Андрей Добров - Басурманка Страница 2

Отец незадолго до смерти, как это было принято, постригся в монахи в Рождественский монастырь, но иночествовал месяц, не выходя уже из кельи. Скоро Бог прибрал его печальную сиротскую душу. Он преставился, оставив все хозяйство на Мануйлу.

После смерти отца Хитрой хотел было жениться, но не получилось – невеста, выбранная еще отцом – из такой же знатной псковской семьи, переселенной в Москву, сбежала с муромским купцом. А потом Хитрой все откладывал и откладывал это важное дело. Так до тридцати и привык жить холостым, и менять что-то серьезно в жизни больше не хотел. Время от времени случались в его жизни увлечения – мужчина он был видный, обеспеченный, а значит привлекательный. Влюблялись в него пару раз и настоящие красавицы, но как представит Хитрой, что в его дворе поселится такая вот хозяйка, как начнет под себя причесывать неспешный мужской уют, как начнет перековывать характер мужа под свои запросы – так тоскливо ему становилось, что шел он к девкам (если не пост, конечно), удовлетворял свои мужские желания, и на этом временно успокаивался.

После смерти отца сосед сосватал его в Разбойный приказ – через знакомого подьячего. Там требовались люди умелые, сильные и умные. Сыщики-обыщики в Разбойном приказе были главными оперативными работниками. Как правило, из московских дворян или дьяков – тех, кто поголовастей. Обычно сыщиков посылали в другие города или села, если в них случались преступления, выходящие за компетенцию местных губных властей. Или когда местные власти не могли раскрыть сути дела. Обычной практикой сыщиков был повальный обыск. Всех жителей села одновременно сгоняли в одно место и те ждали, пока приезжий сыщик с местными старостами и целовальниками, то есть, помощниками, целовавшими крест на честную службу, обыщут каждый дом в поисках краденого. Если этот метод не давал результатов, начинали допросы. Потом – перекрестные допросы. Делали подозреваемым очную ставку – то есть, выставляли очи к очам со свидетелями.

Высокий, полный, с вьющимися темными волосами, небольшой бородкой и серыми глазами, Мануйла Хитрой был добрым человеком, несмотря на свою профессию. Может быть, поэтому ему удавалось делать то, что остальные не могли. Там где другие брали горлом и нахрапом, Мануйла действовал тихо, просто разговаривая с людьми. Бывает, нагрянет наряд из Разбойного в какую-нибудь слободу – местные тут же пугаются, начинают городить Бог знает что, путаться в показаниях. Тогда Мануйла подсядет к страдальцам и заведет с ними беседу про житье-бытье. Слово за слово – мужики отойдут, распрямят спины, расслабятся, и все выложат как на ладони. Другие сыщики из Разбойного эту манеру Хитрого знали и специально начинали сразу орать, грозиться, нагонять страху на мужиков, чтобы они потом Мануйле под спокойный разговор все как на исповеди выложили. Многие, даже из Разбойного, думали, что он так себя на обысках ведет специально – мол, играет так, как кошка с мышами. А сам-то Хитрой – думали некоторые – уж на что ласков, но сам-то внутри как хорек хищный – зацепит и сожрет. Но они ошибались. Хитрой с самого начала своей работы в Разбойном вел себя точно также.

По молодости Мануйла брался за любое дело и пропадал на облавах, да сысках. Но прославился он на всю Москву после дела с разбойником Копырсаем, который шалил вокруг Сущева села. Кстати, за это-то дело и получил он прозвище «Хитрой», то есть – умный, догадливый. Местные губные власти гонялись за Копырсаем, устраивали на него облавы, трясли всех нищих и случайных, неожиданно приходили с обысками в дворы, где его вроде как видели, и даже посулили в награду рубль серебром. Но неуловимый Копырсай как сквозь землю проваливался. Набежит на прохожего на лесной тропинке, обдерет как липку, да еще и побьет пудовыми кулаками. Или остановит бабу с узлом. И тоже – припечатает так, что баба потом неделю в платок кутается, чтобы никто синяков и шишек не видел. Пару раз даже телеги с товаром брал – если от обоза отставали.

Наконец жителям надоела вся эта чехарда, и они поверх голов своих губных, принесли жалобу в Разбойный приказ. А там, чтобы не ссориться с другими земскими властями, решили послать молодого Мануйлу со строгим наказом – слушаться губных, самому в дело особо не встревать. Ну, как бы опыта набираться у местного губного старосты Никиты Прядунова, который хоть особо и не отличился на своем месте, но был человеком услужливым и понятливым.

