Луи Бриньон - Кес Арут Страница 19

— Арут джан, я не знал про Адану!

Арут только бросил взгляд в его сторону и коротко ответил:

— Если бы меня не ранили, я остался бы до конца в городе!

— Мы должны отомстить за Адану, — послышался за столом чей-то гневный голос.

— Отомстить? — Арут гневно сверкнул глазами. — Мы не мстить должны, не мстить. Как вы все не понимаете. Вот ты, — он обратился к говорившему, — что ты будешь делать, если завтра придут к тебе домой и убьют твою семью? Тебе нужна будет месть? Что это даст? Твоя жизнь будет хуже смерти. Ты будешь завидовать тем, кого уже не будет на этом свете… не мстить мы должны за мёртвых, а защищать живых. Только так мы сможем выжить. Нужно сплотиться… всем вместе и каждый из нас должен защищать семью другого так, как будто это его собственная.

Арут залпом опорожнил бокал вина. Все слушали его с глубоким вниманием. За столом раздался робкий голос:

— Что скажешь, брат Арут? Нам что, надо всё бросить и податься фидаи?

— Нет, — прозвучал твёрдый ответ, — Но взяться за оружие придется всем, иначе нам конец.

Констандян поднялся, желая прекратить эти разговоры. Как- никак, сегодня состоялась свадьба его дочери. Достаточно о плохом. Настал и веселья час. Констандяна сразу поддержали. Как бы тяжело не было на душе, мы должны веселиться, мы должны предаваться радостям жизни, когда выпадает такая возможность. Ведь кто знает… что нас ждёт впереди. Пир длился до поздней ночи. И уже глубокой ночью гости начали расходиться по домам. За столом остались лишь сам Констандян, домочадцы, Арут и Мириам. Они о чём- то шёпотом разговаривали, когда Арута спросили о том, что он думает делать дальше. У Арута был ответ на этот вопрос. Он хотел ответить, но снова послышался голос Констандяна:

— Арут, сынок, может, правда бросишь свою жизнь? У меня есть хорошее дело. Дам тебе равную долю. Останешься в нашем доме. Будем считать тебя родным. Всё у тебя будет. Ни в чём не будешь терпеть недостатка. И мне хорошо. Ты рядом. Дело сразу в гору пойдёт. Что скажешь? Да и Мириам будет рада…

Арут посмотрел на Мириам. Она гладила его руку и смотрела с такой любовью, что он почувствовал себя плохо. Он почувствовал, что ему не хватит мужества признаться ей в том… что решение уже принято. У него было такое чувство, будто он обманет Мириам, если выскажется с полной откровенностью. Пока Арут мучился, не зная, что ответить, послышался голос Мириам:

— Место Арута там, где его друзья. Там, где льётся наша кровь. Там, где он может помочь обречённым и дать им надежду. А я… я буду ждать его. И каждую минуту, проведённую с ним, почту за великое счастье, — Мириам дотронулась рукой до его щеки и прошептала:- Не думай обо мне. Думай о нашем несчастном народе!

— Такая жена как ты… подарок божий. Я бы лучше не выразил свои мысли…

Арут крепко обнял Мириам.

— Что бы ни случилось, Мириам, как бы далеко я не был… мы всегда будем вместе, Мириам… клянусь тебе.

Констандян и остальные домочадцы молча смотрели на обоих и втихомолку вздыхали. Чуть позже Мириам собрала вещи Арута в узелок и ещё один узелок с едой. Положив всё это в хурджин, она отдала его Аруту. Арут стал прощаться со всеми. Констандян куда- то исчез. Напоследок Арут прощался с Мириам. Они несколько минут шёпотом разговаривали и сразу после этого Арут, вскинув хурджин за плечо, направился к воротам. У самых ворот его остановил голос Констандяна. Он появился, ведя в узде лошадь. Он подвёл её к Аруту и протянул поводья.

— Коня-то возьми, а то люди скажут… зять Констандяна и ходит пешком.

Арут широко улыбнулся, а в следующее мгновение обнял тестя и вскочил в седло. Ещё долго Констандян обняв за плечо свою дочь, смотрел вслед ускакавшему Аруту. Они чувствовали себя почти счастливыми. Позади были тяжелейшие годы гонений и репрессий. Сотни тысяч армян погибли. Но им удалось выжить… да и не только, а и налаживать свою жизнь.

Кровавый 1909 год близился к завершению.

Глава 11

Константинополь. Утро 24 апреля 1915 года

Российское посольство

Телеграфист с заметным сочувствием смотрел на бледного и потерянного Лущева. Полковник ещё, уже в который раз, взъерошил свои волосы и чуть подумав, показал рукой на аппарат.

