Виктор Шкловский - Житие архиерейского служки Страница 2

Первый и второй пункты обычно обозначали слово и дело.

Первый пункт – это кто виновен в дерзновении против бога и церкви.

Второй пункт – это оскорбление государя и государственных постановлений.

Для этих двух пунктов и была учреждена Тайная канцелярия.

Тайная канцелярия было место такое, от одного имени которого люди падали в обморок.

Мальчик, слушая заговор, не понимал, что такое первый и второй пункт, и думал, что первый пункт – это запрещение печь блины, а второй – печь пироги, и считал преступление ужасным.

Служка Малышев был человек смелый и к виске на дыбе привычный, потому что доносчика тогда тоже пытали.

Вбежал он в севскую провинциальную канцелярию и закричал там слово и дело.

Во исполнение законов наложили на архимандричью старость оковы, отослали с доносителем свидетелей (а свидетелями были все монахи) в Тайную канцелярию.

Здесь открылись новые важности. Оказалось, что архимандрит во время всенощной на торжественный день тезоименитства государыни императрицы приказал стихиры читать, а не петь.

Малышева Семена приказано было наказать телесно и отдать в солдаты, а архимандриту было приказано петь, старостью и подагрой не отговариваясь.

Окончившаяся таким образом экспедиция, то есть делопроизводство, не оставила без подозрения и хитроумного, предприимчивого, памятливого, бойкого и неустрашимого в злоключениях родогожского деда.

Архимандрит испросил от московского митрополита повеление о переведении и сего хитроумного доносчика вместе с тяжебным делом его в Николаевский столбовский монастырь, отстоящий от Севска в пятидесяти верстах. Туда за дедом последовал и Гавриил, которому было в это время уже десять лет.

Пребывание в Столбовском монастыре

Столбовский монастырь отстоит от Родогожа в семи верстах.

Архимандрит Варлаам Маевский, получив к себе в монастырь бойкого, памятливого и предприимчивого, неустрашимого в злоключениях добрынинского деда, был испуган, не чая добра и от Гавриила.

Поэтому отправил он старика в Родогожскую пустынь, с глаз долой. А Гавриила Добрынина оставил при себе как бы в виде заложника. У Гавриила был уже в это время голос – дискант. Так что пребывание его у архимандрита тем самым оплачивалось.

Дед, удаленный в пустынь (так назывались в России малые монастыри, в которых не было архимандритов или игуменов), на архимандрита уже ни по первому, ни по второму пункту жалобиться не мог.

Пострижена в монахини была мать Гавриила, и поселилась она в Севском женском монастыре.

В Столбовском монастыре монахи часто зазывали к себе в кельи Гавриила, любуясь его миловидностью и внушая ему попутно желание возлюбить добродетель и удостоиться получить ангельский чин.

В этом чине считали себя все пребывающие монахи и в том числе родогожский дед.

Однажды во время вечернего в церкви моления один из черноризцев, отец Арсений, пользуясь отсутствием в церкви архимандрита, соскочил с левого клироса, поднял свою мантию и начал прыгать по церкви, как обезьяна, но в такт церковному песнопению.

Натурально и понятно, что Арсений был пьян.

Прыжки черноризца показались Гавриилу забавными. Он почувствовал, как украсилась ими вся вечерня.

Показалось Гавриилу, что если он все эти действия перескажет архимандриту, то, может быть, он заставит отца Арсения еще попрыгать для общей забавы и введет это действо на вечерне как постоянное.

Но, выслушав Гавриила, архимандрит рассудил иначе – он послал отца Арсения на неделю в монастырскую поварню дрова рубить, воду носить.

За все это черноризцы Гавриила возненавидели, считая его, не без справедливости, доносчиком.

Архимандрит же мальчика полюбил и неоднократно заставлял его в своей келье представлять действо прыгающего чернеца, а сам при этом смеялся со всех сил и прихлопывал в ладони.

Потом, двадцать восьмого июля 1762 года, произошло событие. Император Петр был императрицей свергнут и через несколько дней умер, как говорили, от желудочных колик.

Веселие гвардии, поставившей императрицу, было велико.

Вино, и хлебное и виноградное, было роспито все, какое было в столице.

Поговаривали о том, что вернут монастырям деревеньки.

Поговаривали о том, что царем будет Орлов.

О многом еще говорили.

Поговаривали об этом и в монастырях, поговаривали тихонько и на улице.

