Добро не оставляйте на потом - Адриана Трижиани Страница 18

Доменика повернулась на бок, пытаясь уснуть. Она устала думать и с облегчением закрыла глаза. Облизав губы, она почувствовала сахар от bombolone. Она еще раз облизала губы и уткнулась лицом в подушку. Уже засыпая, она вдруг поняла, что это вовсе не сахар. Это сладкий привкус поцелуя Сильвио Биртолини.

– Доменика! – крикнула из окна Нетта. – Возьми два ведра. Для меня и для синьоры Паскарелли.

Доменика задрала голову и помахала матери.

– Да, мама. – Она была рада, что после неприятностей с Анибалли мать с ней заговорила, пусть и всего лишь для того, чтобы отправить за водой.

– Я приготовлю омлет к твоему возвращению, – пообещала мать перед тем, как закрыть ставни.

Вместо того чтобы взять ведра, Доменика помчалась обратно в дом и взбежала по лестнице. Найдя мать на кухне, она подлетела к ней и обняла.

– Прости меня, мама.

Нетта прижала дочь к себе и поцеловала в макушку.

– Теперь беги.

Доменика мигом спустилась с лестницы. За воротами она сняла со столба деревянные ведра и уже собралась нести их к променаду, как вдруг увидела на земле сверток.

Она поставила ведра на землю и подняла его. Сверток предназначался ей! Синьорине Кабрелли. Она осторожно вскрыла лежащий сверху конверт и нашла там записку.

Cara[58] Доменика,

Ты хороший друг. Спасибо тебе. Дон Карини освятил regalo[59].

Маленький подарок, завернутый в лоскуток ткани, был примотан к свертку лентой. Она развязала ленту и отложила подарок в сторону. Развернула сверток и увидела свой фартук.

Фартук оказался абсолютно чистым, без единого пятнышка крови. Даже заплатки стали чистыми! Доменика надела его через голову, застегнула пуговицу и засунула руки в карманы. От выглаженной ткани исходил запах лимона и крахмала. Ей все-таки очень не хватало любимого фартука с его замечательными карманами.

Доменика присела на ступеньки и взяла подарок. Это был небольшой золотой медальон. Она внимательно рассмотрела его. Изображение святой Лючии, покровительницы света и зрения, сверкало в лучах утреннего солнца. Доменика аккуратно завернула записку и медальон в лоскуток и убрала в карман фартука. Подхватила пустые ведра и отправилась к променаду, чтобы наполнить их свежей водой.

По дороге она время от времени касалась кармана, ощупывала снаружи, чтобы убедиться, что медальон в безопасности. Показывать подарок и записку родителям или брату она не станет. Она ничего не расскажет даже Амелии Ле Донне, хотя Амелия лучше всех девчонок в Виареджо хранила секреты.

Доменика понимала, что никто в их городке не разделит с ней радость от подарка, полученного от Сильвио Биртолини. Но хотя жители Виареджо с ней не соглашались, она считала своего друга и его мать хорошими и добрыми людьми. На самом деле только тот, кто глубоко верует, помнит, что перед тем, как подарить кому-то медальон, его следует освятить. Как бы тяжело ни приходилось синьоре Вьетро и Сильвио, они сохранили свою веру, и девочка с благодарностью приняла подаренный ими талисман. Отныне Доменика Кабрелли была под защитой святой и в свои одиннадцать лет предчувствовала, что такая защита ей понадобится.

9

Олимпио Роффо припарковал автомобиль перед садом Бонкурсо. Весь день он провел в мастерской, общаясь с ювелирами и клиентами, и теперь с нетерпением ждал горячего ужина и беседы с любимой женой. Из-за ливня на автостраде скопилась уйма машин. Он свернул на боковую дорогу, которая петляла по холмам и повторяла изгиб речушек, ведущих к морю. Туман был таким густым, что пришлось снизить скорость до минимума, и в результате Олимпио ехал гораздо дольше обычного, но у него имелась веская причина не рисковать. Олимпио хотел благополучно добраться домой и сообщить жене отличную новость. Вот уж поистине будет злой рок, если он попадет в аварию, не успев воспользоваться своей удачей. Он заглушил двигатель. Дождь хлестал с такой силой, что из окон автомобиля практически ничего не было видно.

