Олег Михайлов - Кутузов. Книга 2. Сей идол северных дружин Страница 2

Где же Бонапарте?..

По первоначальному плану, как мы помним, Наполеон собрал свою армию у Ла-Манша. Выступление России и Австрии спасло Англию: лишь только французский полководец узнал о появлении цесарцев в Баварии и движении армии Кутузова, как немедленно изменил свой план. Он решил совершить марш-бросок через половину Европы и разбить союзников по частям…

Хотя от Мака приходили самые успокоительные вести, Кутузов тревожился, лишь гадая, как могут развиваться события. Считалось, что Бонапарт все еще у берегов Ла-Манша, но так ли это? Между тем русские войска в долгом марше растянулись на много десятков верст. Впереди шли пять пехотных колонн, а за ними, обычным маршем, двигались кавалерия и артиллерия.

В тяжелом походе Кутузов, по примеру Суворова, оставался истинным отцом солдату.

В нем удивительно соединялись кротость, снисходительность, мужество, благоразумие и неколебимая предприимчивость. Никто не смел обидеть солдата его команды. Зато и команда его никого не обижала, опасаясь прогневать своего начальника. Всегда заботился он о том, чтобы воины, по возможности, не были голодны и пища была сколь можно лучшая; сам осматривал артели и едал вместе с рядовыми кашицу.

Порой он давал солдатам умышленную потачку, чтобы лучше знать качество каждого. Но зато явного преступления не оставлял без наказания. Если должен был за что-то сделать вычет из жалованья рядового, взыскивал деньги с капитана, которого, однако ж, не имел на дурном счету и даже не переменял о нем прежнего мнения. Терпящих крайнюю нужду снабжал нередко деньгами из собственного кошелька. И вообще никому не отказывал в том, что мог сделать, не нарушая правил службы.

Он особенно любил и выделял унтер-офицера Сергея Семенова. Иногда, пропуская колонны на марше, скакал на его голос, звонко выводивший:

Что под дождичком трава,То солдатска голова!Ой, калина, ой, малина!То солдатска голова, –Весело цветет, не вянет,Службу царску бойко тянет.Ой, калина, ой, малина!Службу царску бойко тянет.Он ружье, патронник, лямку –Как ребенок любит мамку.Ой, калина, ой, малина!Как ребенок любит мамку!..

Михаил Илларионович, случалось, специально разыскивал расположение Ярославского мушкетерского полка, спрашивая о том их шефа Леонтия Федоровича Мальтица, искал ярославцев в колоннах по лиловым верхушкам гренадерских шапок и лиловым же воротникам мундиров. Когда на редких дневках солдаты садились варить кашицу, Кутузов подъезжал к первой гренадерской роте и осведомлялся:

– Братцы! Где Сергей Семенов?..

– Чижик! Чижика к его высокопревосходительству!.. – неслось от бивака к биваку.

У городка Линц Семенов пошел насбирать дровец для костра и явился перед главнокомандующим не сразу.

– Виноват, ваше высокопревосходительство! – гаркнул он, сбросив чуть не целую поленницу на землю. – Что прикажете?

– Ты, брат, забыл меня, старика, – ответил Кутузов, сходя с седла. – Право, устал сидеть на лошади. Принеси-ка, брат, соломки: старым костям отдохнуть хочется…

Семенов тотчас разостлал у костра плащ, и через две минуты походный диван из свежей соломы был готов. Главнокомандующий с видимым наслаждением опустился на него, грея у огня озябшие руки.

– Спасибо, братцы, спасибо! Лучше не надо! – приговаривал он. – Вот теперь буду спокоен. Надо, однако, поесть. Дай-ка, брат Сергей Семенов, сухарик да водицы…

– Ваше высокопревосходительство! Михайла Ларионыч! – возразил Семенов. – Годите немного. Сейчас каша сварится.

– Нет, брат Семенов, – не согласился Кутузов. – Дай полакомиться сухарьком: хлеб да вода – солдатская еда…

Когда солдаты насытились и Семенов, по обыкновению, проговорил, доскребывая ложкой дно котелка: «Эх, хороша артельная кашица!», главнокомандующий попросил любимца рассказать что-нибудь из прежней военной жизни. Тот не заставил повторить просьбу. Солдаты сдвинулись теснее, жар от угольков и сытый желудок клонили в сон, однако побасенка всех взбодрила.

