Светлана Бестужева-Лада - История России в лицах. Книга третья Страница 2

Добрыня, тогда еще находившийся в силе, стал сватать Владимиру Рогнеду. Ответ красавицы-княжны известен:

– Не хочу разуть робичича. За Ярополка хочу.

Хочу напомнить, что по обычаям того времени молодая супруга должна была перед первой брачной ночью снять обувь со своего мужа, демонстрируя тем самым свою покорность ему. Стаскивать сапоги с князя Ярополка, законного княжеского сына, Рогнеда была готова, но ползать на коленях перед сыном рабыни…

Знай она, чем обернется ее отказ, наверняка согласилась бы разувать Владимира всю оставшуюся жизнь. Смертельно оскорбленный, юный Владимир при поддержке Добрыни собрал воинов, пошел на Полоцк, взял город приступом, а князя с княгиней и дерзкой дочерью привели в шатер к Владимиру.

Дальше все было очень неромантично. Владимир приказал привязать князя и княгиню к столбу и на глазах у них изнасиловал Рогнеду прямо на земляном полу, предварительно объявив ее рабыней. После чего на ее глазах по его приказу были убиты родители, а сама Рогнеда стала… одной из жен Владимира, причем нельзя сказать, чтобы любимой. Хотя и родила ему старшего сына Изяслава.

Да, я не оговорилась: одной из жен. Язычник Владимир имел самый настоящий гарем, в то время, правда, не слишком многочисленный. Зато, утвердившись у власти в Киеве, Владимир поставил на холме за теремным двором кумиров языческих богов, в том числе деревянного Перуна с серебряной головой и золотым усом. Идолам на холме киевляне приносили человеческие жертвы.

Добрыня остался княжить в Новгороде, а Владимир несколько лет провел в самом неприглядном распутстве. У него было несколько жен, в том числе, и вдова его брата Ярополка, некая гречанка, бывшая прежде монахиней. Она родила Владимиру сына Святополка, но существует стойкая гипотеза о том, что этот ребенок (получивший впоследствии красноречивое прозвище «Окаянный») был сыном Ярополка.

Кроме Рогнеды и гречанки Владимир имел еще трех законных жен и 800 наложниц: 300 было у него в Вышгороде, 300 – в Белгороде и 200 – в селе Берестове. Так что времени собственно на княжение у Владимира оставалось не так уж и много. Да и вообще впору пойти по пути академика Фоменко и объявить, что Владимира на самом деле звали Соломоном.

Впрочем, возможно, что летописцы сознательно рисовали Владимира-язычника только черными красками, чтобы ярче показать чудотворное воздействие на него христианской веры. Не исключено, что Владимир был не бОльшим грешником, чем все остальные князья его времени, а количество его наложниц завышено в разы: для пущей убедительности. Ибо 800 наложниц не нужны даже османскому султану.

Тем более что, говоря словами Н. М. Карамзина, он «изъявил отменное усердие к богам языческим. Отвоевав в 981 Червенские города (Перемышль и др.), ранее захваченные Польшей, совершив успешные походы против вятичей (981—982), ятвягов (983), радимичей (984) и камских болгар (985), князь возжелал воздать почести благосклонным „богам“, покровительствовавшим его дружине в деле объединения страны».

«И постави кумиры на холме вне двора теремного, – говорит летописец, – и приносил им жертвы. И привождали люди сынов своих и дщерей и служили бесам и оскверняли землю требами своими».

Однажды жребий быть принесенным в жертву идолам пал на юного Иоанна, сына православного варяга Феодора. Отец отказался выдать его язычникам, сказав:

– Если ваши боги всемогущи, пусть сами придут и попробуют взять сына у меня! У вас не боги, а дерево: нынче есть, а завтра сгниют; не едят, не пьют, не говорят… не дам сына своего бесам!

Разъяренная толпа растерзала и отца, и сына в их собственном доме. Эти люди стали первыми и последними мучениками христианства в языческом Киеве. Церковь наша чтит их под святыми именами Феодора и Иоанна, а сам князь Владимир после своего обращения в христианство воздвиг на месте их гибели первую из созданных им церквей – во имя Успения Пресвятой Богородицы (она получила название Десятинной, так как благочестивый князь давал на ее содержание десятую часть своих доходов).

Впрочем, фанатичным язычником Владимир оставался не так уж и долго. Собрав «под свою руку» немалые земли, двадцатипятилетний князь задумался о единой религии для всех своих подданных. И потянулись на Русь посольства от разных народов, призывавшие Русь обратиться в их веру.