Посветив телефоном, он проверил бумаги из Banca d’Italia[60]. Он только что подписал кредитные документы для нового филиала, который, как он полагал, станет последним большим проектом в его карьере. И, скорее всего, в его жизни.

Он закрыл папку, вложил ее в большой конверт и убрал в портфель. Теперь документы должна подписать Матильда. С заднего сиденья он достал коробку с пирожными. Выбравшись из машины, он устремился к входной двери так быстро, как только мог бодрый мужчина в восемьдесят один год, и в его случае это выглядело впечатляюще.

– Nonno! – Анина обняла деда, вышедшего из лифта, и помогла ему снять промокшее пальто.

– Мой идеальный день стал еще лучше. – Олимпио поцеловал внучку.

– Идеальный? Ты весь промок! – Матильда посмотрела на них с порога кухни и вернулась к плите.

– Но не растаял! – Олимпио повернулся к Анине: – Ты весь день тут пробыла?

– Да, представь! Я выбрала к свадьбе старинные часы, а Nonna мне их не отдает.

– Я с ней поговорю, – тихо пообещал Олимпио.

Анина понесла мокрое пальто и портфель деда в гостевую ванную.

– Значит, тебе уже рассказали историю? – с улыбкой спросил он, когда она вернулась.

Анина кивнула:

– Да уж, Nonna прямо-таки разворошила фамильный склеп.

– Тебя послушать, ты здесь тюремный срок отбывала, – весело крикнула Матильда.

– Вовсе нет, Nonna. Еда у тебя вкуснее. – Анина прошла вслед за дедом на кухню. – Хотя в тюрьме отбирают телефоны, а бабушка как раз забрала мой.

– Но я ведь его вернула, правда? – усмехнулась Матильда.

– Даже не хочу знать, за что тебя наказали, – сказал Олимпио внучке и протянул Матильде коробку с пирожными. – Buon compleanno! – Он поцеловал жену.

– Grazie. – Матильда с довольным видом открыла коробку, наполненную ее любимыми сфольятелле – ракушками из тончайшего слоеного теста со сладкой рикоттой внутри, посыпанными сахаром и политыми медом.

– Мило. Это от Бьяджетти? – Анина заглянула в коробку.

– От кого же еще? Они же моя родня. – Матильда поставила коробку на столешницу.

– Что у тебя с лицом? – спросил Олимпио.

– На нее напала чайка, – поспешила ответить за бабушку Анина.

– Эти птицы от голода бывают агрессивными. – Олимпио осмотрел царапину на щеке жены. – Особенно после того, как туристы постоянно кормили их во время карнавала.

– Я заставила ее приложить мазь, но к врачу идти она наотрез отказалась.

– Ты в своем репертуаре.

– Ничего серьезного не произошло.

– Мама? – Из домофона раздался неестественный голос Николины Тиццы, напугав всех. – Я здесь.

– А мой голос тоже так звучит? – со смехом спросила Анина. – Похоже на громкоговоритель на пляже.

– Олимпио, почини, пожалуйста, эту штуку. Она меня пугает.

– Хорошо, я разберусь. Напомни мне позже. – Олимпио вздохнул.

– Поднимайся, мама, – сказала Анина в переговорное устройство.

Матильда приобняла мужа. Вне зависимости от времени суток шея Олимпио пахла перечной мятой. И борода, и густые седые волосы всегда были аккуратно подстрижены. Рубашка осталась такой же свежей, какой он снял ее утром с вешалки, даже после долгого рабочего дня и ливня.

– Спасибо тебе.

– Что у нас на