Валентин Пикуль - Старое, доброе время Страница 2

– Что им велите передать? – спросила немка.

– Я сам передам, фрау, стоит ли затруднять вас?..

Подъехали к аптеке, а из дверей ее как раз и выходит один – рыжий. Шерстобитов – хвать его за глотку и повалил.

– Ты мне совсем не нужен, – сказал он ему. – Отпущу сразу, ежели скажешь, где еще двое твоих приятелей?

– Там, – показал рыжий на мост, где, облокотясь на перила, поджидали рыжего блондин с брюнетом…

Банкир Штиглиц навестил Шерстобитова:

– Позвольте презентовать вам тысячу рублей в благодарность за вашу расторопность.

– Н е т! – отказался взять деньги Шерстобитов. – Я исполнял не ваше, барон, поручение, а поручение начальства, вот если оно соизволит…

Николай I соизволил выделить из казны тысячу рублей для награды Шерстобитова, наградил его орденом Станислава, из XIV класса Табели о рангах передвинул его сразу в XII класс, и стал Карп Леонтьевич губернским секретарем (что равняется чину поручика или корнета). Завел он себе пушистый халат на беличьем меху, настроил гитару, ударил по струнам, и в клетке радостным пением отозвалась ему канарейка.

Понятно, что Кокошкин оставил его при столичной полиции, сделав Шерстобитова квартальным надзирателем. Но вскоре Карп Леонтьевич “заявил себя самым искусным, осторожным, находчивым, вкрадчивым и терпеливым сыщиком”. Свершив преступление, злодеи часто скрывались в провинции, железных дорог не было, телеграфная связь отсутствовала, и потому Кокошкин часто засылал Шерстобитова в дальние командировки, чтобы преследовать преступников и брать их живьем с доставкою “на дом” – прямо пред светлейшие очи Кокошкина.

До 1842 года в России вообще не было сыскной полиции: когда же ее завели, то выработали лишь десять пунктов обязательного надзора: первый касался наблюдения за публикой в храмах божиих, а десятый “благочиния в домах непотребных женщин”. Шерстобитов явился как раз кстати, ибо он обладал не только нюхом сыщика – это был, скажем прямо, т а л а н т, не о таких ли в народе говорят, что они “сквозь землю видят”.

Надо сказать, что Карп Леонтьевич был не так уж прост, как о нем думал Николай I и тот же Кокошкин, ибо, заведя нужные связи “наверху”, он установил прочные связи и “внизу”. Шерстобитов сделался своим человеком в том мире, где царствовали воры, налетчики, перекупщики краденого, гробокопатели, мошенники, фальшивомонетчики, шулеры и дамы известного поведения – именно через них он узнавал многое, а за услуги, оказанные ему, он расплачивался “натурой”.

– Ты не финти мне! – говорил он. – Лучше сразу выдай, где прячется Ванька Птух, и я – вот-те крест святой! – закрою глаза, когда отвинтишь сейф от пола в доме купца Косякова…

Нет, читатель, я не беру эти данные с потолка. Виктор Никитин (тоже из кантонистов, ставший потом писателем, ведавший тюремными делами) писал в своих мемуарах о Шерстобитове, что потворствуя мелким преступникам, он требовал от них выдать ему преступников высшего ранга, которые “наследили” кровью. “Проще, когда от мазуриков страдают заурядные люди, – писал В. Никитин, – полиция плюет на них, а когда беда постигнет высоких лиц, им возвратят вещи (украденные), чтобы доказать бдительность полиции. Шерстобитов имел несколько ловких помощников, которые при надобности ездили не только по всей России, но даже за границу по сыскной части…”

К тому времени Шерстобитов завел себе хорошего помощника – это был Иван Дмитриевич Путилин, еще молодой парень, которого нарочно подсаживали в тюремные камеры, чтобы, на параше сидючи, выпытывал секреты уголовного мира. Ванька Путилин о своем прошлом помалкивал, лишь иногда намекая коллегам, что мораль его зижделась на шаткой основе той же параши.

Шерстобитов говорил Путилину:

– Как мне тебя Иваном Дмитриевичем величать, ежели глянешь на морду – и сразу видать, что жулик. Ты бы, стрекулист, хоть бы бакенбарды себе отрастил… для солидности.

Генерал Кокошкин не мог нарадоваться, докладывая царю о небывалых успехах сыскной полиции, и Николай I не жалел для Шерстобитова орденов Станислава, Анны и Владимира, отчего, согласно законам империи, бывший безродный кантонист обрел потомственное дворянство, а чин заимел надворного советника.

