Николай Задорнов - Война за океан Страница 2

«На «Байкале» ничего подобного не было. А тут народ — сброд, сбыты охотским начальством с рук не зря. Надо бы мне перемениться местами и спать рядом с Коневым. Со своим надежней. Правда, пока все спокойно».

В казарме все спали глубоким сном, дружный храп и тяжелое дыхание неслись из всех углов, когда черноусый и чернобровый Калашников при свете фонаря начал щепать лучину из высохшего у горячей печи полена.

Из-под занавески вылезла жена его Алена, зевнула, поправила волосы под платком. Поднялась и худая рослая Матрена Парфентьева, стала собирать мужа в дорогу.

Подобин и казак Кузнецов, сменившиеся в полночь, спали крепко. Едва зашлепала Алена по полу ногами, Иван проснулся.

Стукнула дужка ведра, потом подняли гулкую деревянную крышку полупустой кадушки, вода с поднятого полного ведра плеснулась обратно в кадку. Опять тяжело и быстро зашлепали босые ноги по чистому полу. Да, это Алена… Вот вода широко хлынула в котел.

Теперь послышались легкие шаги, пустое ведро стукнулось о край кадушки, снова погрузилось и опять вырвалось с водой, и опять раздались торопливые частые шаги.

Лучины занялись с треском. Калашников открыл стоявший в углу ларь, достал из него мешок с крупой, безмен, отвесил часть крупы, потом пошел в сени, при которых была кладовка с продуктами, и принес оттуда бочонок с мерзлым коровьим маслом. Он перевернул бочонок и, вывалив масло на стол, стал осторожно соскребать цвель, густой мохнатой зеленью покрывшую полукруглые стороны на кусках.

Подобин сладко уснул. На дворе еще темно. Казак Беломестнов слез с нар. Он смуглый, малого роста, чернявый. Недавно вернулся из экспедиции на Амгунь, куда ходил с офицерами. Обувшись, он ушел на мороз. Вскоре послышался стук. Казак скалывал лед с бочки, в которой возил пресную воду с речки Иски. Прежде возил штрафной матрос старик Яков Мокринский, но заболел.

Вот еще чьи-то худые жесткие ноги в ссевшихся цветных коротких портках спустились на пол. Это казак Иван Масеев, якут. У него орлиный маленький нос на широком лице с сильно набухшими скулами.

— Че, утро? — спросил он, протирая глаза, живо надел торбаса и в одной рубашке ушел на мороз.

Поднялся Парфентьев. Ему надо готовить собак и нарты. В казарме запахло дымом.

— Что это, боже мой! Опять дыма полно, — заворчала старуха Парфентьиха, как зовут тут тещу Семена, — глаза ребенку выест.

Заорал младенец Калашниковых. Алена кинулась к нему, и он сразу стих. Слышно было, как ребенок засосал материнскую грудь. Тяжело вздохнул неспавший Фомин.

Вернулся Беломестнов и поставил деревянный молоток.

Собаки завыли. Они встречают рассвет, ждут корма. Гиляк Питкен, видно, еще не напарил им юколы.

Вода в котле закипела. Калашников высыпал крупу. Алена помогает мужу, топит в миске соскобленную цвель. Ведь и в ней жир, и ему нельзя пропасть, как крупице золота.

Вошли штурманский поручик Воронин, средних лет, темно-русый, с обветренным лицом, как у гиляка, и старший унтер-офицер Козлов. Он мал ростом и щупл. У него сухое, бледноватое узкое лицо, безбровое, с маленькими глазами. От едва заметных скул по щеке падают глубокие морщины.

— Что же плита так дымит? — спросил поручик, глядя, как время от времени дым вырывается из-под котла.

Унтер Козлов заглянул в плиту.

— Да маленько камень завалился, — ответил Калашников.

— Неужто погода опять переменится, — беспокоится Матрена. — Однако пурга не схватит ли тебя в дороге? — говорит она мужу.

— Стройся! — раздался голос младшего унтера Салова.

Воронин и Козлов назначали людей на работы.

Глава вторая

КАПИТАН

…мне мои гуси всегда кажутся лебедями.[3]

— Подобин, к тебе дружок приехал, — появляясь в полдень в дверях, сказал казак Беломестнов. За ним вошел молодой гиляк с румяным лицом.

— А-а, Таркун!

Иван летом выменял у Таркуна шкуру лося за несколько старых гвоздей и кусочек листового железа. Он подстилает шкуру на нары и берет с собой в дорогу, когда предстоит ночлег в лесу. А Таркун из железа сделал наконечники для стрел и подстилку под ступни на лыжи, это он сам придумал. Его лыжам теперь завидуют все гиляки.

Подобин перекладывает в углу топку. Гиляк присел на краешек нар, глядя на разломанную плиту. Кто-то ткнул его в спину, он оглянулся и увидал Мокринского, дрожащего от гнева.

— Куда ты, погань, лезешь? Вшей-то по нарам трясти.