Прядунов Мануйлу встретил неласково – было понятно, что внимание Разбойного ему не понравилось. Сначала он попытался приезжего сыщика услать по-доброму, потом споить, а там и вовсе вышел из себя, накричал и приказал возвращаться, откуда приехал. Но Мануйла не испугался грозного крика Сущевского головы, а стал ходить по дворам и болтать со всеми подряд. Не только с теми, на кого нападал когда-то Копырсай, а просто со всеми, собирая даже самые глупые подробности, слухи и байки. В результате выяснилось, что молва почему-то приписывает разбойнику длинную рыжую бороду. Потерпевшие как раз со страху не могли вспомнить, какого цвета, длины или формы была эта треклятая борода, но вот люди досужие твердили, что борода рыжая, длинная и топорщливая. «А что, – подумал Мануйла, – дыма без огня не бывает. Может, кто ненароком увидел разбойника, когда тот возвращался с добычей? А может и свои проговорились – те, кто его укрывал, кто кормил и давал ему кров».

Мануйла начал проверять всех рыжих, но поскольку в Сущеве рыжих было – раз, два и обчелся, то и тут ничего у него не получилось. Мало того, Прядунов ходил часто за Мануйлой по пятам и высмеивал. Кончилось тем, что местные стали запирать перед ним калитки, не желая все-таки ссориться с Прядуновым. А кончилось дело неожиданно быстро. Мануйла собрался уже было возвращаться не солоно хлебавши в Москву, но тут его кобыла захромала. И он нанял местного с телегой. Было жарко, и мухи облепили круп мерина. Мануйла долго не мог понять, почему бедная животина терпит, почему не гонит мух, и вдруг понял – а гнать-то нечем! Не было хвоста у лошади. Кто-то отрезал его чуть не по самую репицу! И мерин был, кстати, рыжий. Ну, молодой сыщик и спросил у своего извозчика – зачем тот отхватил хвост лошади. А извозчик объяснил, что это не он. Что он мерина уже таким купил. Совсем немного отдал – коник хороший, даром, что бесхвостый, зато еще сильный и вполне способен и телегу, и сани таскать. Мануйла же поинтересовался – у кого купил? И выяснил, что месяца два назад был этот мерин куплен со двора никого иного, как самого губного старосты Никиты Прядунова.

Подумал Мануйла, да и устроил слежку за самим Никитой. Странная это была слежка – друг за другом. Но только однажды ночью Мануйла подстерег-таки губного старосту, когда тот задней калиткой выскочил с сумой через плечо. Последовал за ним, скинув сапоги – чтобы не топать. А ночь была холодная, чуть ноги не отморозил в одних вязаных чулках. Зато увидел, как у дороги под старой сосной Прядунов вынул из сумки рыжую бороду из конского хвоста с веревочками, чтобы удобнее было подвязывать, да шляпу с широкими полями – атрибуты татя Копырсая.

На следующее утро Мануйла был уже в приказе – все рассказал своему старшому – Акулину Бусинову. Взяв стрельцов, сыщики нагрянули к Прядунову и перевернули его дом вверх дном. Самого же связали и в амбаре немного побили. Скоро отыскалась и сума с бородой, и многие пропавшие вещи. Вот так губной староста сам грабил прохожих, а потом скидывал бороду со шляпой и сам же начинал поиски «неуловимого» вора!

Прядунова свели в московскую губную избу, а вещи раздали ограбленным.

За раскрытие «рыжего» Мануйлу наградили кафтаном с золотыми пуговками, и целую неделю на его двор ходили слуги из боярских дворов с кушаньями, которые посылали ему со своего стола бояре, да боярыни. С того звездного часа Мануйла провел уже много дел, но больше никогда не было такого, после которого вся Москва обсуждала ловкость сыщика Хитрова.

Став постарше, Мануйла и сам поуспокоился, старался ночевать дома, в своей постели, а поездки в другие города принимал как кару небесную.

Глава 2. ЛебедиМалютыСкуратова

«Ах ты, сучий сын! Сидишь тут, чуть не развалясь! Ирод Царя небесного, Навуходоносор! Кровопийца. Сколько кровушки-то выжал из новгородцев, вон, как будто упырь сытый, довольный. Так и кажется – дай ему подзатыльник, изо рта кровищей так и харкнет! Дракул».

И капля пота сползла по бледному бритому виску, впиталась в седые прямые волосы плотной бороды на щеке. Хриплый голос турецкого посла гулко отдавался под сводами. Потом он умолкал, и начиналось бормотание толмача. Иван Федорович не вникал в слова. Он сосредоточено смотрел прямо перед собой.

Вот уж видно – опричнина совсем взяла верх над земщиной. На Новгород царь повел не земское войско, а своих кромешников. А потом вдруг казнил земского печатника князя Висковатого. Как будто мало ему крови было в Новгороде. До сих пор снится иногда, как Малюта острым тонким ножом отрезает, повешенному за ноги Висковатому ухо, а потом чернорясые опричники как мясники срезают с него, визжащего как свинья на закланье, по кусочку – до костей, пока на веревке не закачался окрававленный скелет.