Алексей Югов - Шатровы Страница 19

Был случай, когда одною только угрозой — немедленно штурмовать тюрьму — многотысячная толпа железнодорожных рабочих и горожан, поднятая Кедровым, заставила военно-полевой офицерский суд, заседавший в тюрьме, трусливо отступить: пятеро солдат местного гарнизона, похитившие из военного склада несколько ящиков с винтовками и передавшие их на вооружение большевистских боевых дружин, подлежали по всей силе военных законов немедленному расстрелу. Но под грозный рев окружавших тюрьму скоплений разъяренного народа — рев, проникавший и под тюремные своды, вынесен был приговор вопреки обычаю и беспощадной букве военно-полевой расправы: вместо неминуемой, казалось бы, смертной казни — лишь исключение из воинского звания и ссылка… в Сибирь.

Управляемый Кедровым и большевистской группой РСДРП железнодорожный рабочий комитет стал в те дни и для города как бы некой управой и судебным трибуналом: через голову притихших, отодвинутых в сторону властей не только рабочие, а и обыватель все чаще и чаще стал приносить свои жалобы.

Однажды перед комитетом в комнате вокзала, самовольно захваченной у начальства, предстал тогда еще мелкий заводчик, хозяин механических мастерских — Петр Аркадьевич Башкин. Рабочие принесли на него жалобу, что у него на заводе — все еще одиннадцатичасовой, до изнурения и одури доводящий человека, каторжный труд; что «штрафами да вычетами задушил»: сорок пять копеек поденная у него плата, а иной раз больше половины вычету!.. А в цехах дышать нечем — грязь, духота, копоть, пекло!..

И бельгийской выделки инженер-заводчик, обычно всегда элегантный, горделиво-сухой, немногословный безотлагательно явился на вокзал и, стоя перед столом заседавших по его делу комитетчиков, с кепочкой в руках, одетый в производственную робу, давал объяснения, оправдывался и клялся, что больше этого не будет, что это, видите ли, еще не устраненное им наследие от покойного отца.

С тем был и отпущен, получив строжайшее предупреждение. Ушел, скрежеща зубами…

Городской комитет РСДРП был в ту пору общий с меньшевиками, «объединенный», как тогда говорили. И меньшевики возмущались, что Кедров так широко простирает силу и власть железнодорожного рабочего комитета на дела города. А между тем создание в самом городке Совета рабочих депутатов было бы опрометчивым и опасным: рабочий пролетарский массив сосредоточен был именно в железнодорожных депо, на вокзале, и Кедров рассчитанно не хотел уходить из этого пролетарского гнездовья, где меньшевиков-ораторов запросто сдергивали за рукав пиджака с трибуны и куда не смели показываться полиция и жандармы!

Он действовал в этом вопросе уверенно: именно так ему и советовал действовать Владимир Ильич, когда в ноябре он, Кедров, побывал у него в Финляндии.

Стоило Кедрову закрыть на минуту глаза, и вот он вновь явственно, всем сердцем, вскипавшим вдруг радостью, начинал слышать этот упругий, светлый и звонкий, слегка грассирующий на р голос Ленина — голос, в котором слышалась и титаническая, необоримая воля, и прозрение в грядущее, и бичующая ирония:

— Да, да, уважаемый товарищ! И вы этим не смущайтесь. У вас, в Сибири, на крупных станциях железных дорог при небольших городках, где население в подавляющем своем большинстве разночинцы, мещане, мелкая буржуазия, — там, говорю я, вы совершенно правильно поступаете, опираясь на комитеты железнодорожных рабочих. Совершенно резонно. Архиправильно! Что? «Меки» против? Чепуха! А вы на этих господ не обращайте внимания! Такая уж их политическая натура — вечно путаться под ногами!»

Останавливается против Кедрова. Слегка откинув свою мирообъемлющую, с большой залысиной над огромным лбом, могуче-благородную голову, чуть покачиваясь с носка на каблук. И вдруг, отступив на шаг от собеседника, произносит раздельно, четко, категорически, и Кедров чувствует, весь подобравшись солдатски, что эти вот слова Ленина, они — директива, воля ЦК:

— Повторяю, товарищ: у вас, в Сибири, на больших станциях, железнодорожные комитеты суть народно-революционная власть. И, при условии партийного руководства, смело считайте их органами, вполне аналогичными Советам рабочих депутатов. Вполне аналогичными!..