— Что значит погань, — заметил Подобин, — он такой же человек.

— Нехристь! Тьфу! — плюнул старик.

Таркун отпрянул и присел на корточки у двери.

— Что это ты? — укоризненно спросила Алена, обращаясь к Мокринскому.

— Даром их нечего приваживать! — заметил Беломестнов.

— Закурим, — доставая кисет, сказал гиляку Подобин. — Сиди, сиди, никто не тронет. — Матрос пригласил гиляка на свое место на нарах, но тот не пошел. — Вот печку перекладываем…

В сенях раздались стук, голоса. Вскоре появились матросы в полушубках. Они с острова Удд привезли две нарты досок. Там еще по осени разобрали корпус разбившегося брига «Шелихов».

— Эка грязи сколько развели! — со злом сказал курносый матрос Фомин, видя разломанную плиту, глину и камни, но тут же усмехнулся, заметив в висевшем на стене зеркале красивое лицо Алены.

— Становись с мутовками! — раздалась команда Салова.

Получив порцию рыбных щей и хлеба, люди подходили к столу и садились на лавки. Молодые ели, держа мутовки на столе, а некоторые пожилые, желая, видно, чтобы во время еды к ним никто не привязывался и не нарушал наслаждения, отворачивались от общего стола и хлебали варево, жадно заедая хлебом.

Алена дала и гиляку мутовку, объяснила, чтобы становился в ряд. Муж ее налил гиляку щей. Матрена Парфентьева подала гостю кусок хлеба и показала, чтобы сел к столу, но гиляк устроился на полу подле нар, поджав под себя ноги, и тоже стал быстро есть.

— Мяса нет, все рыба ржавая, — жаловались за столом.

Таркун немного понимал по-русски.

— Разве мяса нет? — тихо спросил он сидевшего рядом Ивана Масеева по-гиляцки.

— А где же оно? — отозвался тот.

Казак Иван Масеев, живя на посту, быстро выучился понимать по-гиляцки. Поговаривали, что он и прежде бывал тайком в здешних местах с богатыми якутами-торговцами и поэтому язык легко дался ему. Масеев и гость о чем-то поговорили между собой тихо.

— Таркун лося убил, да вывезти не может, — через некоторое время заметил Масеев как бы между прочим.

Все стихли.

— Хорошо, что ты к нам на праздник приехал! — вдруг сказал Беломестнов, наклоняясь к Таркуну. — Ведь завтра праздник, царский день! Эх и хороший же ты парень.

— Что же сидишь там, иди к столу! — сказал Фомин, теснясь на лавке. Сразу весь ряд подвинулся, давая гиляку место.

— Так где, говоришь, это мясо? — спросил Салов.

Таркун молчал, делая вид, что не понимает. Он знал: искайские гиляки уверяют русских, что лоси ушли, как только стали подходить суда и стрелять из пушек.

— Ну а что же ты мясо не довез? Может, съездить за ним? — спросил боцман Козлов.

Рослый казак Андриан Кузнецов, молодой, с широким свежим лицом, с толстыми ногами и огромной спиной, раньше всех управился и со щами, и с кашей. Помолился на икону, подошел к кадушке, зачерпнул полный ковш воды и выпил до дна.

— Вот водица хороша, — сказал он, утирая рот и прокуренные пегие усы ладонью. — Спасибо, Кирша!

— Пейте, ребята, на здоровье, — сказал Кир Беломестнов. Он сегодня привез полную бочку пресной воды. — Пока речка Иска поит. А вот, однако, скоро лед накатит с моря, и эту речку до весны не сыщешь.

Пресную воду трудно добывать, как и тепло для людей, как корм для скота. В колодцах вода солоноватая, а часто и совсем соленая.

— Бывает же такая вода вкусная! Прямо совсем несоленая! Хорошо водой обед заглушить! Спасибо, казак! — подтвердил матрос Конев, тоже управившийся с обедом, принимая полный ковш из рук подобревшего Андриана Кузнецова.

Вечером оленья парка[4] Таркуна лежала горой на нарах, а его новые торбаса валялись под столом. Гиляк босой сидел у вновь сложенной печи. Он сходил в тайгу с Коневым, Калашниковым и Беломестновым. На нартах притащили тушу зверя.

— Пусть остается ночевать, — говорили в казарме.

— Надо дозволение от поручика Воронина.

— Сегодня баня. Пусть помоется.

— Можешь спать тут на нарах, места хватит, — стараясь сгладить свою вину, говорил больной старик Мокринский. — Сходи в баню, хорошо там! Для своего удовольствия!

Подобин пошел к капитану просить от имени команды позволения помыть гиляка и оставить его ночевать в казарме.

…В бане душно. Жар пышет от раскаленных камней. Подобин плеснул ведро ледяной воды на каленые камни. Зашипело. Пар хлынул белой пеленой. В клубах его Подобин, Фомин, Конев. Таркуна потянули туда же.