Александр Круглов - Клянусь! Страница 2

Тысячи глоток заулюлюкали, проклятья опять понеслись — свирепей и не придумаешь.

Колонна как раз упёрлась в стену из военных машин, перегородивших проспект в три ряда. Вот они — наше Бородино, поле наше Куликово, наш Сталинград!

В голове колонны первая тысяча — специально подобранные штурмовики — молодые, крепкие, обученные. За ней вторая — «тьма», не менее мощная. Между ними — бортовой «ЗИЛ» с Константиновым, штабом, трансляцией.

— С ходу берём! — отдал приказ с открытого «борта» Константинов. — Штурмуем! Вперёд!

Крымчан со мной было с полдюжины. Имя запомнилось только одно — Ася. Парень с ней был. Оба, кажется, из Феодосии. Никто нас в таран головной не записывал, сами затесались в него. Тогда я был ещё молодой (более чем на десять лет моложе теперешнего), по утрам занимался йогой; всё лето на море, под солнцем, в солёной воде, а зимой — крутые горные охотничьи тропы. Не пью, не курю. Единственный грех мой — красотки. И чем помоложе, чем краше, тем и сердце гулче стучит, и на душе веселей. Словом, вместе со всеми, намного моложе меня, и я по приказу Ильи Константинова ринулся в бой. Туда-сюда опытным глазом метнул, выбрал направление броска. Захват, прыжок, снова захват — и я уже на капоте ближайшей в первом ряду автомашины.

Ася с парнем полезли в кузов соседнего «КамАЗа» через решётчатый борт, остальные крымчане — между колёс, под машинами. Также по- разному, изобретательно устремились на абордаж и основные наши таранные силы. С этой минуты пути горстки крымчан разошлись. Зато, спрыгнув с капота между первым и вторым рядами машин, я оказался в компании совсем не знакомых, но, как оказалось, очень ловких, толковых, отважных людей. Были они в камуфляже и ленточки наградные на нём — не иначе, как «афганцы». В руках у каждого по бутылке, а то и по две. Я догадался, конечно: сам швырял такие же по немецким танкам в войну. К тому же один из «афганцев» — самый крученый-верченый, неуёмный и озорной — тут же в нетерпении размахнулся и зафиндолил самодельный «коктейль Молотова» аж за третий заградительный ряд автомашин. Там задымило, вспыхнуло и загудело, отвлекая на себя внимание всех. А камуфляжники, как по команде, рассредоточились по грузовикам, в момент вскрыли кабины, движки завели и, резко бросая машины вперёд и назад, разворачиваясь, стали крушить все другие, стоявшие рядом «ГАЗы», «КамАЗы», «ЗИЛы». А в «ЛАЗ», стоявший в сторонке, запустили бутылку, он тут же вспыхнул и пошёл полыхать.

Вот тогда-то из самых глубин вражеского средоточия в брешь из раздвинутых нашими смельчаками помятых «КамАЗов», «ЗИЛов» хлынуло не меньше сотни спецназовцев — в касках, бронежилетах и со щитами. Я, что было мочи, рванул от них без оглядки к своим, откуда пришёл. А навстречу мне и наседавшим сзади спецназовцам валила уже следующая волна неустрашимых отчаянных наших парней. Древками красных знамён, планками, отодранными от автомобильных бортов, пустыми канистрами и даже отбитыми уже у спецназовцев щитами и касками они вовсю колотили их, оттесняя назад, где, как пошёл уже слух, командовал oпeрацией сам Ерин — главный блюститель порядка в ту пору при Ельцине, генерал, министр внутренних дел. К тому же один из захваченных ребятами «КамАЗов» продолжал, как танк, таранить всё, что попадало ему на пути. Прицелясь, он попёр и на спецназовцев. Одного, сдавая назад, всё же прижал, да так, что больше тот и не встал. Ещё одного притиснул вплотную к автобусу, который уже вовсю пылал. От него, от огня этого, вспыхнул, наконец, больше всех бушевавший «КамАЗ». Водитель-yгонщик, отчаянная голова, успел выскочить из кабины. Но спецназовцы получили приказ хватать всех костоломов, поджигателей и громил. Навалились гуртом на него. Но наши ответили еще более яростной, мощной атакой. Вырвали своего из вражеских рук. И пошло, началось — самое дружное, неудержимое, главное. Старики, женщины, дети ковыряли асфальт, выворачивали чем попадя булыжники из мостовой, дробили их, растаскивали кирпичную кладку оград. Добывали, поставляли наипервейшее оружие пролетариата — камни, а мы их градом обрушивали на головы наших врагов. Только в Моздоке, на Балатоне, под Веной, поливая из автомата фашистов свинцом, забрасывая из окопов гранатами, круша из орудий танковую лобовую броню, я испытывал то же, что было со мной в тот незабываемый Первомай.

Многим тут же, на поле брани, перевязывали раны других увозили на каретах с красными крестами. Догорали, смрадно коптя небо, автобус и бортовушки. Уже посыпали песком, смывали водой кровь на дорогах. А мы, как проломили нахрапом, упорством стену из автомашин, утвердились на кровью отбитой полоске московской русской земли, так и остались стоять, не уступили её «дем-перам» — бесам контрреволюции. Всем, всюду, всегда так бы стоять!

Ни Асю с парнем, никого из крымчан я после схватки больше не видел. Но уверен, что и они крушили врагов что надо, на славу! И неудивительно, что и в дальнейшем при любых обстоятельствах мы отважно бросались наперекор любым вражеским вылазкам, впрягались во все патриотические инициативы, смело брали ответственность на себя. Как и прежде, еще до Москвы.

В феврале 1992 года в Севастополь нагрянул Хмара — депутат Верховного Совета Украины, украинский националист, злобствующий русофоб. С ним специальным поездом прибыло несколько сот оуно-бандеро-руховских боевиков, наверняка прихвативших с собой и оружие. Об этом предупредил меня начальник севастопольской городской милиции полковник Виват Александрович Белобородов.

— Не позволяйте себе ничего лишнего, будьте сдержанны, — жёстко посоветовал, почти потребовал он. — Считайте, что идёте на подранка, на секача. Всё может быть, — напомнил он мне о коллективных наших охотах в Крымских горах, где, бывало, разъярившийся зверь вспарывал неосторожным стрелкам и животы. — А я, — пообещал он, — постараюсь выставить вам на подмогу побольше штыков.

Бандиты так и жаждали поскорее добраться до непокорённого Севастополя и показать москалям, кто, чёрт побери, теперь в нём, как и на всей Украине, хозяин.

Севастопольский мэр той поры Иван Ермаков, опасаясь выставлять непрошеным враждебным пришельцам крутые условия, по существу предоставил им зелёную улицу. И те, передвигаясь военизированной колонной — шеренгами на всю проезжую полосу, в камуфляжной форме, с антирусскими лозунгами и под знамёнами своих партий, начали запрограммированное шествие «новых хозяев» исконно российского, русского Севастополя. Но штаб РПС, РДК, РП, РПК, который мы в нашем городе заранее создали ещё накануне, призвал севастопольцев к бдительности. Своих призвали и ветераны, и коммунисты. Откликнулись тысячи. Заполнив город, объединившись и, словно пленных, от улицы к улице, из рук в руки передавая колонну зарвавшихся западенцев, мы в конце концов выпроводили их к отбывавшему восвояси поезду. Да ещё в хвосте, к последнему вагону закрепили метлу, чтоб заметала за ними следы.

Следующая масштабная, значимая схватка с оккупантами тоже связана с лютым национализмом западенца-нациста Хмары. Выяснилось, что он со товарищи решили, ни мало ни много, захватить и наказать командующего Черноморским флотом вице-адмирала Касатонова, который продолжал рассматривать Севастополь как главную базу российского Черноморского флота. Командующий, конечно, усилил охрану флотского штаба, да и лично свою. Внесли свою лепту в охрану и мы — руководители, активисты всех четырёх названных выше движений, а также многие члены ветеранских и левых организаций, словом, тысячи и тысячи севастопольцев и соратников из многих других крымских городов и весей. Разбив в сквере у штаба Черноморского флота палатки, мы установили круглосуточное, затянувшееся на неделю, дежурство силами имевших боевой опыт коллег. Пикеты, митинги, следовавшие один за другим, у штабов российского и украинского флотов, у горадминистрации и горсовета, гремели предупреждениями и требованиями в адрес не только украинских, но и российских властей, и прежде всего, российского президента — предателя ЕБНа. На ноги поднялись весь Севастополь, весь полуостров, был в напряжении и флот. На центральной городской площади имени Нахимова севастопольцы, моряки-черноморцы, патриоты со всего Крыма собирались на митинги десятками тысяч. Не в состоянии далее ждать, горя нетерпением, они с надеждой взывали к командованию, ко всем морякам Черноморского флота: «Подымайтесь! Мы с вами! Родина или смерть!» и готовы были идти в штыки, с голыми руками за Россию.

К лету того же 1992 года страсти с новой силой разжёг прибывший в Севастополь запудривать нам мозги один из самых мерзких ельцинских гадёнышей, лютый ненавистник всего российского, русского, русских — министр иностранных дел Российской Федерации Козырев (Фридман — по родовой фамилии в основном его паспорте гражданина Израиля). Злонамеренная расточительность этого засланца Запада по разбазариванию земель, собственности и важнейших интересов русских, россиян, России широко известна. И севастопольцы, моряки-черноморцы, крымчане, по нашему зову собравшиеся со всего полуострова на главной площади города, со всей решительностью продемонстрировали этому американо-израильскому агенту, завзятому сионисту в роли министра Российской Федерации всю свою железную необоримую волю к скорейшему безоговорочному воссоединению Крыма, Севастополя с Родиной нашей — Россией. И когда заезжий, в сущности чужак, презренный карлик (не только по ничтожному росточку своему, но и по духу, уму) выкатился колобком из машины, разгневанный люд всё с тем же нашим боевым кличем «Родина или смерть!» чуть не сбил его с ног и едва не затоптал. Но на этот раз и с этим предателем возмездие решило повременить.