Клара Моисеева - Караван идет в Пальмиру Страница 19

Тем временем стал помышлять о побеге молодой раб Полемон, сын Стратона из Македонии. Рассказывая о своей судьбе скифу Феагену, он вспоминал, какие полезные вещи ему приходилось делать из кожи, когда он был рабом одного предприимчивого человека в Александрии.

— Мы обрабатывали шкуры домашних животных стручками акаций, — рассказывал Полемон. — Получив мягкие, как хорошее сукно, кожи, мы делали из них мешки, помочи, наволочки для подушек, ножны для кинжалов, упряжь, сидения для стульев и табуреток. Белые кожи мы красили в разные цвета и украшали вышивками. Я думаю, что такую работу сумеют оценить в этом большом богатом городе. Говорят, в этом городе много купцов и вельмож. Если бы удалось бежать, я бы скоро вышел в люди и стал владельцем лавки. Я бы там продавал все эти вещи, сделанные моими руками. А если хочешь, Феаген, я научу тебя своему мастерству. Может быть, удастся нам бежать.

— Если окажемся вместе, то я готов, — соглашался Феаген. — А здесь мы в закрытом помещении, и охранники не оставляют нас ни днем, ни ночью. Это можно сделать только потом, когда мы будем на работе. Я бы с радостью научился твоему искусству вырабатывать кожи, делать ножны для кинжалов. Всю жизнь я должен был таскать тяжести. Я был грузчиком. Мне очень надоело это занятие.

— Мое занятие всюду нужно, даже в степи, — сказал с гордостью Полемон.

— Ты прав, добрый человек. Если бы мне научиться твоему мастерству, а потом, если бы я смог бежать и вернуться в родные степи к своим, я бы многих научил этому полезному занятию. Только все это в мечтах. Жалкая судьба — судьба раба. Мы во власти неведомых нам людей. А эти люди — во власти богов. И у них бывают горести. Только беда могла заставить нашего господина бросить нас здесь. Ведь он привез нас для того, чтобы выгодно продать. А тут и про выгоду забыл. Вот как бывает!

Среди десяти камнерезов, купленных Хайраном на невольничьем рынке в Александрии, был искусный камнерез Трифон из Пантикапея. Сын раба-камнереза, он с малых лет был предан своему делу. Когда его увезли в Александрию, он горевал, потому что не знал, какому хозяину достанется и какую работу получит. Сейчас, в ожидании того часа, когда решится его судьба, он рассказывал меднику из Согда о своей жизни, о своем занятии. Он вспоминал, как красиво море, когда смотришь с высокой горы, на которой раскинулся город Пантикапей. Вспоминал богатые украшениями храмы и дворцы, где ему приходилось работать.

— Последние годы, — говорил он, — я все больше занимался капителями. Если бы ты видел, согдиец, какие причудливые узоры вырезал я по мрамору! А как-то раз мне пришлось сделать небольшие колонки вокруг алтаря. Они были невысокими, из известняка, а капители пришлось резать по довольно мягкому белому камню, откуда-то привезенному. И вот было решено украсить эти капители цветным узором. Представь себе: фон синий, а чашечки окрашены в красный цвет. Листья цветка оставались белыми, а бутоны были позолочены. Когда все было готово, так это было красиво, что и уйти не хотелось. Хотел бы я знать, что ждет меня в этой Каписе. Оставят ли меня здесь или отправят куда-нибудь далеко?

— И мне бы хотелось знать, что ждет меня впереди, — отвечал согдиец. — Я был отличным медником в маленьком городке вблизи Смараканды. Мы делали работы для князя. Отличная была у нас чеканка. А незадолго до того, как меня продали, я сделал превосходные бляхи с изображением бога Диониса. Это греческий бог вина и веселья. Я сделал его веселым, смеющимся.

— Ну, бога Диониса мы знаем в Пантикапее. Да его всюду знают. Всюду, где есть виноградники и где пьют вино.

— А я всю жизнь был мозаичником, — вмешался в разговор македонец Стратон.

И он стал рассказывать о тех пестрых мозаиках, какие ему пришлось делать для храмов и богатых домов Македонии.

— Мне давали разноцветные гальки, и я укладывал их в известковый раствор, покрытый слоем мелкого камня. А галька была разных цветов — белая, серая, желтая, коричневая, зеленая, синяя. Можно было целые картины собирать. Иной раз увлечешься и даже забудешь о том, что голоден. Хочется скорее увидеть, что получится из этой гальки. Меня продали, увезли в Александрию, а моя работа осталась. Она, как скалы у моря, будет долго жить. Интересно, есть у них тут галька, есть ли, из чего собирать такие мозаики… Или заставят делать другую работу?..

Тридцать рабов, доставленных Хайраном с помощью жестокого смотрителя, названного рабами Тигром, с нетерпением ждали, когда определится их судьба. И в одинаковой мере они все удивлялись тому, что хозяин не торопится их продать. Они не знали причин, и кто-то из них даже пустил слух, что хозяин внезапно скончался и теперь ими овладеет человек, которому принадлежит этот постоялый двор.

— Узнать бы об этом хозяине двора, — говорил Трифон согдийцу. — Если не очень жадный и не очень жестокий, то, может быть, прислушается к нашим мольбам и продаст в добрые руки.

Тем временем искусный скульптор Феофил принялся за работу. Ему было поручено сделать изваяния бодисатв для огромных ниш буддийского храма, только что воздвигнутого в Каписе. Главный жрец согласился с оплатой, назначенной греком Феофилом, но отказался купить рабыню Каллисфению, которая должна была позировать скульптору во время его работы. Жрец сказал, что в Каписе достаточно много красивых женщин и нет нужды покупать красавицу гречанку. Да и нет надобности изображать бодисатву в виде гречанки. Скорее, нужна женщина Индии. А может быть, красавица персианка? Главный жрец и слышать не хотел о требованиях Феофила. А скульптор заупрямился и каждый раз, когда к нему присылали натурщиц из местных женщин, он отвергал их.

Феофил, живший прежде в Александрии и наслышавшийся о щедрости кушанских правителей, которые ничего не жалеют для блага своей буддийской веры, был уверен, что никакие траты не остановят хозяев. Однако ошибся. И теперь очень неохотно принялся за работу. Он стал думать о том, что, возможно, стоило покинуть этот прославленный город Капису и уехать в менее прославленный, но более для него подходящий город. Феофил был искусным ваятелем, он привык к похвалам и к полной самостоятельности. Вздорный нрав главного жреца раздражал его и мешал работе. Он стал размышлять над тем, как покинуть Капису, но покинуть вместе с Каллисфенией. Уж очень ему хотелось сделать скульптуру с лицом красивой и благородной гречанки. У него не было денег, чтобы купить Каллисфению. В пути, пока он добирался в Капису вместе с караваном Хайрана, он успел познакомиться с богатым купцом из Пальмиры и понял, что тот не уступит, тем более что сам Феофил обещал ему хороший барыш за рабыню Каллисфению.

Навещая рабыню и стремясь узнать о ее будущем, Феофил придумал способ похищения. Он принес Каллисфении одежду охранника и оставил ее, сказав, что она пригодится для побега. Каллисфения, истинная артистка, соскучившаяся по театру, не прочь была сыграть роль беглой рабыни. План Феофила очень ей понравился. Обсуждая его во всех подробностях, она и сама кое-что придумала. Было решено, что в какой-то вечерний час Феофил посетит ее, как обычно, но при этом принесет большой кувшин доброго вина. Каллисфения угостит охранников, а потом, переодевшись в одежду, которую Феофил принес, сыграет полупьяного охранника. Один из молодых воинов сидел у дверей того помещения, где жили рабы, а другой сидел у ворот дома у дороги. Феофил решил, что вначале Каллисфения притворится, будто она и есть тот охранник, который сидит у ворот. Она предложит собрату еще немного вина, а потом пойдет к воротам и предложит вина второму. Когда сидящий у ворот будет уже совсем пьян, она пробормочет несколько слов о том, что ей надо кого-то встретить у дороги, и выйдет. А там ее будет ждать Феофил, готовый в дорогу, с двумя мулами, которых он купит для этой цели. Переодетая охранником Каллисфения бесстрашно покинет Капису, а пьяные охранники проснутся лишь к полуночи, когда будет уже поздно искать беглецов.

Феофил очень хорошо подготовился в дорогу. Он закупил достаточно припасов, наполнил бурдюки водой, купил хороших мулов, а главное, сумел узнать, где ему можно получить работу. Он выбрал город Тармиту, где строился большой монастырь для буддийских монахов. Добраться до Тармиты было недолго, а в небольшом городе, далеко от правителей, жрецы должны были быть более покладистыми.

Побег им удался как нельзя лучше. Ничто не помешало Каллисфении сыграть роль пьяного охранника и покинуть в сумерках дом у дороги. Так рабыня греческого происхождения получила свободу.

— Ты увел рабыню и будешь наказан, — смеялась Каллисфения. — Благородный скульптор украл рабыню! Ха-ха-ха! — Она корчилась от смеха.

— Я освободил тебя, сделал великое благо для тебя, а ты смеешься, неблагодарная! Неужто ты думаешь, что я могу увести рабыню и скрыться? Ты ошибаешься. Я взял в долг рабыню. И как только соберу деньги, как только получу за первые же свои работы, я уплачу купцу Хайрану. И тогда попрошу простить меня. Уж очень мне захотелось сделать изображение благородной гречанки. Однако признаюсь тебе, Каллисфения: твое благородное лицо ничего не говорит о твоей душе. Боюсь, что душа твоя не так благородна. Это мы узнаем позднее.