вы – мистер Шарп?

- Да, сэр.

- Жду вас с докладом в полпервого, Шарп, – он еще раз обвел взглядом всю группу: от Шарпа к сержанту-ирландцу, затем к девушке с байонетом. Хлыст лейтенант-полковника щелкнул, конь послушно попятился, а собаки бросили Хэйксвилла и гурьбой двинулись за ним. Всадник не представился – впрочем, в этом не было нужды. Так, через лужу мочи, в гуще схватки из-за женщины, Шарп впервые увидел нового полковника.

Глава 10

- Скоро, Ричард?

- Скоро.

- Помнишь, где меня найти?

Он кивнул:

- Дом Морено, переулок за собором.

Она улыбнулась и склонилась к нему, почти касаясь лошадиной шеи:

- На площади перед домом два апельсиновых дерева, не перепутаешь.

- С тобой все будет хорошо?

- Конечно, - она покосилась на португальских часовых, державших ворота открытыми. – Я должна ехать, Ричард. Будь счастлив.

- Обязательно. И ты, - он с трудом улыбнулся и неуклюже пробормотал: - Передай детке мою любовь.

Она снова улыбнулась ему:

- Передам. Ты скоро ее увидишь.

- Знаю.

Потом она исчезла, эхо копыт затихло в темной арке ворот, и он только смотрел, как португальские солдаты опускают решетку и запирают внутренние створки. Он остался один – нет, не совсем один, на улице ждал Харпер, но чувствовал он себя одиноким. По крайней мере, верилось, что Тереза будет в безопасности: торговцы из Бадахоса все еще приходили, их караваны двигались на север, восток и юг, так что Терезе нужно было всего-навсего объехать город, найти такой караван и спокойно добраться в дом возле двух апельсиновых деревьев. Всего одиннадцать миль, легкая прогулка, но ему казалось, что это другой край света.

Харпер пристроился рядом с ним, лицо его было унылым:

- Извините, сэр.

- Не обращай внимания.

Сержант вздохнул:

- Я знаю, вы хотели произвести хорошее впечатление на полковника. Мне очень жаль.

- Ты не виноват. Надо было пришить ублюдка еще в конюшне.

Харпер улыбнулся:

- Ага, стоило. Хотите, я?

- Нет. Он мой, и на глазах у всех, - они прошли мимо запряженных волами повозок, загруженных лопатами, габионами[24] и большими деревянными балками, которые станут орудийными платформами. Эльвас был переполнен всевозможными осадными материалами, не хватало только пушек: их все еще тащили по дорогам от переправы через Тежу, а с ними тащились и обещания новой бреши и новой «Отчаянной надежды».

- Сэр? – Харпер был смущен.

- Да?

- Это правда, сэр?

- Что именно?

Ирландец взглянул на Шарпа с высоты своего роста:

- У вас отняли роту, сэр? Я слышал, прибыл новый капитан, какой-то юнец из 51-го.

- Я не знаю.

- Парням это не понравится, нет, сэр.

- Парням придется просто это принять, черт возьми.

- Боже, храни Ирландию, – они прошли еще несколько шагов в молчании, поднимаясь к центру города. – Так это правда?

- Вероятно.

Харпер покачал головой, медленно и тяжело:

- Боже, храни Ирландию. Даже не верится. Поговорите с генералом?

Шарп отрицательно мотнул головой. Он думал об этом, но отверг эту идею почти сразу же. Да, когда-то он спас Веллингтону жизнь, но долг этот давно был уплачен, а генерал уже однажды производил его в капитаны. Не вина Веллингтона, что приказ не утвердили, если это было так, или что адвокат нелегально продал патент: так случалось сплошь и рядом.

- Не могу же я бегать к нему каждый раз, как во что-то влипаю, - он пожал плечами. – Будет и на нашей улице праздник, Патрик, так всегда бывает.

Недовольный Харпер громыхнул кулаком по стене, вспугнув спящую собаку: