Валентин Пикуль - «Мир во что бы то ни стало» Страница 2

Из Петербурга прибыл в Тарутино для связи князь Петр Волконский, и Кутузов гусиным пером указал ему на лавку:

– Ты посиди, князь Петр, я письмо закончу.

– Кому писать изволите?

– Помещице сих мест – Анне Никитичне Нарышкиной…

Было утро 23 сентября 1812 года. Понедельник.

В избу шагнул взволнованный Коновницын:

– На аванпостах появились французы с белыми флагами и просят принять Лористона для свидания с вашей светлостью, а Лористон письмо к вам имеет – от Наполеона…

Сразу же нагрянул сэр Роберт Вильсон, военный атташе Англии; извещенный о прибытии Лористона, он стал высказываться перед Кутузовым в таком духе, что честь и достоинство русской армии не позволяют вести переговоры с противником:

– А герцог Вюртембергский и принц Ольденбургский, ближайшие родственники мудрого государя нашего, и мыслить не смеют о мире с этим корсиканским злодеем.

Кутузов в британской опеке не нуждался:

– Милорд, обеспокойтесь заботами о чести своей армии, а русская от Вильны до Бородина достоинство воинское сберегла в святости… Избавьте меня и от подозрений своих!

Волконскому он велел ехать на аванпосты, требовать от Лористона письмо императора. Волконский сообразил:

– Лористона вряд ли устроит роль курьера, он обязательно пожелает вручить письмо лично вам… Не так ли?

– Известно, – отвечал Кутузов, – что не ради письма он и заявился… А ты, князь Петр, пошли адъютанта своего Нащокина ко мне в Леташевку с запросом, да вели ему ехать потише. Нам каждый день и каждый час задержки Бонапартия в Москве – к нашей выгоде и во вред и ущерб самому Бонапартию…

Волконский все понял. Понял и ускакал.

Кутузов всегда носил сюртучишко, а теперь, ради свидания с Лористоном, решил облачиться в мундир со всеми регалиями. Однако эполеты его успели потускнеть от лесной сырости, золотая канитель их померкла, бахрома кистей даже почернела.

– Петрович! – позвал он Коновницына. – Ты, будь ласков, одолжи мне свои эполеты, они у тебя понарядней…

Потом, выйдя из избы, окруженный встревоженными офицерами, Михаил Илларионович сказал им:

– Господа. Ежели возникнет беседа у вас с Лористоном или его свитою, прошу судачить больше о погоде и танцах-шманцах. А к вечеру весь лагерь пусть распалит костры пожарче, кашу варить сей день с мясом, музыкантам играть веселее, а солдатам петь песни самые игривые… Вот пока и все.

Волконский сознательно потомил Лористона на аванпостах, а Нащокин не спешил гнать коня до Леташевки и обратно, почему посланец Наполеона и заявился в главной квартире лишь к ночи. Солдатские костры высветили полнеба, в этом зареве было что-то жуткое и зловещее, за лесом играла музыка, в Тарутине солдаты плясали с местными бабами, а среди веселья бродили как неприкаянные пленные французы, и они делали вид, что приезд Лористона их уж не касается. Кутузов все продумал заранее, как отличный психолог. На длинной лавке в избе своей он рассадил генералов, меж ними поместил герцога Вюртембергского с принцем Ольденбургским, средь них пристроил и сэра Вильсона. В маленьком оконце зыбко дрожали отблески бивуачных костров великой российской армии…

– Прошу, – Кутузов указал Лористону место на одном конце стола, а сам уселся с другого конца. – Всех, господа, прошу удалиться, – велел он затем генералам и таким образом избавился от принца с герцогом. Но сэр Вильсон не ушел, согласный сидеть даже за печкой, и тогда Кутузов пожелал ему очень вежливо: – Спокойной ночи, милорд…

В избе остались двое: Лористон и Кутузов. Очевидно, пугающее зарево костров над Тарутином надоумило маркиза завести речь о московском пожаре, и он развил свое богатое красноречие, дабы доказать невиновность французов.

– Я уже стар и сед, – отвечал Кутузов, – меня давно знает народ, и посему от народа я извещен обо всем, что было в Москве тогда и что в Москве сей момент, пока мы здесь с вами беседуем… Если пожар Москвы еще можно хоть как-то объяснить небрежностью с огнем, то чем вы оправдаете действия своей артиллерии, которая прямой наводкой разбила самые древние, самые прекрасные здания нашей первопрестольной столицы…

Лористон перевел речь на пленных, благо обмен пленными всегда был удобной предпосылкой для мирных переговоров.

– Никакого размена! – возразил Кутузов резко. – Да и где вы наберете столько русских в своем плену, чтобы менять их на своих французов – один за одного?..

После чего маркиз заговорил о партизанах:

– Мы от этих гверильясов уже натерпелись в Испании! Нельзя же и в России нарушать законные нормы военного права… Нам слишком тягостны варварские поступки ваших крестьян, оснащенных, словно в насмешку, первобытными топорами и вилами.

Ответ фельдмаршала: «Я уверял его (Лористона), что ежели бы я желал переменить образ мыслей в народе, то не мог бы успеть для того, что они войну сию почитают равно как бы нашествия татар, и я не в состоянии переменить их воспитание».

От такого ответа Лористона покоробило:

– Наверное, все-таки есть какая-то разница между диким Чингисханом и нашим образованным императором Наполеоном?

Но Кутузов четко закрепил свое мнение:

– Русские никакой разницы меж ними не усматривают…

В крохотное оконце все время заглядывали с улицы офицеры, силясь по жестикуляции собеседников определить содержание их речей. Один из таких наблюдателей писал в своих мемуарах, что жесты Кутузова напоминали «упреки, а со стороны Лористона – оправдания, которым он, видимо, желал придать важность».

– Вы не должны думать, – говорил Лористон, – что причиною моего появления служит безнадежность нашего положения. Однако я не отрицаю мирных намерений своего великого императора… Посторонние обстоятельства разорвали нежную дружбу наших дворов после Тильзита, и не пришло ли время восстановить их? Хотя бы, – заключил Лористон, – хотя бы перемирием.

«Вот чего захотели, чтобы убраться из Москвы подобру-поздорову, усыпив нас!..»

Кутузов не замедлил с ответом:

– Меня на пост командующего выдвинул сам народ, и, когда он провожал меня к армии, никто не молил меня о мире, а просили едино лишь о победе над вами… Меня бы прокляло потомство, подай я даже слабый повод к примирению с врагом, и таково мнение не только официального Санкт-Петербурга, но и всего простонародья великороссийского…

Лористон резко поднялся, и в шандале качнулось пламя свечей. А за окном еще полыхало зарево костров над Тарутином – жаркое. Нервным жестом он извлек письмо Наполеона:

«КНЯЗЬ КУТУЗОВ! Я посылаю к Вам одного из моих генерал-адъютантов для переговоров о многих важных предметах. Я желал бы, чтобы Ваша Светлость верила тому, что он Вам скажет, и особенно когда выразит Вам чувства уважения и особенного внимания, которые Я издавна к Вам питаю. За сим молю Бога, чтобы он сохранил Вас, князь Кутузов, под своим священным и благим покровом. НАПОЛЕОН».

Ну что ж! И на том спасибо. Кутузов сложил письмо.

– Чтобы передать его мне, можно было прибегнуть к услугам простого курьера.

– Да! – вспыхнул Лористон. – Но мой великий император еще велел просить мне у вас разрешения поехать в Петербург для личных бесед с вашим императором Александром…

Кутузов со вздохом брякнул в колоколец:

– Князя Петра сюда! Живо… – Волконский предстал, что-то наспех дожевывая. – Вот человек, облеченный большим доверием нашего государя императора, и он завтра же отъедет обратно в Петербург, где в точности и доложит о вашем желании…

Время уже наступало Наполеону на пятки, и Кутузов верно расценил беспокойство Лористона, который сказал ему:

– Ради спешности дела мой император согласен пропустить князя Волконского на Петербург через… через Москву!

Волконский тоже был человеком ума тонкого.

– А мы, русские, не спешим, – усмехнулся он. – Думаю, что в объезд Москвы дорога-то моя будет вернее…

Время, время! Лористон истерзал перчатки, комкая их нещадно; уже не скрывая волнения, он спросил напрямик:

– Какое значение может иметь наша беседа?

На колени Кутузова вскочил котенок, и он его гладил.

– А никакого! – был ответ, убийственный для Лористона. – Я не склонен придавать нашей беседе ни военного, ни паче того политического характера. Все подобные разговоры мы станем вести, когда ни одного чужеземца с оружием в руках не обнаружится на нашей священной русской земле…

Лористон сложил руки на эфесе боевой шпаги:

– Не забывайте: наши армии почти равны в силах!

– Я знаю, – откровенно зевнул Кутузов…

За полчаса до полуночи Лористон покинул главную квартиру и вернулся к аванпостам, где его с нетерпением поджидал неаполитанский король – Мюрат…