Патрик О`Брайан - Командир и штурман Страница 2

Поскольку моряк слишком долго мешкал, гнев стал испаряться и превратился в меланхолию: Джек поневоле стал размышлять о том, что не имеет своего корабля, об обещаниях, данных ему прямо или косвенно — и нарушенных; о многих планах, которые оставались лишь мечтами. Призовому агенту, своему деловому посреднику, он задолжал сто двадцать фунтов, а вскоре предстояло платить пятнадцать процентов от этой суммы. Жалованье же его составляло всего пять фунтов двенадцать шиллингов в месяц. Некстати вспомнились иные приятели и сослуживцы. Будучи моложе Джека, они оказались удачливее и обогнали его. В лейтенантских чинах они уже командовали бригами и тендерами, а некоторые даже получили временное звание капитана и ждали его подтверждения. Причем все они захватывали трабакало в Адриатике, тартаны в Лионском заливе, шебеки и сетти[7] по всему побережью Испании. Слава, продвижение по службе, призовые деньги.

Услышав бурю оваций, Джек очнулся, принялся ожесточенно хлопать в ладоши, придав лицу восторженное выражение. Молли Харт сделала книксен и улыбнулась; поймав его взгляд, улыбнулась снова. Он принялся аплодировать еще громче, но она как-то почувствовала, что он или не удовлетворен концертом, или отчего-то был невнимателен, и ее радость заметно уменьшилась. Однако исполнительница продолжала благодарить слушателей сияющей улыбкой. В бледно — голубом атласном платье, с двумя нитками жемчуга — жемчуга с корабля «Святая Бригитта» — она выглядела неотразимо.

Джек Обри и его сосед в порыжелом черном сюртуке поднялись одновременно и переглянулись. Джек с выражением холодной неприязни-остатки нарочитого восторга, исчезая, делали его особенно жестким — негромко произнес:

— Мое имя Обри, сэр. Меня можно найти в гостинице «Корона».

— А мое, сэр, Мэтьюрин. Каждое утро я бываю в кофейне Хоселито. Не изволите ли отодвинуться?

У Джека вдруг возникло нестерпимое желание схватить свое хрупкое золоченое кресло и разбить его о голову этого заморыша, однако он сдержался и даже принял довольно учтивый вид. У него не было иного выбора, поскольку поневоле приходилось соблюдать правила хорошего тона. И вскоре ему уже пришлось протискиваться сквозь плотную толпу синих и алых мундиров, среди которых иногда попадались черные сюртуки штатских. Добравшись до тройного кольца, окружавшего миссис Харт, он через головы почитателей воскликнул: «Очаровательно, великолепно, превосходно исполнено!» , помахал ей рукой и вышел из салона. Проходя по холлу, Джек обменялся приветствиями с двумя морскими офицерами. Один из них был его прежним сослуживцем, с которым они сиживали в кают-компании «Агамемнона». Тот заметил:

— У тебя какой-то очень недовольный вид, Джек.

Второй, высокий мичман, прямой как палка от такого скопления высоких чинов и собственной накрахмаленной сорочки с оборками, когда-то был младшим офицером его вахты в пору службы Джека на «Тандерере». Наконец, Джек поклонился секретарю коменданта, который ответил улыбкой, поднятыми бровями и многозначительным взглядом.

«Интересно, что за делишки обделывает сейчас эта ракалья?» — подумал Джек, направляясь к гавани. Ему вспомнились двуличие секретаря и его собственное недостойное заискивание перед этой, увы, влиятельной персоной. Обри был почти обещан великолепный, хотя и малотоннажный, недавно обшитый медью, только что захваченный французский капер[8]. Но тут нагрянул с Гибралтара брат секретаря, и капер, ясное дело, достался ему. «Поцелуй меня в задницу!» — громко произнес Джек, зло вспомнив, с какой покорностью он встретил это известие наряду с очередными признаниями секретаря в его добром к нему отношении и туманными обещаниями будущих благ. Затем припомнил собственное поведение в нынешний вечер, в особенности то, как он уступил дорогу этому недомерку в сюртуке, не сумев достойно ответить, не найдя подобающих слов, которые были бы одновременно и учтивы, и убийственны. Он был чрезвычайно недоволен самим собой, заносчивым штатским и всем военным флотом в придачу. Не радовали его ни бархатная нежность апрельского вечера, ни хор соловьев в апельсиновой роще, ни грозди звезд, до которых, казалось, можно было дотянуться рукой.

Гостиница «Корона», в которой остановился Джек, несколько напоминала знаменитое заведение с тем же названием в Портсмуте: та же заметная издали надпись киноварью на золоченой вывеске над входом — память о первом британском пришествии. Здание было построено около 1750 года в чисто английском стиле, без всякой оглядки на средиземноморскую архитектуру, за исключением черепичной крыши. Но на этом сходство заканчивалось. Хозяин гостиницы был с Гибралтара, обслуга — жители Испании, вернее, Менорки. Здесь царили запахи оливкового масла, сардин и вина, но не было никакой надежды получить бейкуэльский торт, кекс из Экклза или хотя бы приличный пудинг. Зато ни в одной английской гостинице вы не встретили бы горничную, так похожую на смуглый персик, как Мерседес. Резвой походкой она выбежала на тускло освещенную лестницу и, полная жизни и света, глядя наверх, воскликнула:

— Письмо, тененте[9]. Я приносить его…

В следующее мгновение она была рядом с Джеком, улыбаясь с невинным восторгом. Он хорошо представлял себе важность адресованного ему письма, но все же ответил с заученной игривостью, слегка похлопав девушку по мягкому месту.

— И к вам приходить капитан Аллен, — добавила она.

— Аллен? Аллен? На кой черт я ему понадобился?

Капитан Аллен был спокойный, пожилой господин. Единственное, что Джеку было известно о нем, это то, что он американский роялист и считается весьма упертым в своих взглядах. Он мог в любую минуту увалить под ветер и носил длинный жилет.

— Наверно, насчет похорон, — произнес Обри. — Деньги по подписке собирает.

— Плохие новости, тененте? — спросила Мерседес, выйдя в коридор. — Бедный тененте.

Взяв со стола свечу, Джек направился в свой номер. Он не стал вскрывать письмо до тех пор, пока не скинул мундир и не развязал шарф. Затем с опаской посмотрел на адрес. Он заметил, что надпись сделана незнакомым почерком и адресована не лейтенанту, а капитану королевского флота Обри. Нахмурившись, он процедил: «Дурень несчастный» — и перевернул конверт. Черная печать расплылась, поэтому когда он стал нагревать ее на огне свечи, то никак не мог удалить сургуч.

— Ничего не получается, — произнес он. — Во всяком случае, это не старина Ханке. Тот всегда запечатывает письмо облаткой. — Ханке был его агентом, кредитором и мучителем.

Наконец-то ему удалось распечатать пакет. Письмо гласило:

«От достопочтенного лорда Кейта, рыцаря Ордена Бани, Адмирала синего вымпела и Верховного Главнокомандующего судов и кораблей Его Величества, как используемых, так и тех, что будут использоваться на Средиземном море и т. д. и т. п.

В связи с тем что капитан Сэмюэл Аллен, командир шлюпа Его Величества «Софи», переводится на «Паллас» по причине кончины капитана Джеймса Брэдби, настоящим вам надлежит проследовать на борт «Софи» и принять на себя обязанности по командованию ею, требуя от всех офицеров и экипажа указанного шлюпа выполнять свои обязанности со всем послушанием и почтением к вам, как их командиру; вам также надлежит исполнять опубликованные регламенты, а также приказы и указания, которые вы можете время от времени получать от любого из ваших начальников, состоящих на службе Его Величества. Отсюда следует, что ни вы, ни кто-либо из ваших подчиненных не вправе уклониться от своих обязанностей под страхом наказания.

Сей приказ исполнить без промедления.

Дан на борту «Фудруаяна»

в открытом море, 1 апреля 1800 года».

«Джону Обри, эсквайру,

настоящим назначенному командиром

шлюпа Его Величества «Софи»

согласно распоряжению адмирала Томаса Уокера»

Джек Обри еще раз пробежал письмо, однако вначале никак не мог поверить своим глазам — лицо его покраснело и приняло крайне жесткое, суровое выражение. Он заставил себя прочитать приказ вслух строчка за строчкой. Второй раз он читал гораздо быстрее, и только тогда его охватила шедшая из глубины сердца безмерная радость. Лицо молодого моряка раскраснелось еще больше и расплылось в непроизвольной улыбке. Джек громко хохотнул и похлопал письмом по столу, затем сложил его, вновь развернул и перечитал с величайшим вниманием, совершенно забыв о смысле среднего абзаца. Его формулировка на долю секунды обдала Джека холодом, ему показалось, что вот — вот рухнет блистательный новый мир, внезапно открывшийся перед ним: он увидел злополучную дату. Обри поднес письмо к свету и разглядел надежный, утешительный и незыблемый, как скала Гибралтара, водяной знак Адмиралтейства — неизменно внушающий к себе уважение якорь надежды.