Александр Бражнев - Школа опричников Страница 18

Рабочий день далеко не похож на рабочий день рабочего или служащего Советского Союза. Тут все было построено по-своему. Практиковался целиком так называемый ненормальный рабочий день. Начало в 10.00 (когда все рабочие и служащие Советского Союза начинали в 7–8 часов), и длилась работа до 15.00. С 15.00 до 21.00 обеденный перерыв, но этот обеденный перерыв был предназначен для обхода агентурных точек и получения донесений от осведомителей и агентов. С 21.00 до часу ночи продолжался рабочий день. Но не всегда приходилось бросать работу и в час ночи, потому что начальник устраивал через день совещания, инструктажи. Кроме того, через ночь, а иногда и каждую ночь, производились аресты. Так что для работников НКВД 24 часов в сутках было мало.

Зато заработная плата работников НКВД была много выше заработков специалистов производства. Начальник районного отделения НКВД получал в мое время жалование 1200 рублей в месяц, старший оперуполномоченный 960, оперуполномоченный 800–900, помоперуполномоченного 760, секретарь 600 рублей. Кроме того, каждый работник НКВД, прослуживший в НКВД три года, получает за выслугу лет 10 % оклада жалованья, за 6 лет — 20, за 9 лет — 30 и за 12 лет — 50. Обмундирование, проезды — бесплатно. Квартирная плата со скидкой на 50 %. Лица, имеющие специальное звание (сержант, младший лейтенант и т. д.), культурно-подоходный налог не платят. Для всего командного состава, включая и младший, имеются закрытые магазины. Цены на все товары снижены на 50 %, причем выдача — в неограниченном количестве. Стахановское движение и выполнение промфинплана введено было не только в советском производстве, а даже и в органах НКВД. За каждого лишнего арестованного районное начальство получало премию. За каждого лишнего втянутого в осведомительную сеть тоже выдавалась премия. На совещаниях в управлениях НКВД начальник управления восхвалял тех, которые больше арестовали или же больше вовлекли в агентуру. А старшим оперуполномоченным или оперуполномоченным давалось задание: на такой-то очередной месяц все должны сдать столько-то полных законченных дел в КРО («Контрреволюционный» отдел) или же в СПО («Соцполитический» отдел) управления НКВД. Если кто не мог сдать указанное число дел, то его честили на каждом совещании за неработоспособность, упрекали в том, что врагов народа кругом, мол, полно, а он не может разоблачить. Кровожадность поощрялась. Никого не интересовала правдивость донесений и сданных дел. Государству была нужна рабсила, белые рабы, и кто умел добывать этих белых рабов — получал повышение по должности, денежное вознаграждение, присвоение званий, наконец, — всевозможные привилегии.

Приведем пример разницы между работниками сталинской охранки и специалистами, имеющими высшее образование и знающими производство. Главный инженер среднего советского производства получает 1000–1200 рублей в месяц, редко — больше. Прораб, начальник цеха — не выше 800 рублей в месяц, инженер отдела технического контроля — 500–550 рублей в месяц, инженер, мастер цеха — 400–450 рублей. Вот все, что получает специалист. Из этого жалованья у него высчитывают культурный, подоходный и другие налоги. Плюс займы. Проезды он оплачивает, квартирную плату платит строго по сетке и т. д. и т. п. Что же можно сказать о рабочем? Рабочий средней категории получает 250–300 рублей, но охранник НКВД — 450–500 рублей и за выслугу лет.

Население СССР кое-что видит (например, закрытые распределители), но о многом лишь догадывается. Хочу поэтому остановиться на отношениях работников НКВД и граждан Советского Союза любой прослойки. О привилегиях работника НКВД я уже говорил, теперь — о его ограничениях. Работнику НКВД запрещено входить в форме в рестораны, кафе, пивные и все вообще общественные места, где потребляются спиртные напитки и пиво. Даже находясь долгое время в пути, он не имеет права в вагоне-ресторане заказать себе бутылку пива. Знакомства и какие-либо частные разговоры с населением категорически запрещены. Посещение частных домов строго ограничено. Идя по улице или находясь в театре с женой или вообще с особой женского пола, работник НКВД не имеет права взять свою даму под руку. Когда разговоры на отвлеченные темы являются неизбежной необходимостью, критиковать разрешается только дореволюционное или относящееся к другим странам. Все то, что прямо или косвенно относится к Советскому Союзу или коммунизму, критиковать запрещено. Надо заметить, что общение между собой, т. е. между работниками НКВД, тоже строго ограничивалось. С подчиненными общение категорически запрещалось. Таким образом, все люди, с одной стороны, привилегированные, а с другой — предоставленные самим себе, знают прекрасно, что малейший неосторожный шаг сбросит их в пропасть, для них еще более глубокую, нежели для тех, кто не находится в этой системе.

