Максим Ююкин - Иван Калита Страница 2

Вскоре навстречу захватчику выступило соединенное московское и тверское войско, предводительствуемое обоими князьями. Обе рати встретились близ места, называемого Юрьево полчище, и, не решаясь первыми вступить в бой, расположились станами друг против друга.

Как-то вечером Михаил и Данило прогуливались вместе вдоль оборонительного рва, обозначавшего границу их стана, с тревогой прислушиваясь к любому звуку, доносившемуся со стороны противника, тоскливо вглядываясь в протянутую через темноту редкую цепочку вражеских огней. По небесному полю, точно бороны для защиты от конницы, были раскиданы колючие звезды.

— Как мыслишь, Данило Александрыч, — нарушил молчание тверской князь, — достанет у твоего братца духу первым начать сечу?

— Навряд ли, - уверенно ответил князь Данило. — Коли Андрей не стал сражаться сразу, теперь уже не посмеет. Он и в детстве таким был: все, бывало, задирает нас, задирает, а как получит сдачи, сразу нюни и распустит. Ежели его заранее не бояться, верх над ним взять легко.

— Ну и князь у нас на великом столе! — презрительно молвил Михаил. — Урвать, что похуже лежит, — вот вся его забота, а до остатнего ему дела нет. Ты не взыщи, Данило Александрыч, что я о брате твоем такое слово молвлю, но что есть то есть, тут уж никуда не денешься...

Князь Данило понимающе кивнул.

— Мы с Андреем давно уже братья токмо по крови, — вздохнул он.

Некоторое время князья шли молча. Затем Михаил Ярославич снова принялся развивать недосказанную им мысль.

— Беда Русской земле с таким князем! Прямо хоть сам начинай домогаться великого княженья. А что, Александрыч, — шутливо дотронулся он локтем до своего собеседника, — может, попытаемся перекупить у поганых Андрейкин ярлык? Чем черт не шутит, может, и повезет!

— Лучше не надо, — рассмеялся князь Данило, и в его смехе Михаилу послышалось что-то искусственное. — Погляди, как мы с тобою добро ладим. А сопремся за великий стол, как раз и рассоримся, станем не лучше Андрея. Главное, за нами сила, такая, что ей сам великий князь не указ. А ярлык — дело наживное, он к силе льнет.

«Вот только какую силу он выберет — тверскую либо московскую, кто бы сказал», — подумал Михаил Ярославич. Но промолчал.

3

Весной 1301 г. Русь содрогнулась под страшным, египетским казням подобным дуновением божьего гнева: небывалая буря, сопровождавшаяся громами, молниями и проливными дождями, пронеслась над многими ее уголками, с таким усердием истребляя плоды человеческих трудов, точно имела целью вовсе очистить от них лицо земли. Оторвавшиеся купола церквей, как отрубленные головы, летели на распластанную под серебряными бичами свирепых ливней землю, катились по ее изнемогшему, залитому густой черной кровью телу и, исчерпав вдохнутую в них на краткое время мертвую силу, останавливались, описав, подобно детским юлам, круг или два вокруг своей оси.

— Грозно же починается новое столетье! — качали головами иноки основанной князем Данилой в Заречье обители имени его небесного покровителя, выбираясь на проясневший божий свет из своих порубов и с благоговейным ужасом, точно явленную святыню, обозревая разбросанные повсюду обломки и труху. — Щедро оно, видать, будет и на великие, и на страшные дела. Помози нам, господи!

Оставив крепко потрепанную бурей Москву на тысяцкого и бояр, Данило Александрович ушел на новую рать.

4

Даже по сравнению с судьбой других русских княжеств участь Рязанской земли кажется особенно многотрудной, и все оттого, что угораздило ее оказаться прямо на пути рвущихся на запад кочевых орд. Первой среди всех русских земель опалил ее огонь Батыева вторжения, оставив на ее поруганном теле незаживающий ожог — старое Рязанское городище, единственный стольный город на Руси, который после татарского разорения нельзя было отстроить заново. С тех пор так и повелось: на кого бы ни осерчал ордынский хан, через рязанские рубежи идет карательная рать, а ненасытным бесерменам нет большой разницы — рязанский ты, тверской или московский... И вот новая напасть - пошел на Рязань войной московский князь Данило, чьи отношения с задиристым и неуступчивым князем Константином Романовичем дошли до последней точки. Снова горели рязанские села, жители привычно хоронились в лесах, но Константин Романович не терял надежды на лучшее: столько всего уже пережили, переживем и это! А потому, не падая духом от понесенных поражений, он уводил свою рать все дальше на восток, рассчитывая на то, что вражеский напор выдохнется сам собой, и не помышляя ни о каких уступках.

