Валентин Пикуль - Решительные с «Решительного» Страница 2

— А что стряслось, черт побери? Или в самом доле кочегар Звирбулис не удержался и открыл бункер со змеями?

— Хуже того, ваш благородь, — отвечал Волович… С моря подкрадывались к рейду Чифу два японских миноносца, за ними скользила тень японского крейсера.

— Явились…, господа положения, — сказал Рощаковский. Петров элегантным жестом открыл портсигар.

— Кажется, — призадумался он, — повторяется история, что и с «Варягом» в корейском порту Чемульпо. Не так ли?

— Ситуация схожа, — согласился Рощаковский, — тем более что Чифу и Чемульпо — порты нейтральные. Но между нашим «Решительным» и крейсером «Варягом» имеется разница.

— И все-таки… — начал было Петров и замолк. За него договорил сам командир миноносца:

— И все-таки мы будем драться! Но в отличие от «Варяга» мы вынуждены драться безоружными.

Затем Рощаковский обратился к минеру Воловину:

— Готовь, братец, миноносец к взрыву.

— Есть. А где запалы ставить?

— В патронном погребе и в румпельном отсеке. Уж если погибать, так с грохотом и фейерверками…

Матросы разбирали что только можно для драки: болты, гаечные ключи, вымбовки и свайки. А обстоятельный Звирбулис достал из малярки банку с ядовитым суриком:

— Как плесну в рожу — япошки вовек не отмоются… С японских кораблей уже рассаживали по шлюпкам десант с офицером, и Рощаковский дал команду:

— Всем быть в чистом!

Матросы, скинув робы, быстро облачились в белые штаны и белые форменки. Рощаковский указал офицерам:

— Господа, прошу быть при всех орденах… Воловичу он велел взрывать «Решительный», судя по обстановке, какая сложится на палубе миноносца. Петров хотел сразу же поднять русский флаг, но Рощаковский просил мичмана не нарушать условий интернирования:

— Не станем утруждать дипломатов лишней работой… Японские шлюпки с десантом издали очень напоминали больших плывущих ежей — это торчали иглы штыков. Десант возглавлял лейтенант Тарасима.

— Ради чего вы явились? — спросил его Рощаковский. Самурай через леера ступил на палубу:

— Ради переговоров, — отвечал он.

— Какие могут быть между нами переговоры? Все должные формальности интернирования, согласно статьям международного права, нами выполнены, и я не приму никаких претензий от вас в условиях нейтрального порта и города.

Тарасима предложил сдать миноносец, а на борт поднялся унтер-офицер, несущий полотнище японского знамени. Увидев его, мичман Петров развернул в руках андреевский стяг.

— Мы не сдаемся, — отвечал Рощаковский. В своем рапорте он докладывал: «Я тогда сказал: „У вас есть сабля — можете убить меня, я вам клянусь, что не стану защищаться, но, пока я жив, не вздумайте поднимать своего флага!“ С лица Тарасимы не сходила наглая улыбка.

— Уважая тишину и спокойствие жителей нейтрального города, — сказал он, — я имею счастье предложить вам в этом случае выйти сейчас же в море и принять рыцарский бой с нами.

Рощаковский оглядел своих матросов; в их лицах он прочел решимость и готовность умереть.

— Хорошо, — согласился он, — я и мой экипаж готовы принять бой. Но прежде укажите китайскому адмиралу Цао, чтобы на время сражения он вернул нам замки от пушек, минные ударники и личное оружие моего экипажа.

— Простите, — отвечал на это японец, — но мы не властны вмешиваться во внутренние дела Китая.

— Это вы-то не властны? — рассвирепел Рощаковский… На борт «Решительного» лезли японские матросы. Тарасима что-то гортанно выкрикнул — и в тот же миг приклады карабинов разом обрушились на грудь мичмана Петрова, он закричал от боли, поверженный и затоптанный, не выпуская из рук флага. Рощаковский воздел над собой кулак и опустил его на улыбчивое лицо Тарасимы.

— Ребята, делайте, как делаю я! — призвал он… Тарасима спиною провис на леерах, но, падая за борт, увлек за собою и Рощаковского… Хрясь! Оба свалились в шлюпку, причем Рощаковский оказался поверх врага. Он протянул руки к его горлу, но Тарасима стал зубами рвать его пальцы, будто собака мясо. Михаил Сергеевич все время кричал матросам:

— Только не сдавайтесь, братцы! Только не…

Японцы вышвырнули его далеко за борт шлюпки. Вынырнув, он поплыл к своему миноносцу, но был обстрелян в воде. Одна из пуль вонзилась в бедро, и тогда Рощаковский искал спасения у китайских джонок. Но там китайцы стали добивать офицера бамбуковыми шестами, силясь ударить его по голове (о чем он тоже не забыл сообщить в своем рапорте). Михаил Сергеевич, раненный, поплыл в сторону набережной города. Оглянувшись на свой корабль, он видел, как его матросы повергали врагов на палубу, безжалостно их мордуя. Но они-то ведь знали, что взрывчатка заложена и она ждать не будет: Волович исполнит приказ! А потому, избив противника сколько было сил, матросы один за другим кидались в море, распластав в полете руки. Их тоже обстреливали. Рощаковского снова ранило — в ногу. Последнее, что отметило сознание, были два взрыва, подбросившие «Решительный» из воды, после чего миноносец стал погружаться…

Михаил Сергеевич очнулся в палате госпиталя францисканцев-миссионеров. Рядом с ним пластом лежал мичман Петров, под ним стояла чашка, наполненная кровью.

У мичмана было кровоизлияние в легких. Кроме него, японцы ранили еще четырех матросов, а два матроса пропали.

— Волович и Звирбулис…, жалко! Хорошие ребята… Рощаковского навестил неунывающий корреспондент парижской «Matin» Жан Роод, сообщивший, что при взрыве погибли пятнадцать японских десантников. Он сказал, что в Токио опубликовано официальное сообщение, будто «Решительный» не был разоружен, а его «зверская банда первой напала на японцев». После русской ноты от 30 июля Пекину ничего не оставалось, как признать перед миром факт разбойничьего нападения на интернированный контрминоносец. На этот раз Рощаковский не отказался дать интервью парижской газете. Во время беседы его навестил консул и сказал, что только что китайцами извлечен из моря изуродованный взрывом труп матроса.

— Это Волович, — сразу догадался Петров.

— Нашелся и второй пропавший — Звирбулис, бедняга, не успел прыгнуть за борт, японцы утащили его на свой крейсер… Это все, — сказал консул, — что я сумел узнать.

Вечером врачи-францисканцы оперировали Рощаковского, удалив из его тела две японские пули. Придя в себя после наркоза, лейтенант сказал мичману Петрову:

— Не пора ли нам с тобою, Сереженька, домой…, а?

В книге Николая Шебуева «Японские вечера» я с большой охотой выделил такую фразу: «Пощечина лейтенанта Рощаковского прогремела на весь мир… Она заставила политиков разрешить международный вопрос о праве воюющих судов в нейтральных портах». Рощаковский о таком резонансе и не мечтал:

— Я только дал по морде! Все остальное сделали матросы…

Последний раз имя Рощаковского встретилось мне в документах 1916 года, когда он, будучи уже капитаном 1-го ранга, руководил строительством военно-морской базы в Кольском заливе, где еще только зачинался новый флот и где закладывали город большого будущего — неповторимый и великолепный Мурманск!

Обо всем этом я и вспомнил сегодня, когда снова перечитал ноту русского правительства, за протокольным текстом которой угадывались контуры живых людей и силуэты старых кораблей.

…Уже ночь. За лесом опять расшумелось море.