Работник НКВД живет аскетической жизнью, а если что и позволяет себе, то тайно, одиноко, не теряя головы и не давая себе поблажки. Если с партийца спрос строг, то с чекиста — во много раз строже. В связи с этим нельзя не коснуться взаимоотношений и взаимосвязи НКВД и ВКП(б).

Представление, сложившееся у многих (особенно за границей), о том, что в СССР диктатура компартии, — ошибочно. Партия служит опорой власти, проникая в массы населения. Она держит в руках профсоюзы, кооперацию, учебные заведения и т. д. Но сама партия, сверху и донизу, пронизана агентурой НКВД. То обстоятельство, что работники НКВД — сами партийцы, кандидаты партии, комсомольцы, следовательно, в какой-то мере подчинены партийной дисциплине, — весьма усложняет вопрос о взаимодействии партии и карательной системы.

Общеизвестно, что во главе государства и партии стоит Политбюро ЦК ВКП(б), хотя оно, по структуре организации компартии, является лишь функциональным органом Центрального комитета (таков смысл его наименования). Однако соблюдается декорум в отношении конституционного органа, каким является Верховный Совет, и в отношении ЦК и обкомов ВКП(б). Затронутый мною сложный вопрос станет более или менее доступным для разрешения только на конкретных примерах, к которым я перехожу.

Может ли Берия по собственному усмотрению, хотя бы и не по необходимости, арестовать любого гражданина СССР? Нет. Имеются исключения, и они известны. Например, замнаркома обороны Тухачевский был арестован Ежовым только по прямому приказу (точнее — с согласия) Сталина, сначала сомневавшегося в обвинениях, выдвинутых против маршала. Аресты членов и кандидатов Политбюро, членов Верховного Совета (Червякова, Косиора, Постышева, Петровского и др.) производились также по указанию Сталина. Однако следует отметить, что для ареста члена Верховного Совета заблаговременно получается (тайно!) согласие председателя. Если принять во внимание то обстоятельство, что председателями Верховного Совета являются «ближайшие соратники товарища Сталина», иначе говоря — непосредственно ему подчиненные слуги — сначала Калинин, а ныне Шверник, — то ясно, как легко получается это согласие, нужное потом для доклада Президиуму Верховного Совета. Конституционный трюк.

Значит, есть некий круг лиц, в отношении которых НКВД должен соблюдать осторожность.

Но начальник районного отделения НКВД может арестовать первого секретаря райкома партии, т. е. высшего возглавителя той партии, к которой принадлежит сам начальник районного отделения НКВД. Обладая таким правом, он обязан известить в последующем порядке секретаря обкома ВКП(б), но — только известить, уведомить, не отчитываясь и перед этим иерархом в своих действиях.

Менее важные особы партийного аппарата и просто партийцы являются для НКВД ничем не отличными от беспартийных граждан: надо арестовать — арестуют. Это допускается даже и в случаях искусственного подбора рабсилы для новостроек (концлагеря), и лишь в отдельных случаях директива о допустимости или обязательности ареста того или иного функционера партии, крупного производственника «спускается сверху» — по линии НКВД.

Любопытно, как выглядит это соотношение сил внутри парторганизаций самого НКВД. Возьмем район. Из числа работников НКВД членом партии является, допустим, только сам начальник районного отделения НКВД, а все прочие — кандидаты и комсомольцы. Тогда, в качестве парторга, на работу в отделение посылается член из другого филиала или хотя бы из школы НКВД, с назначением парторгом. Парторганизатор должен будет вести свою, чисто партийную работу и вправе быть требовательным к кандидатам партии и к партийцу начальнику районного отделения. Но у энкаведистов свой уклад, свои традиции. Парторг не может не опасаться того, что за всякий случай нажима на начальника по партийной линии последний заплатит ему сторицей по линии служебной.

Итак, я стал младшим оперуполномоченным агентурно-осведомительной сети. Разбирая агентурно-осведомительные дела (их было около 50), я перечитывал каждое донесение, а их неисчислимое множество. Все они были написаны безграмотно и самыми разнообразными, по своему уродству, почерками. Содержание их было так же уродливо и безграмотно. Многие из них были просто бессодержательной болтовней, грубой, ни на чем не основанной, клеветой. Все эти бумажонки были собраны и воткнуты в разбухшие от их количества папки. Системы никакой не было, и первое, с чего мне пришлось начинать, это разбор всех этих папок, в поисках какой-либо системы. Но здесь опять-таки практика расходилась с теорией. В школе учили, что каждое агентурное дело, собранное из отдельных донесений, должно быть систематизировано и подшито. На внутренней стороне задней обложки дела должны быть сделаны заметки о каждом из донесений, нумерация и пометки о важности. Кроме того, сумма, выдаваемая какому-либо из агентов, должна быть записана цифрами и прописью (в специальной расписке), с указанием цели выдачи. То, с чем я столкнулся на практике, явилось абсолютной противоположностью всему этому. Дела подшиты не были, никаких заметок, расписок на выданные суммы, и только на углах донесений стояли какие-то цифры…