Сергей Зарубин - Трубка снайпера Страница 2

Номоконов проснулся, потрогал тяжелую мочку уха, в кото­рой до самой смерти решил хранить залетевший в нее германс­кий металл, задумался:

– Эка, война проклятая, опять приснилась. Который был ее сын? Когда посадил на мушку парня, где?

Глубокой ночью засобирался в тайгу бригадир плотников.

Закинул за плечи котомку, взял старенький дробовик, трубку, та­бак… Там, вдали от селения, в глухом распадке, у костра минувшее лучше воскресится в памяти. Все вспомнит он, а потом ответит людям. И германской женщине отправит бумагу. Будто не знает али забыла, что натворили на советской земле ихние сыновья, и теперь исподтишка насмехается, упрекает. Может, и самого Густа­ва вспомнит Номоконов – попадали под Ленинградом гитлеровс­кие разбойники на мушку его винтовки. Случалось, в упор бил, глаза врагов видел в оптический прицел.

Ответит Номоконов, ответит…

Сам не умеет писать. Сынишки выжили, окрепли, грамоте научились. Продиктует им…

Да, он прошел большой и очень трудный боевой путь. Грозой фашистской нечисти прозвали его фронтовые товарищи. Бродячим таежным шаманом, хитрым и страшным, называли его враги. Как-то со своего переднего края по радио говорили о Номоконове. К себе звали «шамана», обещали «большой калым», а потом о деньгах сказали, которые за его голову назначены.

Но теперь Номоконов уже не снайпер. Плохо слушаются, дрожат руки. Глаза потеряли орлиную зоркость.

Вот он, недавний, очень недобрый день-вестник.

Чита, спортивное стрельбище… Высоко над березовой рощей, окаймляющей большое ровное поле, висело жаркое летнее солнце. Играл духовой оркестр. Сотни зрителей с нетерпением ожидали на­чала стрелковых соревнований. Молодые загорелые парни в легких спортивных куртках оживленно переговаривались. Сильнейшие стрелки Урала, Сибири и Дальнего Востока, участники всесоюзных и международных соревнований, собрались здесь. На груди у мно­гих спортсменов поблескивали золотые и серебряные медали. Дав­но должен был начаться парад. Волновался, бегал по полю малень­кий полный человек в белом костюме, с рупором в руках, часто смот­рел на часы. Накануне в газетах было объявлено, что соревнования откроет искусный и старейший стрелок, участник Великой Отече­ственной войны Семен Данилович Номоконов. Может, именно по­этому на стрельбище приехало в тот день так много народу.

На обрыве у реки сидели ребятишки и поглядывали на дорогу, но знаменитого снайпера все не было.

…Телеграмма в таежное село пришла поздно вечером, а утром надо было быть в Чите. Номоконова просили встретиться с участ­никами крупнейших стрелковых соревнований, рассказать о боях-походах, о своей жизни в послевоенные годы. Машина едва успе­ла к ночному поезду. Спортсмены встретили Номоконова на вокза­ле и сразу же повезли на стрельбище.

Он опоздал почти на час.

Вышел из машины сухощавый пожилой, чуть сгорбленный человек, спокойно осмотрелся и, наклонившись, стал вытирать пучком травы запыленную обувь.

– Вот он каков, – критически осматривал Номоконова главный судья. – Маленький, сухонький… Нет, пусть постоит… Другой понесет Знамя…

Не участвовал в параде бывший солдат, стоял в сторонке, лю­бовался твердым шагом молодых людей. А когда выстроились стрелки на линии огня, вдруг подошел к нему главный судья со­ревнований и сказал:

– Теперь – прошу! Пятьсот метров… Все хотят видеть ваше искусство, товарищ снайпер.

Стрелять? Не для этого ехал в Читу Номоконов. Какое искусст­во в его годы? Но главный судья уже протягивал новенькую вин­товку с массивным оптическим прицелом.

– Слышите? Уже объявляют! Вот из этой… Отличная, при­стрелянная…

Далеко над притихшим полем разносился звучный голос пере­движной радиоустановки: «На линии огня бывший снайпер, участ­ник Великой Отечественной войны Номоконов. Пятьсот метров, –громыхали слова. – Лежа, с упора… В крайнюю левую цель… Попа­дание – красный сигнал, мишень перевертывается. Промах – белый сигнал. Подсчет очков после пяти выстрелов».

Номоконов строго посмотрел на судью, оглянулся на спортсме­нов в разноцветных шапочках, увидел ободряющие и любопытные взгляды. Пятьсот метров… Дело нешуточное… Отступить? Сказать, что ему вот-вот исполнится шестьдесят лет, что у него болят изра­ненные руки… Только вчера таскал бревна… Эка, устроили дело!