— Ещё одну шифровку…. Телеграфист приготовился

— Прошу…нет… умоляю ваше превосходительство содействовать в скорейшем начале военных действий России против Османской империи на территории Западной Армении. В нынешней обстановке дорога каждая минута.

Чуть позже телеграфист протянул обратную телеграмму.

— Предпринимаю все возможные действия. Однако военные действия возможны лишь через несколько месяцев.

Лущев схватился за голову.

— Несколько месяцев… несколько месяцев

Он вышел из телеграфной и прямиком направился в кабинет к Зиновьеву. Посол находился едва ли не в худшем состоянии, чем сам Лущев.

— Шесть лет мы их предупреждали,…а они говорят…через несколько месяцев, — с ходу бросил Лущев и буквально упал в кресло, — понятия не имею…что делать… всё так отвратительно, что и слов нет. А у вас есть новости?

Посол отрицательно покачал головой.

— Ни одной хорошей. Все дипломатические представительства считают, что происходящее является внутренним делом Османской империи. Нам не позволяют вмешиваться в события. Только наблюдать.

— Как это мерзко, как бесчеловечно, — Лущев выглядел необычно мрачным, на лице проглядывались оттенки презрения; весь мир вопил об армянском вопросе, а теперь… когда армяне попали в тяжелейшее положение…никому и дела нет. Мерзость…

Повисло тягостное молчание. Неизвестно, сколько бы оно продлилось, если б в дверях не появился сотрудник посольства.

— Ваше превосходительство, некто Махмут бей просится к вам на приём!

— Кто? — Лущев едва не подпрыгнул в кресле, услышав это имя.

— Вы его знаете? — Зиновьев посмотрел на Лущева.

— Знаю. Это наш резидент. Долгие годы работает на нашу контрразведку. Не понимаю, как он решился прийти сюда. Если об этом станет известно, он и дня не проживёт.

Услышав этот ответ, Зиновьев кивнул головой сотруднику посольства. Тот ушёл, а через несколько секунд возвратился в сопровождении Махмут бея и сразу же вышел. Махмут бей был бледен и необычно взволнован. В руках он держал какой-то свёрток.

Лущев пошёл ему навстречу.

— Ты же сильно рискуешь, — начал было Лущев, но Махмут бей резко прервал его:

— Не время, господин полковник! — Махмут бей подошёл к столу, за которым сидел Зиновьев и положил на него свёрток.

— Здесь все документы, касающиеся планов Османского правительства в отношении армян. Мы передадим эти данные во все дип. консульства. В какие сможем — поправился Махмут бей. — Вы все будете знать, что произойдёт. И не говорите потом, что вы ничего не знали. Честь имею!

Махмут бей собрался выйти, но его остановил Лущев.

— Что произошло, Махмут бей? — негромко спросил он.

— Что? — переспросил Махмут бей. — А вы не знаете? К власти в нашей стране пришли палачи. И они собираются потопить страну в крови невинных. Они собираются повесить на нас клеймо убийц, изуверов и мучителей. Знаете, что сказал Энвер паша на совещании правительства? Привожу дословно: «В нашей стране не должно остаться ни одного христианина». Ещё сегодня до полуночи начнутся аресты. Они станут началом плана, разработанного Энвер пашой, Джемаль пашой и Талаат пашой, при участии практически всей верхушки страны, некоторых военных советников из Германии. Задействованы все, начиная от преступников, которыми спешно комплектуются отряды «четников», местного населения, которому раздаётся оружие, полиции и регулярных армейских частей. Всё, что будет происходить с сегодняшнего дня, — Махмут бей обвёл рукой комнату, — останется на нашей совести.

Он покинул кабинет посла столь же стремительно, как и вошёл. После его ухода, Зиновьев и Лущев развернули свёрток. Под свёртком находилась связанная стопка бумаг. Они развязали бумаги и разложили и на столе. При первом же взгляде на принесённые бумаги, оба побледнели. Они не верили тому, что видели.

— Господи, — едва слышно пробормотал Лущев, разглядывая бумаги, — мы даже отдалённо не представляли, что готовится. Я ошибался,…это не кровавая летопись Османской империи… нет, это преступление не имеющее себе равных в истории. Боже…

Зиновьев с Лущевым просидели до вечера, изучая документы, принесённые Махмут беем. Не раз за это время то у одного, то у другого вырывался прерывистый вздох. Они смотрели и сопоставляли. Изучали и запоминали. К концу оба выглядели совершенно измученными. Но, несмотря на это, следовало немедленно что- то предпринимать. Дата 24 апреля 1915 года, дата начала осуществления всех этих гнусных замыслов, стояла почти на всех документах. Это была сегодняшняя дата.