Но в начале июля на улицах забил барабан и был оглашен манифест следующий:

«Воля наша есть, чтобы все и каждый из наших верноподданных единственно прилежал своему званию и должности, удаляясь от всяких продерзких и непристойных разглашений. Но противу всякого чаяния, к крайнему нашему прискорбию и неудовольствию, слышим, что являются такие развращенных нравов и мыслей люди, кои не о добре общем и спокойствии помышляют, но как сами заражены странными рассуждениями о делах, совсем до них не принадлежащих, не имея о том прямого сведения, так стараются заражать и других слабоумных… Если сие матернее увещевание и попечение не подействует в сердцах развращенных и не обратит на путь истинного блаженства, то ведал бы всяк таковых невеждей, что мы тогда уже поступим по всей строгости законов».

Короче говоря, приказано было молчать и благоденствовать.

Но вскоре Гавриила перевели из Столбовского монастыря в Родогожскую пустынь.

Внук снова встречается с хитроумным дедом

Три года прожил мальчик с дедом вместе, учился пению по ноте, а также циферному исчислению.

Дед на бумаге исчислял ему всю невыгодность нынешнего монастырского положения, и мечты об ангельском чине отлетели от Гавриила.

Иногда мальчик отъезжал в Столбовское духовное правление для помощи тамошнему канцеляристу писать духовные ведомости о бывших и не бывших у исповеди.

В течение сего времени учреждена была Севская епархия, и севский Спасский монастырь преобразован был в дом архиерейский, а Родогожская пустынь со многими другими монастырями уничтожена.

Уже далеко зашла наука Добрынина, читал он многие книги – и «Похождение Жильблаза де Сантиланны», сочинение господина Лесажа, и того же сочинителя книжицу под названием «Баккалавр саламанской, или похождение дона Херубин да ла Ронда».

В книжечке «Баккалавр саламанской» снискивал себе человек фортуну на службе архиепископа Мексики.

Но как попасть в Мексику из Родогожа?

В 1765 году повез родогожский дед внука своего, российского, так сказать, Жильблаза, с намерением пристроить его в Севск, в консисторию.

Но консистория – то есть духовная канцелярия – была уже укомплектована.

Нужно было вновь искать предмета должностного или училищного. Народных училищ тогда в России не было. Из семинарий самая ближняя в пятистах верстах, то есть в Москве.

Да и та была только тем хороша, что лучше ее не было.

Пока непостижимая судьба пеклась о Гаврииле Добрынине, ходил он каждодневно в домовую вотчинную графа Чернышева контору для усовершенствования в писании.

Вотчинные конторы крупных господ во всем облике своем подражали государственному управлению и как бы сами собой представляли такие государства.

Вотчинный управитель, приказчик и бурмистр изображали из себя присутствующих членов, земский писарь – секретаря.

И все они, кроме управителя, были крепостными людьми Чернышева.

Контора состояла из двух чистых горниц и разделялась на столы, или на повытья.

Слово это старое, но в России его запомнили надолго в производном слове «повытчик». Слово это вы можете знать хотя бы из «Мертвых душ» Гоголя.

Судейский стол за перилами покрыт красным сукном. На нем Уложение царя Алексея Михайловича, а также повеления и формы графские об управлении вотчиною.

Правили вотчиной через повытчиков крестьяне-богатеи и делали в вотчине что хотели.

На стенах изображение царской фамилии и генеральная сей вотчины карта.

Карта же в большом масштабе лежит у стены, в специально выдолбленном бревне, свернутой.

Напротив конторы кладовая для хранения денежных сборов. Караульная и архив.

В этой академии, под руководством деда, совершенствовал свои таланты Добрынин. Отсюда же он делал и выезды.

Восьмого мая в 1766 году выезд сделан был к упраздненному Столбовскому монастырю, к Николину дню, на ярмарку.

Ярмарки, как правило, устраивались на монастырской земле и приурочивались к монастырским праздникам, или монастырские праздники к ним приурочивались.

Взяв с собою чернильницу и бумагу, выехал на этот праздник и Добрынин. Зная все обычаи, побежал он в церковь и встал у окна. Богомольцы, которыми набита была церковь, совершали непрерывные молебны, нанимая священномонахов.

Начали они подходить к Гавриилу, прося о написании имен на карточках за здравие и упокой.

Гавриил начал усердно содействовать молебствию за добровольную плату. Через несколько часов почувствовал он уже в кармане вес нескольких медных гривен.