Сперва пришли волжские болгары мусульманской веры и хвалили своего Магомета; потом иноземцы из Рима от папы проповедовали католическую веру, а хазарские евреи – иудейство. Последним прибыл проповедник, присланный из Византии. Он стал рассказывать Владимиру о православии, и слушал его Владимир со всем вниманием. Но и только… пока.

В 987 году князь созвал бояр своих и старцев градских и сказал им:

– Приходили ко мне болгары, говоря: «Прими закон наш». Затем приходили немцы и хвалили закон свой. Затем пришли евреи. После же всех пришли греки, браня все законы, а свой восхваляя, и много говорили, рассказывая о начале мира и о бытии всего. Мудрено говорят они, и чудесно слушать их. Рассказывали они и о другом свете. Если кто, говорят, перейдет в нашу веру, то, умерев, снова воскреснет и не умереть ему во веки, если же в ином законе будет, то на том свете гореть ему в огне. Что же вы мне посоветуете? Как им ответить?

Бояре и старцы отвечали:

– Знай, князь, что своего никто не бранит, но всегда хвалит. Если хочешь обо всем разузнать, то пошли от себя мужей посмотреть, кто и как служит Богу.

Владимир последовал этому, прямо скажем, мудрому совету. Десять избранных мужей отправились из Киева знакомиться с религией и обрядами иных народов. Когда же они вернулись, князь Владимир вновь созвал бояр своих и старцев и сказал им и предложил выслушать послов. Те сказали:

– Ходили мы к болгарам, смотрели, как они молятся в мечети. Стоят они там без пояса; сделав поклон, сидят и глядят туда и сюда, как бешеные. И нет в них веселья, только печаль и смрад великий. Не добр закон их. И пришли мы к немцам, и видели в храмах их различную службу, но красоты не видели никакой. И пришли мы в Греческую землю, и ввели нас туда, где служат они Богу своему, и не знали – на небе или на земле мы: ибо нет на земле такого зрелища и красоты такой. И не знаем, как и рассказать об этом. Знаем мы только, что пребывает там Бог с людьми, и служба их лучше, чем во всех других странах. Не можем мы забыть красоты той, ибо каждый человек, если вкусит сладкого, не возьмет потом горького: так и мы не можем уже здесь пребывать в язычестве.

Оставим на совести летописца (безусловно, уже православного, причем не в первом колене) восхваление «закона греческого». Решающим для Владимира было другое: пример его бабки, княгини Ольги, которая приняла христианство именно в Царьграде. Разумеется, он не собирался туда сам и уж тем более не мог отправить в Византию всех своих подданных-язычников, дабы те узрели свет истиной веры. Посему решение вопроса о массовом крещении, равно как и об обращении в православие самого князя Владимира, было временно отложено и не только из-за колебаний самого князя и его ближайшего окружения.

В 987 года в Малой Азии вспыхнуло восстание, размах которого сильно напугал византийского императора Василия II. Он обратился за помощью к князю Владимиру, и тот согласился при условии, что император отдаст ему в жены свою сестру Анну. По-видимому, первоначальное согласие было получено: летом 988 года, как об этом однозначно свидетельствуют греческие и арабские источники, отряд русских воинов прибыл в Византию и оказал императору большую помощь в сражениях под Хрисополем и Авидосом. Но… невеста так и не приехала.

Обманутый и оскорбленный Владимир пердпринял поход против самих византийцев. Он осадил город Корсунь (нынешний Херсонес), который, возможно, и устоял бы, если бы не предательство одного из его жителей. Тот пустил в лагерь Владимира стрелу с письмом, в котором говорилось:

«Перекопайте и переймите воду, она идет по трубам из колодцев, которые за лагерем вашим с востока».

Владимир тотчас же велел последовать этому совету. Люди в осажденном городе изнемогли от жажды и сдались. Владимир же послал грамоту византийским кесарям Василию и Константину:

«Вот, взял уже ваш город славный. Снова прошу в жены вашу сестру девицу. Если не отдадите ее за меня, то сделаю столице вашей то же, что и этому городу».

Вторично обманывать Владимира византийцы не решились и прислали письмо следующего содержания:

«Не пристало христианам выдавать жен за язычников: если крестишься, то и ее получишь, и Царство небесное воспримешь, и с нами единоверен будешь. Если же не сделаешь этого, то не сможем выдать сестру за тебя».

Владимира это вполне устраивало: отойти от язычества он и без того собирался, а мир с Византией был важнее и нужнее новых разорительных военных походов. Посему ответ его был скор, мудр и даже смиренен: