Нагиб Махфуз - Война в Фивах Страница 2

Не столь явно в романе прослеживается четкая стратификация рас по цвету кожи. Неудивительно, что египтяне «золотисто-коричневого» или «медного» цвета кожи являются идеалом красоты и здоровья. Как выразился Камос, их окружают «длиннобородые пастухи» с белым цветом кожи, которую солнце так и не сможет облагородить, а также пигмеи с «черной как смоль кожей», которые живут «в гуще нубийских лесов, где божественный Нил берет свои истоки». Первые нелепы и зловещи, вторые — нелепы и смешны. Однако не все уродливо. Аменридис, гиксосская принцесса с золотистыми волосами, смущает душу молодого Яхмоса. Динамизм их отношений выводит роман за пределы национального мифа и политики.

Возможно, самая большая трудность, с которой сталкивался переводчик этого романа, заключается в высшей степени формальном регистре языка. В романе «Война в Фивах» нет разговорных выражений, которые, по общему мнению, характерны для диалога в более поздних романах Махфуза. Они не встречаются даже в лексике веселых выпивох в корчме. Роман изобилует синонимами таких слов, как «отважный» и «доблестный». Слух современного читателя, возможно, не привык к таким словам, однако он должен понять, что мастерским использованием подобного языка Махфузу удается создать яркие героические эпизоды, воплощающие национальную гордость, и нежные лирические сцены, передающие способность любить и жертвовать собой.

Махфуз пишет имена действующих лиц и названия географических мест на арабском языке и следует нормам, принятым европейскими египтологами. Однако с учетом ограничений, присущих иероглифическому письму (отсутствие гласных, нефиксированный порядок произнесения слогов), и эволюции общепринятых среди ученых понятий следует отметить, что эти нормы последовательно не соблюдаются и не остаются заданными на все времена. В этом переводе даны привычные для современного читателя имена (например, Яхмос вместо Ахмоса), хотя там, где допустимы несколько форм, использованы те, которые ближе к арабской версии (Аменридис вместо Аменирдис). Я благодарен доктору Фаизе Хейкал и доктору Салиме Икрам из Американского университета в Каире за то, что они помогли мне одолеть эти сложности. Если я где-то допустил неточность, то, разумеется, исключительно по своей вине. Махфуз обычно следует принятому среди египтологов правилу и использует классические названия мест, хотя о греческом и латинском языках в Египте узнали лишь спустя более 1200 лет после событий, о которых идет речь в романе. Например, город Эдфу он называет Аполлонополис Магна.

Не все места (и имена людей), упомянутые в романе, можно установить. Карта, на которой отмечены установленные места, позволит любознательному читателю проследить маршрут египетского войска, описанный в романе.

Этот перевод посвящен Филлис Терезе Мейбел Дейвис, урожденной Корбетт.

Секененра

1

Корабль поднимался вверх по священной реке, увенчанный лотосом нос рассекал спокойные величавые волны, которые с незапамятных времен катились нескончаемой чередой, словно эпизоды бесконечного течения времени. Обе стороны реки усеяли деревни, пальмы росли поодиночке и группами, зеленая растительность простиралась к востоку и западу. Солнце поднялось высоко, его лучи трепетали там, где встречались с кронами деревьев, и искрились там, где касались поверхности воды, на которой покачивалась горстка рыболовецких лодок. Лодки расступались перед крупным судном, их владельцы вопрошающе и недоверчиво взирали на изображение лотоса, символ Севера.

На палубе перед каютой сидел короткий плотный человек с круглым лицом, длинной бородой, белым цветом кожи, одетый в свободно облегающее платье. В правой руке он сжимал толстую трость с золотой рукояткой. Перед ним расположились два столь же плотных человека, одетых точно так же. Внешне все трое походили друг на друга. Главный из них устремил взор к югу, его темные глаза выражали скуку и усталость. Он зло взглянул на рыбаков. Молчание, казалось, стало невыносимым, он повернулся к спутникам и спросил:

— Интересно, затрубит ли завтра труба и прервет тягостную тишину, которая сейчас окутала южные земли? Нарушится ли мир в этих тихих домах, взлетит ли в безмятежное небо ястреб войны? Ах, как бы мне хотелось, чтобы эти люди узнали, что предвещает им и их повелителю наш корабль!

Оба спутника кивнули, выражая согласие с тем, что сказал предводитель.

