Александр СЕГЕНЬ - Невская битва Страница 19

И она с любовью и долго стала смотреть в глаза же­ниху своему. Обручение подходило к концу.

НОЧЬ ПЕРЕД СВАДЬБОЙ

Всю ночь накануне свадьбы Александр спал плохо. Проснется и думает подолгу, вздыхает. Приезд князя Галицкого не давал ему покоя — зачем он явился сюда в Торопец? Разве ж кто-то звал его? А если он решил похитить Саночку?..

Александр знал про то, как Даниил Романович за­игрывал с его невестой, когда той было лет двенад­цать, и даже обещал жениться на ней. Потом он ездил к уграм свататься, да сватовство не сладилось. И вот теперь он здесь, в Торопце!..

Много славы и бесславья досталось Даниилу Рома­новичу, и все шло ему в пользу, вся Русская земля полнилась слухами о его жизни и подвигах. Возрастом он был намного старше Александра, Брячиславу По­лоцкому подходил почти в ровесники — всего на не­сколько лет помоложе. Маленьким его изгнали бояре из родного Галича, вырос и возмужал Даниил в Эстер-гоме да в Кракове, в ляхах да в уграх, но ничего у них не сыскал, потому что по природе своей оставался ру­сичем. И не мирилось его сердце с тем, что в Галиче за­правлял угорский королевич Коломан. И когда Мсти­слав Удалой изгнал угров из Галича, Даниил с вели­кой радостью стал при нем лучшим воеводою, а заодно и женился на дочке Мстислава. Угры не успокоились и наслали на Галич своего самого доблестного воена­чальника Фильния, которого на Руси больше знали под прозвищем «Филя Прегордый». Сражение с угра­ми прославило семнадцатилетнего Даниила — вместе с воинством своего храброго тестя он полностью раз­громил отряды Фили Прегордого.

Александр Ярославич в год славы Даниила еще только поселился в чреве матери и не мог знать о зна­менитом освобождении Галича от угров, но зато, как только он появился на свет и стал что-то понимать, с самого раннего детства он помнил, как частенько го­варивали ему:

— Расти, Сашенька, сильным и смелым, будешь таким же, как Мстислав Удалой и бесстрашный Дани­ил Волынский.

К этому времени Даниил Романович уже был вла­детельным волынским князем.

На другой день после того как Александру испол­нилось три года, русские войска под рукою Мстислава и Даниила, в единстве с половцами, встали против не­ведомых захватчиков, пришедших с востока. Их на­зывали по-разному — кто тугарами, кто таурменами, а кто измаильтянами, и получалось — змеельтяне, от­родья змеиные. Первая битва с ними случилась на ре­ке Калке, и полегло в той битве несметное воинство русское и половецкое, а князья Мстислав и Даниил чу­дом смогли уйти от преследования и спастись.

В том году княжна Александра Брячиславна еще только-только на свет появилась. Взрослея, она много слышала о несравненной храбрости князя Даниила Романовича, который со змеельтянами, от самого Змия Горыныча пришедшими, не боялся биться, а по­том на западных рубежах Отечества беспощадно бил и угров, и ляхов, и даже весьма воинственных и в боях искусных тевтонов.

— Вот вырастешь, Саночка, и достанется тебе в мужья такой же храбрейший пардус, — говаривал ей отец.

Потом Даниил разругался со своим тестем, который задружился с уграми и сперва отдал за угринского ко­ролевича Андрея другую свою дочь, а затем и Галич ус­тупил Андрею-угрину. Дальше несколько лет Даниил воевал с уграми, а Мстислав замирялся с ними, Дани­ил освобождал Галич, а тесть снова отдавал его.

Мужая, Александр постоянно слышал о Данииле, мечтал быть таким же, как он, храбрым и неуступчи­вым, особенно по отношению к завоевателям с востока и с запада. Наконец ему исполнилось пятнадцать, и он вместе с отцом отправился на войну с тевтонами, коим мало было того, что они крепко уселись в Ливонии, по­давай им все новые и новые земли русские. И так уж побережье Алатырьского моря41 прибрали к рукам все­возможные римляне112 : тевтоны в Ливонии, свей43 — в Ижорах, датчане исконно русский град Колывань своим сделали и теперь называли Ревелем. Но и побе­режья стало им не хватать — полезли дальше захваты­вать принадлежащие нам чудские земли. Град Юрьев, двести лет тому назад заложенный великим князем Ярославом Мудрым в ознаменование полного подчи­нения нам чухны4 , отныне был захвачен тевтонами и переименован в Дерпт45 .