Прасковья Артамоновна прифрантилась, орешки щелкала, словно белка, научилась по утрам кофейком баловаться, а мужу сказывала, чтобы сыграл ей на гитаре:

– Коли надворным советником стал, так, выходит, только на дворах твои советы станут выслушивать? А ты бы просил сразу “уличного”… Но в дому своем, помни, я останусь главной домашней советницей, а потому ты играй, Карпуша, играй на усладу мне. Гляди, как жизнь-то обернулась: никаких расходов – одни прибытки пошли. Вот и канарейка запела…

Но бывали роковые случаи в уголовной практике Петербурга, когда блистательная карьера Шерстобитова опасно потрескивала, готовая сломаться. Случилось это, когда из дома французского посла герцога Наполеона-Августа Монтебелло украли драгоценный сервиз, которому, считай, цены нет. Жена спрашивала:

– Из серебра аль из фарфора какого сервиз-то энтот?

– Да по мне хоть из дерьма слеплен, – отвечал жене Шерстобитов, – а найти велено свыше… Герцог Монтебелло, чтоб ему ни дна ни покрышки, уже наскулил нашему императору, что наша полиция плохо работает. Надо Ванюшку Путилина звать: один ум – хорошо, а полтора ума – еще лучше…

Позволю себе небольшое отступление. О случае с этим сервизом в свое время писал знаменитый правовед А. Ф. Кони – со слов самого И. Д. Путилина; при этом Кони называл имена замешанных в эту историю: император Николай I, французский посол Монтебелло и обер-полицмейстер А. П. Галахов. Но в этом сочетании имен, сведенных в один пучок, я вижу нарушение хронологии… Почему, спросите вы. Отвечаю: Николай I умер в 1854 году, герцог Монтебелло стал послом в Петербурге лишь с 1858 года, а Галахов, сменивший Кокошкина в 1847 году, покинул пост обер-полицмейстера столицы в 1856 году. Чувствуете, как вся эта святая “троица” рассыпается? Однако в своем рассказе я решил следовать той версии, которой придерживался и почтенный сенатор А. Ф. Кони…

Итак, Путилин предстал перед своим наставником, уже имея на хитром лице вполне пристойные, чиновные бакенбарды.

– Теперь, – сказал учитель ученику, – нам, Ванюшка, никак не миновать Сибири, куды и пойдем по канату…

Путилин растряс в руке роскошный платок, украшенный княжескими гербами, отнятый у одного вора, и – высморкался.

– Зачем же нам в Сибирь идти, будто у нас в Петербурге дел важных не стало?

Шерстобитов растолковал: император намылил голову Галахову, чтобы сервиз обязательно был отыскан, а Галахов сулится упечь Шерстобитова в те самые края, куда и ворон костей не заносит, если Монтебелло не узрит сервиза на прежнем месте.

– Надо бы воров поспрашивать, – сказал Путилин…

Много позже Иван Дмитриевич рассказывал сенатору Кони, как они действовали: “Перебрали мы всех воров – нет, никто не крал! Они и промеж себя целый сыск произвели получше нашего. Говорят: “Иван Дмитриевич, ведь мы знаем, какое это дело, но вот образ со стены готовы снять – не крали мы этого сервиза!” Что ты будешь тут делать?..”

– Делать нечего, – решил Шерстобитов. – Лучше уж нам с тобою, Ванюшка, на бобах сидеть, а раскошеливаться сразу… Шут с ним: как легко нажили – так легко и отдадим.

Сложили они свои капиталы и поехали не куда-нибудь, а прямо в ювелирную мастерскую знаменитого мастера Сазикова, выложили перед ним все свои деньги, накопленные праведно и неправедно, а заодно разложили перед ювелиром рисунки с предметов сервиза, которые заранее добыли в посольстве.

– Паша, родненький, – взмолился Шерстобитов, – уж ты постарайся, чтобы все тютелька в тютельку и чтобы этот герцог Монтебелло новый сервиз за свой старый признал…

Сазиков сервиз новый (копию со старого) быстро спроворил. Шерстобитов повез сервиз своему знакомцу – бранд-майору Орловскому и тоже взмолился:

– Осип Степаныч, раздай все эти тарелки да кубки своим пожарным, чтобы они их губами поскорее обшлепали, дабы сервиз обрел благопристойный старинный вид.

– Это мои пожарные – рады стараться…

После чего, когда сервиз приобрел соответствующую “патину” старого благородства, Шерстобитов упаковал его и отвез во французское посольство:

– Берите! – сказал. – И больше чтобы ваш герцог не жаловался царю нашему, будто русская полиция не умеет работать…

А тут как раз бал в Зимнем дворце! Вот император провальсировал с любимой фрейлиной и подошел к Монтебелло.

– Ну, герцог, – сказал он ему, – надеюсь, вы довольны моей полицией?

– Даже очень, – отвечал французский посол. – Был у меня только один сервиз, а теперь стало сразу два…

Перестал Карп Леонтьевич играть на гитаре, поникла и нахохлилась в клетке канарейка. Вызвал он Путилина.

– Не знаю, – говорит, – как твоя Танька, а моя Парашка уже сухари готовит, чтобы нам до Сибири топать. Теперь-то уж точно – кандалов нам не миновать!