Герман Нагаев - Пионеры Вселенной Страница 19

Бескормица, чума и сибирская язва уничтожают последний скот, а эпидемии брюшного тифа и дизентерии ежедневно уносят тысячи человеческих жизней.

Голод и болезни косят детей, а тиран в Царском Селе задает балы и веселится. Ему никакого дела нет до страданий и бедствий народа.

Да и какое дело до русского народа этому властолюбцу? Зачем ему Россия? Разве для того, чтоб грабить ее!

Желябов глубоко вздохнул и взмахом головы откинул назад волосы:

– Я не верю в добрых царей, и царей-миротворцев, в царей-благодетелей. Их не было, нет и не может быть! Если появится таковой, – с ним расправятся сами придворные. История знала подобные примеры. Человек, видящий на троне со скипетром, человек, властвующий над народом, не может быть его другом. Любой царь неизбежно враг и притеснитель народа. А царь-иноземец – вдвойне!

В России после Петра Великого почти не было ни одного русского царя! Ни одного! А в теперешнем едва ли течет хоть восьмая часть русской крови. Его прабабушка, Екатерина Вторая, была принцессой Ангал-Цербской. Дед, Павел Первый, был наполовину немец, а бабка – принцесса Винтенберг-Штутгартская. Отец его, Николай Первый, был на три четверти немцем, а мать – принцессой Прусской. Так может ли этот человек болеть сердцем за русский народ? Может ли он печься о благе народа, я спрашиваю вас?

– Нет! Нет, не может! – раздались голоса.

– Тогда скажите, – повысил голос Желябов, – можем ли мы, члены партии «Народная воля» и ее Исполнительного комитета, оставаться безучастными к бедствию народа?

– Не можем!

– Не можем!

– Я призываю всех и каждого пойти в гущу народа – вести пропаганду наших идей. Теперь народ способен вспыхнуть, как трут от малой искры. Теперь наступает наш черед действовать решительно – готовиться к государственному перевороту. Мы должны удесятерить усилия по выполнению «Программы Исполнительного комитета» – усилить пропагандистскую работу среди рабочих и среди военных. Если нас поддержат рабочие и армия, – мы победим!

Желябов на мгновение остановился, всматриваясь в лица собравшихся, как бы читая их мысли, и встряхнул шевелюрой:

– И наконец, друзья, я хочу спросить вас, что делать с тем, кто довел народ до голода и вымирания? Что делать с тираном?

– Казнить!

– Казнить!

– Казнить! – раздались гневные выкрики.

– Я думаю, – продолжал Желябов, – что сейчас, когда царь, презрев народное бедствие, собирается отбыть в Ливадию, наступает подходящий момент для того, чтобы с ним покончить. Я надеюсь, что распорядительная комиссия наконец приведет в исполнение приговор над тираном. И я был бы счастлив, друзья, если б возглавить это дело было поручено мне.

Приглушенные, но дружные аплодисменты были ответом Желябову,

Глава седьмая

1

Кибальчич, простившись с Лизой, перешел на другую сторону улицы и долго еще смотрел на окна третьего этажа. Ему думалось: Лиза должна почувствовать, что он еще здесь. Когда человек сильно любит, в нем рождается способность улавливать мысли любимого на расстоянии и сквозь стены угадывать его присутствие.

Кибальчич ждал. Сердце его билось взволнованно и сладко, а в теле была необыкновенная легкость. Казалось, оттолкнись он сильней от панели, и сразу прыгнет туда, на третий этаж… Ощущение счастья, блаженства переполняло его душу.

На улице ни шороха, ни звука. В лиловато-дымчатом сумраке громада дома тускло поблескивала стеклами окон.

На третьем этаже огня не зажигали. Кибальчич, прохаживаясь, ждал, поминутно поглядывая вверх. В глухой тишине слышал собственные шаги, свое сердце и порывистое дыхание. Вдруг его ухо уловило легкий деревянный стук. Кибальчич остановился. Именно то окно, на которое он больше всего взглядывал, тихо распахнулось, и в нем показалась Лиза. В белом пеньюаре, с распущенными волосами, она походила на Офелию.

Кибальчич чуть не крикнул от радости, но Лиза поднесла палец к губам и послала ему воздушный поцелуй. Кибальчич снял шляпу и, тоже ответив воздушным поцелуем, пытался жестами передать ей, что он ждал, верил… Но Лиза склонила голову на ладонь, дав понять, что пора спать.

Кибальчич пытался говорить одними губами, но она погрозила ему пальчиком, улыбнулась и, помахав рукой, закрыла окно…

Кибальчич пошел к дому и оказался на Литейном. В распахнутом сюртуке, со шляпой в руке он шагал, ничего и никого не видя.

Сидевшие у ворот дворники, городовые на перекрестках и снующие по сонному городу переодетые жандармы не обращали на него внимания. Им, выслеживающим террористов, никакого дела не было до подгулявшего молодого повесы…

Придя на Подольскую и никого не встретив во дворе, Кибальчич неслышно вошел в подъезд и отыскал в щели лестницы спрятанную им отмычку. Прислушавшись к сонной тишине, он осторожно открыл дверь ключом и, всунув в замочную скважину отмычку, ловко отодвинул щеколду.