В предгорьях Хингана, много лет назад, он в последний раз выстрелил из винтовки с оптическим прицелом. Но откуда это знать людям? А разъяснять поздно…

Номоконов решительно подошел к ячейке, прилег, зарядил и стал целиться. Будто дразнила, плясала и уходила в стороны хоро­шо различимая мишень, горячим и неловким показался приклад, жес­тко упершийся в переломанную на фронте ключицу. Капелька пота упала со лба на пуговку затвора. Перевел дыхание Номоконов, за­мер и, вдруг поймав на острие перекрестия нижний краешек тем­ного яблока мишени, выстрелил.

Будто горсть дроби сыпанули позади на лист жести. Не слышал рукоплесканий стрелок – увидел в оптический прицел красный кружок, словно выскочивший из-под земли. Попадание! Долго целился Номоконов, застывал, плавно нажимал спусковой крючок. Снова и снова попадания! После пятого выстрела на краю поля появился белый сигнал. Промах!

Стрелка поздравляли, показывали огромную бумажную мишень, пробитую четырьмя пулями, говорили: «Неплохо, неплохо». Мало очков набрал Номоконов, заметил, что мишень, на которой широко рас­селись его четыре пули, вскоре бросили на траву. Ветерок подхватил ее и покатил по полю.

Гремели выстрелы. Звучавший из радиорупора голос сообщал о блестящих результатах молодых мастеров стрелкового спорта. Никто не заметил, как отошел Номоконов от огневого рубежа и затерялся среди празднично одетых людей.

…Шумел лес. Возле костра, пылавшего на полянке, сидел на корточках маленький человек и задумчиво курил трубку, прислан­ную из Германии. В памяти отчетливо вставали друзья-товарищи, бои, опасные поединки с врагами. Тогда он не знал промахов.

В ЛЕСАХ БЛИЗ СТАРОЙ РУССЫ

Август 1941 года. Отражая сильные танковые и воздушные удары врага, левый фланг войск Северо-Западного фронта медлен­но, с упорными боями отходил на восток.

В эвакохозяйственном взводе 348-го стрелкового полка со­стоял рядовым уроженец села Делюн Читинской области Семен Данилович Номоконов. Малограмотный, как записано в его крас­ноармейской книжке, 1900 года рождения, тунгус-хамнеган по национальности, плотник, призванный по мобилизации Шилкинским райвоенкоматом, в армии ранее не служивший.

Война ошеломила человека, приехавшего на фронт из тайги. Он чувствовал себя песчинкой, смытой с берега ревущим потоком. Номоконову приказывали встать в строй, командовали: «Налево, напра­во, кругом», и солдат поворачивался, часто совсем в другую сторону. Нерасторопный, с неумело навернутыми обмотками на ногах, в меш­коватой, не по росту форме, он доставлял много хлопот строевым ко­мандирам. Кругом шумели и кричали, велели куда-то бежать, снова строиться. Вначале Номоконов резал хлеб в полевой кухне – не уго­дил повару. Послали укладывать и связывать обмундирование на скла­де – перепутал размеры одежды и обуви. Из первых дней армейской службы только и запомнились суета, крики и команды. Однажды Номоконова прикомандировали к солдатам, обслуживающим паромную переправу. Немецкие самолеты вдруг появились над войсками, под­ходившими к реке, грозно загудели, со свистом устремились вниз. Все побежали в разные стороны. Задрожала земля, оглушительно ахнуло, взметнулись вверх обломки лодок, бревна и доски, струя горячего воздуха опрокинула Номоконова, ударила о землю.

Подавленный, мрачный, лежал солдат в полевом госпитале. Номоконов плохо слышал, но как только рана затянулась, его выписали. Веселый, добрый военврач знаками показал, что кол­хозный плотник должен оставаться при госпитале и делать косты­ли. Столярка была рядом, под дощатым навесом у дороги, матери­ала заготовили достаточно, инструмент нашелся у жителей села, и Номоконов принялся за дело. Ежедневно приходили люди в белых халатах, хвалили мастера, забирали костыли – тщательно оструган­ные, отшлифованные стеклышком, и грубые, еще не отделанные. Мимо столярки проезжали и проходили на запад войска. С затаенной обидой смотрел Номоконов на молодых и сильных солдат и недоуме­вал. Ему, человеку из тайги, не дали винтовки.

Часто вспоминал Номоконов день, когда он впервые надел сол­датскую форму. Это было на пункте формирования. Прохаживался вдоль строя командир с пустой и очень маленькой пистолетной кобу­рой на ремне, что-то записывал, взмахами руки рубил воздух, от­давая приказы. Номоконов заметил, что в деревянных ящиках, сня­тых с машины, оставалось мало винтовок, и вышел из строя.

– Слушай, начальник, – обратился он к командиру. – Однако зря записал к спасателям. Я стрелять умею, охотиться приходилось.