…Обладая всеми навыками, чутьем и строжайшей, неослабевающей волей к полной, безупречной конспирации, жестко воспитывая в том и руководимую им группу РСДРП, Матвей Кедров все ж таки превосходно понимал, а иной раз и видел, что и после пресловутого манифеста искусная и скрытая слежка неотвязно ведется за ним по-прежнему, хотя и приведенными в состояние как бы временного паралича властями.

Понимая это, он отнюдь не позволял себе хотя бы и ничтожные послабления по части обычных приемов и ухищрений опытного подпольщика, ставших для него как бы «второй натурой». А уж кое-кто из работников подполья считал это все пережитком, анахронизмом: зачем, мол, все это, когда народная революция вот-вот победит?!

Охранка сибирских городов порою терялась от его многоликости, от этих его изощренных и в то же время ставших привычными для него приемов и ухищрений конспирации. Матвею Кедрову, едва только замечал он двуногую ищейку, достаточно было забежать на несколько считанных секунд в какой-либо глухой двор или парадный подъезд, чтобы вновь появиться на улице уж совсем с другой бородой и усами, а либо вовсе без бороды и усов, словно из моментальной парикмахерской, в другом головном уборе — короче говоря, в мгновенно преображенном и неузнаваемом обличье.

Он обладал многими фамилиями, законными, паспортными; являлся под многими кличками.

Схватить Кедрова на каком-либо из митингов, шествий, массовок не удавалось, ибо, как почти всегда значилось в донесении, «оратора обступала и прикрывала собою огромная толпа народа…»

Прикрывала собою! Да не в этом ли, глазами врага увиденном обстоятельстве и заключена была главная тайна недосягаемости Кедрова в те дни для когтей охранки?

Гарнизон городка был шаток. Облавы с привлечением солдат обычно срывались: Кедров и еще несколько рабочих-большевиков, презирая явную опасность неминуемой смертной казни, если только схвачены будут в казармах, успели раскинуть в полку, размещенном в городке, сеть военных пятерок.

И в то же время, готовя силы к вооруженному восстанию, Матвей Кедров всеми и всевозможными путями изыскивал и накоплял оружие. Но какой же это был мучительно медленный, смертельно опасный и в то же время до слез жалостный путь и способ вооружения! Не раз осматривал он с руководителем военных пятерок, прапорщиком, свой горестный «арсенал». И чего-чего тут только не было! Барабанное револьверное старье — «бульдоги» и «лафоше»; самодельные, в железнодорожных мастерских изготовленные из водопроводных труб бомбы-македонки, похожие на картошку; и наконец, — но это уже было гордостью и отрадой! — десять наганов, один маузер, два десятка винтовок, с тремя обоймами патронов на каждую.

С этим вот и надлежало начинать!

Повторить похищение винтовок из воинской части не удалось: они взяты были после того под строжайшее офицерское наблюдение. Командир полка перед строем грозно предупредил, что не только что за передачу винтовки в руки «внутреннего врага», но и за утрату ее по причине злоумышленного нападения виновного ожидает расстрел.

А все ж таки было в руках группы Кедрова оружие, а вернее — орудие, на которое он полагался больше всего, за которое отдал бы и не такие «арсеналы»: большевистское слово, типография! И она была самодельной: ее полностью, целиком отлили и выковали ему рабочие железнодорожных мастерских. Человек средней силы в случае крайней опасности мог и один перетащить ее на новое место. Листовки, зовущие солдат повернуть штыки против царя, на защиту трудового народа, стали неистребимы в казармах. Солдаты ласково звали их «пташками». Шрифт добывали Кедрову рабочие частной типографии, похищая его на одну только ночь — ночь выпуска прокламаций. А потом возвращали. И хозяин, когда в его руки попадала очередная листовка, всякий раз недоумевал: до чего же схожий набор у его газеты и у этих листовок!

Власти городка взывали о присылке надежных войск: «по причине особой крепости тайной организации РСДРП в городе и установленного наличия стянутых из разных мест Сибири и России боевых, отлично вооруженных дружин, с целью вооруженного восстания, ниспровержения установленных властей и захвата железной дороги».

Если бы знали они, что вся-то численность большевистской группы, во всем городке, не досягала и восьмидесяти! А «стянут» был из других мест Сибири один только человек. Правда, человек этот был Матвей Кедров!..

Вооруженное восстание в городке должно было начаться по сигналу из Омска. Его не было. И в Омске тоже был «объединенный» комитет!..

В этот миг пришла страшная весть о разгроме пушками царской гвардии вооруженного восстания в Москве.