В квартире все спали крепким сном. Кибальчич на цыпочках прошел в кабинет, разделся и, постелив на диване, сразу же впал в забытье…

Утром, позавтракав вместе с Ивановской и Людочкой, он прошел в кабинет и часа три работал над обзорной статьей для «Слова», Потом ездил в редакцию журнала и разговаривал со многими людьми, которые его знали как журналиста Самойлова. После обеда в кухмистерской на Фонтанке приехал на Подъячевскую, где была динамитная мастерская, – помогал Исаеву и Якимовой в приготовлении черного динамита для распорядительной комиссии…

До позднего вечера Кибальчич был занят разными делами, но, что бы он ни делал, перед ним вспыхивал образ Лизы. «Что со мной? Неужели я и впрямь люблю? Неужели на меня обрушилось такое несчастье? – спрашивал себя Кибальчич. – Странно. Что же теперь делать?»

Он вспоминал, что произошло. «Я вел себя вчера как мальчишка. Разнежился, целовался… Нехорошо! Скверно. Очень скверно. Лиза – невеста друга детства, товарища и соратника по борьбе… Правда, Лиза сказала, что любит Сергея лишь как брата и не выйдет за него замуж. Но он? Он же без ума от Лизы! Сергей живет ею… Сергей и родители Лизы убеждены, что их привязанность и дружба завершатся браком…

Что бы подумал обо мне Сергей, если б я решился связать с Лизой свою судьбу? Как бы отнеслись к такому поступку товарищи по партии, родители Лизы?.. Наконец, как бы я смог смотреть в глаза Сергею, которого люблю с детства?

Да и сама Лиза… Могла бы она одобрить мой поступок, если б взглянула на него со стороны? Ведь потом, когда бы страсти улеглись, она, анализируя прошлое, могла возненавидеть меня… А я сам? Разве я мог наслаждаться счастьем, сделав несчастным друга?

Конечно, Лиза могла объясниться с Сергеем, сказать, что любит меня и в этом видит свое счастье. Тогда бы многое изменилось. Сергей – о, это благороднейший человек! – он бы сам прибежал ко мне и стал бы умолять, чтобы я женился на Лизе. Я знаю, каких бы страданий это стоило, но Сергей бы поступил так…

Предположим, я бы принял эту жертву… Но ради чего? Что я мог дать Лизе? Увы! Ничего, кроме горя и страданий!..

Конечно, счастье заманчиво: каждый человек мечтает об этом. Вряд ли бы кто из товарищей сказал плохо, если б я нашел себе верного друга, готового, как и я, пожертвовать собой для великого дела, для партии. Ведь никто не посмел осудить Желябова и Перовскую за их самоотверженную любовь. Напротив, все восхищаются ими! Но Желябова и Перовскую сдружила и породнила борьба за святое дело. Единство взглядов и цели! А между мной и Лизой – целая пропасть! Она восторженная девушка, которую увлекла романтика нашей борьбы. Она восхищается подвигами, мужеством, но не видит опасности, не видит той пропасти, по краю которой ходит каждый из нас. Она не представляет, на что должна обречь себя, связав свою судьбу с моей. Любовь затуманила ей глаза. И я должен предостеречь ее и удержать от опасного шага.

Это нелегко сделать. Я сам был вчера как помешанный. Жажда любви накапливалась во мне годами и вдруг прорвалась сразу. Но теперь, когда я немного пришел в себя, я должен сдержать чувства и отдать предпочтение разуму. Я должен спросить себя: имею ли я право на любовь в своем теперешнем положении, как агент Исполнительного комитета, наделенный особыми полномочиями? Не навредит ли она той важной миссии, которая на меня возложена? Ведь Михайлов запретил мне поддерживать даже самые малые знакомства… Положим, Лизе можно довериться. Но к чему может повести наша любовь? Много ли счастливых дней выпадет нам на долю?

Не сегодня-завтра меня могут схватить и повесить. Да, да, надо смотреть правде в глаза. Что же станется с бедной Лизой? В лучшем случае она останется одна, а может, с ребенком… без всяких средств и с клеймом жены преступника. Ведь могут и ее схватить, как соучастницу, заточить в крепость, подвергнуть пыткам и, заковав в кандалы, сослать на каторгу. Разве могу я свою возлюбленную обречь на такие муки? Но даже представив самый счастливый исход, то есть то, что я избегу смерти и крепости, что нас ждет в будущем? Борьба и лишения! Лишения и борьба! Предположим, Лиза согласилась бы на любые лишения, но как бы взглянули на наш союз ее родители? Как бы они посмотрели на жениха без положения, должности и диплома? Более того – без паспорта! Как бы они отнеслись к жениху, с которым и обвенчаться-то нельзя… О, это бы их убило. Они бы не дали своего согласия. Значит, Лизе из-за меня пришлось бы расстаться с родителями. Это очень жестоко!