Александр Богданов - Непокорные Страница 19

На следующее утро Вилли, одетый в бараний полушубок, сапоги с меховой подкладкой и кожаную шапку — ушанку, пoвез своих гостей в Айнхаузен. Мощный Maybach плавно катился по асфальтированной дороге, взметая позади снежную пыль. Ни Фридрих, ни его мать никогда раньше не ездили в автомобиле и, притихли, изумленные быстрой ездой. Бетонные корпуса молочной фермы появились из-за поворота и Вилли свернул к ним. «Остановимся на минутку здесь? Хотите посмотреть место своей работы?» Xозяин повернул к Фридриху свою голову. «Конечно. Работа важнее всего,» гость с любопытством осматривался. Четыре длинных одноэтажных здания, окруженные постройками поменьше, вытянулись друг возле друга. Они соединялись трубами разного диаметра и размера, и пучками проводов в резиновой изоляции. Слой раннего снега лежал на черепичных крышах и верхушках шарообразных емкостей, выкрашенных в серебристый цвет. Они вышли из автомобиля и направились к строению. Хозяин приветствовал каждого рабочего, попадавшегося им на пути, а с некоторыми здоровался за руку, перебрасываясь несколькими словами, которые непривыкший Фридрих совершенно не понимал, все больше погружаясь в депрессию. Его удивляла опрятная и благообразная наружность рабочих, и их приветливость; каждый вежливо здоровался со всеми ними. Вслед за Вилли они вошли внутрь корпуса. Здесь было чему поразиться. Ничего подобного он не видел на своей бывшей родине. Было чисто, светло и воздух был свеж. Это было похоже на четко отлаженную фабрику по производству молока. Оно текло, струилось и журчало в трубопроводах и пластиковых цилиндрах. Оно высасывалось из вымь десятков коров, спокойно стоявших в просторных стойлах и задумчиво жующих свою питательную диету, подаваемую им кормораздатчиком. Оно было жирное и густое, и ни одной драгоценной капли его не было пролито или потеряно. «Мы храним нашу продукцию в цистернах с постоянным охлаждением — минус 6 градусов Цельсия,» объяснил Вилли. «Часть его мы продаем, другую часть перерабатываем на месте в сыры, сметану или сливочное масло, и потом тоже продаем. Как видите, нам требуются тренированные специалисты с образованием; не только уборщики.» «У вас можно сделать большую карьеру,» Фридрих попытался улыбнуться, вспомнив споры перед отъездом. «Совершенно верно. Нашей фирме нужны знающие и преданные руководители.» Вилли взглянул на часы. «Пора показывать ваш флигель. Или вы хотите здесь еще задержаться?» Его гости замялись, но ответили отрицательно. «Это близко; мы можем дойти пешком. Вы не против?» обратился он к Матильде Францевне. «Я полна сил,» она слегка пожала плечами и улыбнулась.

Флигель представлял собой одноэтажный бревенчатый дом с мансардой под железной крышей и высокими кирпичными трубами на обеих концах. Рядом находились хозяйственные постройки — лаборатория, как объяснил хозяин, и обширная площадка для сельхозтехники, под навесом которой сейчас стояло только два трактора. Полоса вечнозеленых насаждений позади обозначала границу фермы. «Строением не пользовались лет пять, а жили раньше здесь сезонные рабочие,» Вилли тараторил не переставая, пока они не подошли к крыльцу. «Приготовьтесь,» предупредил он. «Внутри холодно.» Расшатанная входная дверь с массивной щеколдой плохо закрывалась. Истертые деревянные полы скрипели на каждом шагу, с задымленных балок потолка свисала паутина и оборванные электрические провода, и оба камина мрачно смотрели на вошедших своими закопченными прямоугольными отверстиями. Мебели в обычном понимании не было, если не считать нескольких выщербленных и почерневших от времени скамей, стола и полок на голых стенах. «Что наверху?» Матильда Францевна подошла к лестнице. «Пожалуйста посмотрите,» Вилли пошел первый. Его гости были разочарованы, но не показывали это. В каждой комнатенке стояли сохранившиеся с прежних времен узкие железные кровати, покрытые тонкими полосатыми матрасами, Сальные пятна на выцветших обоях указывали места, где головы спящих касались стен. Низкие потолки были побелены известью. «Здесь три спальни и туалет. Ну как, нравится? Дефекты будут исправлены к вашему приезду.» «Я мог бы принять участие в работе, тоже. Ведь нам здесь жить.» Фридрих вслушивался в трески, скрипы и шорохи деревянной постройки, обдумывая и замечая места, требующие ремонта. «Это было бы неплохо.» Вилли похлопал его по плечу. «Как только все выяснится и мы получим визы, я вернусь сюда и закончу ремонт.» Фридрих и Вилли обменялись рукопожатиями. «Нам пора в Финляндию. У нас есть много, о чем рассказать дома,» Матильда Францевна направилась к выходу.