– Ах, ваше высокопревосходительство, Михайла Ларионыч! – начал унтер-офицер. – Сиживали мы и у воды без хлеба, и у хлеба без воды. Все было! А помнится, в турецкую войну полк наш однажды оказался со всех сторон в окружении. Главная армия – на другом берегу Дуная. Ничем помочь не может. Только глядят солдатики, как мы последний бой принимаем!.. На каждого из нас – дюжина турок. А тут еще казак-некрасовец подскакал да кричит нам, чтобы, значит, сдавались и всех нас турки пощадят и еще наградят…

– Да ежели даже десяток молодцов русских атакован целым корпусом, – заметил Кутузов, – сдаться в плен – ужаснейшее преступление…

– Напротив, тут-то и раздолье! – подхватил Семенов-Чижик. – Здесь и пуле и штыку промах невозможен! Нельзя выгоднее и дороже продать жизнь, как в подобном случае. И можно ли встретить смерть веселее и славнее, когда уверен, что за порог воинственных дней своих утащишь с собой полдюжины супостатов! Умереть рано или поздно неизбежно. Но умереть так важно, знаменито – удел счастливцев, только на небе написанный…

– Э, братец Семенов, да ты, видать, философ, – ввернул главнокомандующий, призажмурив здоровый глаз. – Между прочим, часто случается именно так. Горсть русских чудо-богатырей, решившись на верную смерть, улучает благотворную минуту. И не только спасается, но побеждает!

– Вот-вот, Михайла Ларионыч! – торжественно продолжал Семенов. – Побеждает и начинает жить снова и с новой силой! У нас уже убыло больше половины солдат и почти все офицеры. Ружейный огонь был жесток. А конная лава отсекла нас от дунайского берега. Полковник наш, приметя уныние людей и слабость духа, соскочил с лошади. Он схватил у убитого солдата ружье, набросил на себя суму и сказал: «Друзья! Теперь я солдат, вам равный. Но солдат, всем старший. Кто желает умереть, как прилично герою, – учись у меня. Однако кого подлая трусость пробрала насквозь – сейчас выдь из фронта. Я не буду мстить ему ни здесь, ни за гробом! А теперь – за матушку-государыню и Россию нашу!» С этим вместе он бросился вперед…

Семенов-Чижик обвел солдат своими чистыми васильковыми глазами.

– Но шалишь, брат полковник! Не в голос запел! Русский солдат не в угол рожей создан. В одно мгновение запылали сердца молодецкие, загремело «ура» богатырское. Русские штыки сверкнули, выкупались в крови врагов, указали путь к свободе. И русская грудь проломила, провалила, удивила своих и чужих! Мы прошли вверх по Дунаю и переправились к своим. Кто на захваченных у турчан лодках, а кто поудалее – и вплавь, держа в зубах ружья и сумы…

«Дунай… Верно, судьба мне нагадала, чтобы все главные войны мои были связаны с этой великой рекой. И скорее всего, эта война для меня последняя», – думал Кутузов, снова и снова повторяя в уме трудности, какие могут встретиться для его дружной, но маленькой армии. Только теперь впереди не Осман-паша, не комендант Измаила сераскир Мегмет-Айдзоле и даже не великий визирь Юсуф-паша, а сам Бонапарт…

Отрываясь от преследующих его мыслей, главнокомандующий сказал:

– Спасибо, брат Семенов! Слушайте, дети, его побасенки. Ведь быть честным человеком и дураку легко, если он слушает умные, спасительные советы.

Он вынул кошелек и, доставая деньги, добавил:

– Выпей, брат Семенов, с товарищами за здоровье старика…

К началу октября 1805 года авангард русской армии, перейдя баварскую границу, подошел к речке Иин и остановился у городка Браунау.

Здесь уже находился Кутузов, которого не покидало тяжелое предчувствие, мало-помалу вылившееся в ощущение свершившейся беды. Он имел только одно письмо, помеченное 28 сентября, от эрцгерцога Фердинанда, который извещал Михаила Илларионовича о том, что австрийская армия цела и исполнена мужества. А тем временем русский посланник в Баварии донес, что французы заняли Мюнхен, откуда он был принужден выехать. Хотя опрошенные Кутузовым австрийские чиновники ничего не знали о происходившем под Ульмом, было очевидно, что Наполеон уже стоял в дверях Баварии.

Главнокомандующий приказал Багратиону составить авангард, имея передовые посты на Инне, и собрать сведения о французах. С этой целью отправлены были в разные стороны лазутчики и разъезды. Ежедневно Кутузову привозили самые разноречивые донесения: по одним – эрцгерцог Фердинанд отступил в Тироль, по другим – обратился на левый берег Дуная. Но все известия сходились на том, что под Ульмом произошла крупная неудача.

Скоро к Кутузову подошли неожиданные подкрепления. Явился отброшенный Наполеоном австрийский генерал Кинмайер с 18 тысячами солдат; вслед за ним прибыл, также отрезанный от Ульма, граф Ностиц с тремя батальонами кроатов и гусарским полком. Они ничего не могли сообщить о делах под Ульмом. Меж тем подтягивались к Браунау и русские задние колонны, конница и артиллерия, изнуренные усиленными маршами в ненастное время. Обувь износилась, иные солдаты шли даже босиком; больных на пути было оставлено до шести тысяч…