За это следовало их проучить, и князь Ярослав, взяв с собой своего пятнадцатилетнего сына, привел войско на другой берег Чудского озера и пошел по за­мерзшему руслу реки Омовжи46 , покуда не повстречал закованную в броню рать тевтонов, сопровождаемую толпой диких и безобразных чухонцев. Эти-то и подве­ли тевтонов, своими бессмысленными передвижениями смешивая их порядки. Под тяжестью доспехов ры­цари проваливались под лед, многие же остались ле­жать на льду убитыми среди бесчисленного множества чухни.

Александру радостно было вспоминать ту первую в его жизни битву, как он метко пускал стрелы из лу­ка, как сбил копьем одного тевтона с коня, как не дрогнула его рука в сабельном поединке с другим ри-тарем, коего, впрочем, сбил тяжелой шелепугой47 са­мый сильный новгородец Мечеслав, любовно именуе­мый в народе Мишей. Половина чухонской толпы обя­зана была той шелепуге своею преждевременной кончиною.

А главное, чем гордился Александр Ярославич тог­да, что на два года раньше, чем у Даниила, началась его славная ратная жизнь. Тот в семнадцать лет про­славился, а он в пятнадцать впервые глотнул бранного счастья. С той битвы на Омовже под градом Юрьевым пошла его слава. А в шестнадцать лет он уже громил под Дубровной литовцев, ограбивших Старую Руссу.

Хорошо, конечно, было вспоминать сие в ночь на­кануне свадьбы, но надобно было бы и спать, а спать не моглось ему. Встанет, помолится под образами, ляжет и вроде бы даже уснет… ан нет, снова лезет и лезет в голову проклятый вопрос — зачем Даниил приехал в Торопец?

Когда Мстислав Удалой умер, через какое-то время скончалась и его дочь, жена Даниила. Оставшись вдов­цом, он стал подыскивать себе иную невесту, и говори­ли, будто ко многим юным княжнам западной Руси подкатывался он. Особенно же ему нравилась дочурка Брячислава Полоцкого. Только ждал, пока она подрас­тет. Но когда началось нашествие Батыя, Даниил Ро­манович вдруг обратился к тем, против кого так долго воевал. Опасаясь, что злые тугаре дойдут и до днест­ровских верховий, он стал искать союзников в уграх и даже посватался к королевской дочери. Там он и про­падал до последнего времени, весьма вредя своей накопленной славе, поползли слухи, будто не тот он стал, что прежде, боится воевать с лютыми змеельтянами, да и вообще стал ценить свою жизнь пуще чести.

И вот он тут… Зачем?.. Неужто и впрямь замыслил украсть Брячиславну? Это после обручения-то?.. По­сле всего, что уже было между Александром и Алек­сандрой. А было уже немало. Взгляды, перегляды, сколько в них всего! Взгляды, от которых так томно и горячо в груди! Касания рук, стояние рядом перед алтарем, обмен перстнями… Их имена уже связаны в узел во время обручения. «Обручается раб Божий Александр рабе Божией Александре…» — разве этого мало?.. Нет, никак невозможно умыкать обрученную!

А душа… Ведь он ей давеча утром огонек души своей отдал на сохранение — неугасимую лампаду. Святый Огнь, принесенный монахом Алексием из Русалима. Нет, напрасно он терзается — не убежит она с Даниилом, не может убежать. Ведь они уже так любят друг друга, они обручены, Александр и Александра. Они сидели ря­дом, впервые сидели рядом за столом, не по разные кон­цы, а бок о бок, и он держал ее ручку в своей руке, будто трепетную птичку, одну из тех, которых он выпускал в благовещенское утро. Но эту он не выпустит, нет!

Ведь они уже и нежные имена друг другу говорили. Он ей шептал:

— До чего же ты пригожа, Саночка! Как же мила ты мне!

А она ему в ответ еще нежнее, называя Леском, как его ласково именовали в Новгороде:

— Свет мой светлый! И ты мне люб, Леско нена­глядный!

Разве можно после такого сбежать с другим, даже если ты в девчонках будучи была влюблена в него? Да и шутка ли сказать — Даниил ведь почти ровесник Брячиславу! Все равно, что с собственным младшим стрыем слюбиться.

Так, шепча что-то, он задремывал, но вдруг снова просыпался, на сей раз вспоминая лицо монаха Алексия, тело которого Яков и Савва нашли на селигерской дороге, точнее — в овраге. Вечером в пасхальную суб­боту они его показали Александру. Лицо было съедено хищниками, но когда Александр приблизился к нему, оно вдруг на мгновение преобразилось, обретя преж­ние черты. И Александр узнал его, обладая на лица изумительной памятью, — если он кого-то хоть раз ви­дел, обязательно вспомнит, сколько бы лет ни прошло.

И он понял, что никому, кроме него, не дано видеть как бы ледовое лицо мертвого монаха, только ему до­ступно это чудное видение. Оно же и растаяло, как лед, очень быстро.