Со своей стороны, Данилу Александровича беспокоило отсутствие быстрой и полной победы. Он прекрасно сознавал опасность такого положения как с чисто военной точки зрения — ибо его неуклонно уменьшавшееся после каждой новой битвы войско все более отдалялось от своих тылов и оказывалось во все более плотном окружении враждебно настроенного населения, имевшего большой опыт борьбы с различными неприятелями, — так и для боевого духа своих ратников. Тревожась за состояние войска, Данило Александрович все чаще лично вникал в дела повседневного управления, предпочитая не передоверять воеводам решения, от которых могла зависеть судьба всего похода.

Однажды, возвратившись с очередного объезда войска, Данило Александрович увидел близ своего шатра незнакомых людей, внешний вид которых указывал на их высокий сан. Князю доложили, что эти люди хотят с ним говорить, но отказались назвать себя, заявив, что скажут свои имена только самому князю.

— Вот как? — с неудовольствием промолвил Данило Александрович. — Не с добрым, видать, делом они пожаловали: честный человек свое прозванье таить не станет. Ну да поглядим, что за гости.

И он медленно подъехал на своем буланом жеребце к невозмутимо ожидавшим незнакомцам, которые при приближении князя сняли шапки и с достоинством поклонились.

— Вы кто такие будете? — сухо обратился к ним Данило Александрович, не сходя с коня.

— С позволения твоей милости, мы желали бы говорить с тобой наедине в твоем шатре, — выступив вперед, сказал старший из них, подслеповатый старик с безбровым восковым лицом.

Данило Александрович нахмурился.

— Говорите здесь, — довольно резко произнес князь, но все же велел бывшим с ним отойти в сторону.

— Да будет тебе ведомо, княже, — торжественно начал старик, — что ты зришь пред собою знатнейших бояр земли Рязанской...

— Ежели Константин Романович желает мира, — холодно перебил его Данило Александрович, — ему надлежит сперва исполнить все мои нароки, кои ему добро ведомы, а уж затем засылать послов.

— Нас послал не Константин Романович, — многозначительно произнес боярин, — хотя речь пойдет именно о нем. Нам не нужна эта распря, княже: твои ратники зорят наши вотчины, вытаптывают посевы, угоняют смердов. Сколько раз мы предлагали Константину Романовичу покончить дело миром! Но он не хочет нас и слушать. И тогда мы подумали, что лучше пожертвовать князем, дабы спасти Рязанскую землю, нежели лишиться и того и другого...

— Так, значит, я вижу перед собою крамольников, предающих своего господина?! — сурово спросил князь Данило. — А вы не помыслили о том, что я могу выдать вас с головою Константину Романовичу, и он повесит вас так высоко, как и приличествует таким знатным особам?

— На то твоя княжья воля, — спокойно ответил его собеседник. — Токмо корысти тебе в том никакой не будет. Мы же предлагаем тебе дело.

— И в чем же состоит ваше дело? — помолчав, спросил князь.

5

Чего-чего, а храбрости Константину Романовичу Рязанскому было не занимать. Словно считая себя заговоренным, мчался он в бой впереди своей рати, ничего не видя перед собой, кроме зловеще поблескивающей брони врага, ибо всегда чувствовал за спиной согласное биение тысяч сердец, готовых разделить с ним и таинственный холод смерти, и одурманивающий жар победы. Мог ли он предположить, что в час решающей битвы с давним и непримиримым соперником вдруг почему-то один за другим отстанут его верные боевые соратники и, когда князя окружат выросшие как из-под земли москвичи, рядом не будет никого, чей меч поднялся бы, чтобы защитить его? А ведь все случилось именно так! Прежде чем князь успел понять, что произошло, сразу несколько наброшенных на него арканов сковали движения Константина Романовича, мгновенно сделав его беспомощным, как спеленатый младенец. Яростно двигая кистью руки, Константин Романович попробовал перерубить узы, но его меч, выбитый мощным ударом, полетел куда-то в сторону. Лишь тогда князь обернулся, чтобы позвать на помощь, и действительно увидел своих воев, скачущих во весь опор, только не к своему князю, а прочь от него. Еще мгновение, и, влекомый безжалостной силой, рязанский князь уже несся вслед за своими похитителями к московскому стану.