Анри Труайя - Свет праведных. Том 1. Декабристы Страница 2

Озарёв просиял от счастья и огляделся. Впрочем, напрасны были его попытки различить тех, кто воздал ему должное, вокруг было слишком много людей, их лица мешались. Он погладил лошадь – Китти благодарно повела головой снизу вверх. И приободрился: «Должно быть, я хорош верхом. Как прекрасно быть русским в эту минуту! Благословен будь, наш дорогой император, за эту невероятную славу, которой мы обязаны ему». Грубый голос, раздавшийся с левого фланга, заставил его почти подпрыгнуть в седле – каптенармус Матвеич, не замедляя шага, орал:

– Ваша светлость, они отрежут нас от полка! Надо что-то делать!..

Толпа прорвала ограждение и высыпала между взводом пехотинцев, которым командовал Николай, и остальным батальоном, уходившим все дальше. В мгновение ока русские оказались окружены сотней радостных, возбужденных людей.

– Позвольте нам пройти, господа, – начал офицер. – Вы же видите, что задерживаете движение. Освободите улицу!..

– Да он говорит по-французски совсем как мы!.. А нас уверяли, что это – варвары!.. Откуда вы, милый молодой человек?..

Искренне тронутый, тот думал было ответить, но только напрасно потерял время: его лошадь, зажатая толпой, не могла сделать больше ни шага, не раздавив кого-нибудь. Хорошенькая блондинка, дерзко глядя на него, теребила уздечку.

– Оставьте, мадам, – выдохнул верховой. Потом поднялся в стременах и закричал: – Если вы не разойдетесь, я прикажу своим людям применить силу.

И повторил то же самое еще раз, по-русски. Нахмуренные брови, казалось, должны были придавать лицу воинственное выражение. Ответом ему был металлический звук за спиной – солдаты держали оружие наперевес, готовые к атаке. Толпа расступилась.

– Вперед! – скомандовал, покраснев, Озарёв.

Вскоре его взвод догнал полк: вновь весело и громко зазвучали трубы, пехотинцы зашагали в ногу с товарищами. Жители столицы все так же приветствовали их появление. На углу бульвара движение остановилось, командиры проверили строй. Николай был слишком взволнован при мысли, что пройдет парадным шагом мимо царя именно там, где был обезглавлен последний французский король.

Неожиданно фасады домов расступились, полк оказался на бывшей площади Людовика XV, заполненной разноцветной толпой, воздух дрожал от рева труб и гула барабанов. Государи-союзники, верхом, были в конце зеленого проспекта. Гвардейцы Литовского полка, строем по тридцать, шли, словно хорошо отлаженные автоматы. Вытянув саблю книзу, повернув голову направо, насколько хватало сил, Озарёв приближался к императору. Тот одет был в форму кавалергардов, на груди – голубая лента ордена Святого Андрея. Плечи казались шире под тяжелыми позолоченными эполетами, зеленая треуголка, украшенная перьями, сдвинутая немного набок, оттеняла лицо – поразительно молодое, серьезное. Прекрасная серая кобыла была когда-то подарена ему Наполеоном. Его окружали прославленные военные, но молодой человек видел только Александра – освободителя, обезглавившего гидру, Агамемнона нового времени. Доля секунды – и вот уже эта великолепная картина не более чем воспоминание.

Ближе к вечеру начал накрапывать дождь. Литовский полк, пройдя парадным шагом через весь Париж, остановился лагерем на полях близ деревни Нейи. Сложили оружие, разбили три палатки – для командира и офицеров из его окружения, предполагалось, что задержаться здесь долго не придется. Но часы шли, никакой команды не поступало.

Николай решил пройтись. Полковое знамя, которое воткнули прямо в землю, охраняли двое часовых, фонарь, стоявший рядом, освещал их, будто актеров на подмостках. Дождь прекратился. Солдаты, сняв мундиры, на корточках сидели вокруг костра, скорее дымившего, чем горевшего, разговаривали. Кто-то пришивал пуговицу, счищал грязь с подошв, кто-то обтачивал палочку, просто чтобы чем-то заняться, ординарец выбивал пыль из офицерской шинели. Ржали на привязи лошади. Старый усатый барабанщик учил своему искусству юношу шестнадцати лет, больше походившего на переодетую девушку. Возвратился наряд – дежурные принесли воду. У котелка раздавались взрывы смеха. Озарёв почуял запах щей и понял, что проголодался. Офицерский паек был скромным: селедка, каша, сыр. Его личные запасы остались в багаже, который исчез накануне вместе со всем обозом и людьми, к нему приставленными для охраны. Молодой человек беспокоился, удастся ли ему вновь свидеться со своим слугой Антипом – хитрым, ленивым, болтливым, но одним из самых умных крепостных его семьи, за что отец и доверил ему сопровождать сына. «Не отходи от него ни на шаг! Не спускай с него глаз! Ответишь мне за него собственной шкурой!» Бравый офицер до сих пор слышал это грозное напутствие и вновь видел родителя, стоящего перед испуганно собравшимися у крыльца крестьянами: стальной взгляд, ноздри раздуваются. За ним – Мари, младшая сестра Николая, бледная, беспомощная, сердце сжималось при вспоминании о ней. Их мать умерла шесть лет назад, эта потеря еще больше сблизила их. Как там она, в их Каштановке, рядом с подозрительным, обидчивым, страдающим всевозможными маниями батюшкой? Письма в Россию шли долго: «Завтра напишу ей и расскажу обо всем: сражение, Париж, как прекрасны были на параде мои солдаты…»

Брат был горд своей принадлежностью к Литовскому полку, а ведь он и пальцем не пошевелил, чтобы попасть в него: в 1812 году был еще мальчишкой, учился во втором кадетском корпусе в Санкт-Петербурге, когда весть о взятии Москвы всколыхнула всю Россию. Вскоре возглавлявший школу полковник объявил, что ввиду огромных потерь лучшие ее воспитанники досрочно получат офицерское звание. Серым ноябрьским утром всех их собрали в актовом зале, построили вдоль стены. Прибыл Великий князь Константин в мундире конных гвардейцев – широкие плечи, приплюснутый нос, рыжие брови. Не став слушать директора, потребовал кусок мела. Потом прошел вдоль юношей, парализованных ужасом, и начертал у каждого на груди какие-то каббалистические знаки – кресты, треугольники, окружности, квадраты. Затем по приказу вызывавшего страх Великого князя учащихся разделили на группы: квадраты к квадратам, кресты к крестам. Озарёв, на котором красовался треугольник, узнал, что призван служить в ряды лейб-гвардии Литовского полка. Все это теперь казалось таким далеким и таким несерьезным! Как будто провел в армии по меньшей мере лет десять: Богемская кампания, сражения у Дрездена, Кульма, Лейпцига, переход через Рейн, битва при Эмсе, Париж… Столько раненых и убитых товарищей! Последний – малыш Фадеев, павший у Бельвилля. Пуля попала ему в лоб. Крови почти не было, только восковая бледность и желтые зубы за посиневшими губами. За день до этого он обсуждал, как закажет новый мундир и какую славную жизнь будет вести во французской столице. Погруженный в раздумья, командир взвода наткнулся на повозку с провизией, притулившуюся у дерева, ее вид вновь напомнил о голоде. Маркитант встретил его словами сожаления:

– Ваша светлость, могу предложить только пряники и табак.

Поручик Ипполит Розников, который восседал на барабане и что-то жевал, проворчал:

– Этими пряниками только улицы мостить!

Николай тем не менее купил несколько. Подошли другие офицеры – беззаботные, веселые, впрочем, не без недовольства сложившимся положением дел. Тон задавал Розников:

– Мы сражались, взяли Париж, теперь парижане едят от души, спят в своих постелях, а мы вынуждены стоять лагерем, голодные, в этой грязи! Где справедливость?..

– Французы не церемонились, когда вошли в Москву! – подлил масла в огонь толстый капитан Максимов.

– Да что они там нашли! – вступил Озарёв. – Руины и пламя. У нас по крайней мере никто не украл нашей победы.

– Думаешь? – возразил Ипполит. – Мой бедный друг, чтобы насладиться Парижем, нужны деньги, много денег. Когда ты последний раз получал жалованье?

– Больше месяца назад!

– Ну и на что ты собираешься вкусить столичной жизни? Пале-Рояль, театры, кафе, гостеприимные альковы…

Он перечислял эти соблазны с такой живой мимикой, что окружающие не могли удержаться от смеха. Медленно опустилась ночь, один за другим в лагере зажглись фонари. Главная палатка светилась, будто огромная лампа под абажуром из промасленной бумаги. Раздался сигнал, сзывавший командиров взводов. Зашлепали по грязи сапоги, позвякивали сабли. Полковник вышел навстречу собравшимся, в руках у него, подобно листу металла, сверкала бумага, которую он не без напыщенности зачитал: согласно приказу командира 2-й гвардейской дивизии генерала Ермолова, Литовский полк немедленно возвращался в Париж, где должен был расположиться в Вавилонских казармах. Молодые офицеры торжествующе перешептывались. Розников толкнул Николая локтем:

– Вавилон! Символ богатства, развращенности и роскоши! В нашей суровой России никому и в голову не пришло бы назвать так казарму. Что ж, друзья, скучать нам не придется! Вперед, на Вавилон!..