Глава 10. Первые впечатления

Любое начало тяжело, но великие усилия принесли плоды и новое, о котором они мечтали и спорили в тревожные зимние вечера в Ювяскюля, стало настоящим. Семья переехала и обосновалась. Петроградские Зиглеры пустили корни в Германии. Вместе с ними были захвачены центростремительным потоком событий Сергей Кравцов и его мать Наталья Андреевна. Другого выбора, как следовать за родственниками, у них не было. Oни обвыкались в непривычном мире. Наступил канун рождества 1925 года. В этот торжественный и таинственный день новообретенное жилище Зиглеров и Кравцовых было полно гостей. Снаружи завывала метель и трещал мороз, но внутри было тепло и приятно. Там все преобразилось. Полы больше не скрипели, исправные торшеры и настольные лампы бросали мягкий свет на собравшуюся веселую компанию, вымытые и покрашенные стены создавали уют, и в щегольских каминах красно-синим пламенем горели осиновые поленья. Разноцветные гирлянды поблескивающие на балках потолка, обвивали оконные рамы и разукрашенную елку, возвышавшуюся посередине помещения. Из кухни доносился ароматный запах готовящейся пищи и за праздничным столом пировала их обширная семья. Борис и Сергей, оба в университетских суконных мундирах, были вовлечены в оживленную беседу с сияющей и кокетливой Натальей Андреевной и ее кавалером по имени Эберхард; на другом конце стола повзрослевшая Аня, вооруженная ножом и вилкой, разрезала отбивную на своей тарелке; рядом с ней — университетский приятель Сергея, кареглазый шатен лет двадцати, — рассказывал ей что-то забавное, отчего девушка еле сдерживалась, чтобы не рассмеяться; но не все было благополучно — Зинаида Андреевна с потухшим взором и во вдовьей траурной одежде передавала блюдо с салатом скорбной, обветшавшей и полуслепой Матильде Францевне, доставленной в инвалидной коляске. Год, прошедший со дня кончины Фридриха, не излечил их горя, да и было ли оно излечимо в этом мире? Накануне смерти Фридрих был бледен, жаловался на боль, теснившуюся в груди, усталость и одышку. Вернувшись с работы в дойном цеху, он рано лег спать, но наутро не проснулся. Зинаида Андреевна нашла его, когда он уже был холодный. Похоронили Фридриха на местном кладбище по-лютеранскому обряду. После него остались сбережения в банке, состоявшие из выручки от продажи дома в Финляндии и остатков аванса за поход на Петроград, и исписанная от корки до корки толстая тетрадь в клеенчатой обложке. Деньги помогли детям продолжить образование и поступить высшую школу, а тетрадь Зинаида Андреевна дала себе слово однажды прочитать. С понурой головой она поднялась и пошла на кухню проверить кастрюли в печи. Тем временем алкоголь развязал языки собравшимся в доме и разговоры становились все громче. «Wir National — Sozialisten verachten Regierung Ebert. Мы, национал — социалисты, презираем правительство Эберта. Германии нужен железный кулак. Ей нужен вождь, который применив силу, выведет страну из тупика и наведет порядок раз и навсегда,» Эберхард отхлебнул пильзнер из массивной стеклянной кружки, но продолжал крепко держать ее в своей мозолистой руке. Его простодушное, раскрасневшееся лицо и добрые глаза выражали искреннее негодование. Он был похож на молодого пролетария, силящегося найти дорогу в слишком сложном для него мире. К лацкану его выходного костюма был привинчен красно-белый, круглый значок со свастикой. «Правильно,» согласился Борис. Ему недавно исполнилось двадцать лет и учился он в Technische Universität München, обожал авиацию и в дальнейшем мечтал стать летчиком — испытателем. «Инфляция была катастрофическая. Один фунт стерлингов стоил пятьдесят миллионов немецких марок. За своей недельной зарплатой люди приходили с чемоданами, корзинами и тележками и складывали эту денежную массу туда.» «Население городов голодало, потому что крестьяне отказывались продавать свою продукцию в обмен на ворох падающих в цене банкнот,» вступил в дискуссию Сергей. Он сдвинул со лба прядь непослушных темных волос. Мундир с эмблемой горной академии был узковат для его широких, прямых плеч. «Хорошо, что правительство вняло совету умных людей и ввело рентенмарку. Мы были на пороге бездны.» «Германия готова к приходу героя — спасителя,» вспотевший Эберхард стукнул кружкой об стол. «Кто же он?» Наталья Андреевна удивленно выпрямилась и промокнула платочком свой прелестный носик. Она все еще плохо понимала разговорный немецкий и иногда говорила невпопад. Уроки по изучению языка, которые каждый день на протяжении двух лет давала ей Матильда Францевна, помогли ей, но впереди было еще много работы. Сейчас она мучительно вслушивалась в каждое слово своего замечательного кавалера. «Адольф Гитлер, вот кто!» брякнул Эберхард и вызывающе взглянул на собеседников. В глубине души он смотрел свысока на этих приезжих с востока, искавшим приюта в его стране. Только трое из них имели немецкую кровь, а остальные были бродягами, трусливо бежавшими от коммунистов. Все же ему очень нравилась Наталья, которая несмотря на десятилетнюю разницу в возрасте, сохранила любовный задор, нежность и пыл; чтобы не обидеть ее, он и принял приглашение провести сочельник в кругу ее семьи. Он находился здесь уже давно, но наслаждался их сердечным гостеприимство. Часы летели как минуты и страсти накалялись. «Герр Гитлер очень яркая личность,» вдохновение осветило лицо Бориса; он расстегнул китель и ослабил узел галстука; крепкое пиво ударилo ему в голову. «Я был на его выступлении в Мюнхене. Этот человек совершенно прав. Его партия выведет нас из тупика и избавит Германию от национального унижения.» Серые глаза Бориса сузились и угловатые брови собрались на переносице в грозную складку. «Я на его стороне. Я восхищаюсь Адольфом Гитлером.» «Ты не один, товарищ,» Эберхард встал и с уважением пожал ему руку. «За нами стоят миллионы обездоленных и ошельмованных Антантой немцев. Придет время и мы восстановим справедливость. Будущее принадлежит нам!»