— Пусть будет война, гофмейстер, — произнес один из них, — раз этот человек, которому наш повелитель разрешил править Югом, дерзко венчает свою голову царской короной, возводит дворцы, словно фараон, и безмятежно разгуливает по Фивам, точно в мире не осталось никаких забот!

Гофмейстер стиснул зубы и стукнул тростью по палубе перед собой, что выдало его гнев и озлобление.

— Египтянин правит лишь этими землями — Фивами, — продолжил он. — Как только избавимся от него, Египет навеки станет нашим. А думы нашего повелителя освободятся от тревоги, ибо ему не придется остерегаться бунта ни с чьей стороны.

Второй человек, лелеявший надежду однажды стать правителем большого города, с жаром ответил:

— Эти египтяне ненавидят нас.

Гофмейстер произнес что-то в знак согласия и сердито добавил:

— Вот именно, вот именно. Даже жители Мемфиса, столицы царства нашего повелителя, прилюдно выказывают покорность, но в сердцах вынашивают ненависть. Мы исчерпали все средства, теперь остался лишь кнут и секира.

Спутники гофмейстера впервые улыбнулись, и второй из них воскликнул:

— Да будут благословенны ваши намерения, мудрый гофмейстер! Египтяне понимают только кнут.

Все трое погрузились в молчание, слышались лишь удары весел о поверхность воды. Тут один из собеседников заметил рыбацкую лодку, в узкой части которой стоял молодой человек с мускулистыми руками. На нем не было ничего, кроме юбки. Его кожа обгорела на солнце.

— Эти южане выглядят так, будто вылупились из своей земли! — сказал он.

— Разве это удивительно? — насмешливо откликнулся гофмейстер. — Стихотворцы египтян даже воспевают красоту смуглых лиц!

— В самом деле! По сравнению с нами цвет их кожи все равно, что грязь в лучах величественного солнца.

Гофмейстер заметил:

— Один из наших людей говорил мне об этих южанах так: «Несмотря на цвет кожи и наготу, они полны самомнения и гордости. Южане утверждают, будто вышли из чресл богов, будто их страна неистощимый источник истинных фараонов». Боже всемогущий! Я знаю, как излечить их от этого. Нам стоит только простереть руку к границам их страны.

Едва гофмейстер произнес эти слова, как услышал, что один из его спутников воскликнул, указывая рукой на восток:

— Смотрите! Неужели это Фивы? Это ведь Фивы!

Двое спутников посмотрели в сторону, куда указывал их товарищ, и увидели большой город, окруженный серой стеной, за которой ввысь поднимались верхушки обелисков, словно столпы, поддерживающие небосвод. На северной стороне города виднелись высокие стены храма Амона, священного повелителя Юга. Взору они казались могучим великаном, тянувшимся к небу. Это зрелище потрясло спутников. Верховный гофмейстер сдвинул брови и тихо сказал:

— Да, это Фивы. Мне доводилось видеть их прежде, и за минувшее с тех пор время я лишь утвердился в желании, что их следует покорить нашему повелителю. Тогда я увижу, как он, одержав победу, возглавит триумфальное шествие по улицам этого города.

Один из спутников добавил:

— Тогда в этом городе станут поклоняться нашему богу Сету.

Судно замедлило ход и степенно приближалось к берегу, проплывая мимо роскошных садов, спускавшихся сочными террасами к священной реке, чтобы насытиться ее водой. Позади них виднелись величественные дворцы, а к западу от дальнего берега к земле припал Город вечности, где бессмертные покоились в пирамидах, мастабах[12] и могилах наедине со смертью.

Корабль повернул к пристани Фив, он скользил между одномачтовых рыбацких лодок и торговых кораблей. Величина, красота корабля, изваяние лотоса на его носу привлекали взоры. Наконец судно остановилось у причала и бросило огромный якорь. Явилась стража, вперед вышел офицер в белой льняной блузе и юбке и задал вопрос одному из судовой команды:

— Откуда прибыло это судно? Оно везет товар для торговли?

Один из членов судовой команды приветствовал офицера и сказал:

— Следуй за мной!

Он провел офицера в каюту, где тот оказался перед верховным гофмейстером Северного дворца — обители царя пастухов, как его величали на Юге. Офицер почтительно поклонился и отдал честь. С откровенным высокомерием гофмейстер поднял руку, отдал честь и снисходительным тоном произнес: