Антуан Прево - История донны Марии и юного князя Джустиани Страница 2

Оказавшись беззащитной лицом к лицу с влюбленным, который так мало оказывал ей уважения, донна Мария понимала, что ей не остается иного выбора, как только пожертвовать либо честью своей, либо жизнью. Как бы ни было для девушки отвратительно преступление, можно поручиться, что в таких случаях предпочтение будет отдано жизни — не потому, что добродетели не хватает сил для торжества, а потому, что силы подрываются страхом, который овладевает сердцем и являет уму весь ужас смерти. Таким образом, добродетель, не будучи слабее, просто перестает действовать, ибо голоса ее уже не слышно.

Не знаю, чем завершилась бы эта сцена, если бы донна Мария не отнеслась к смерти так же, как относятся к ней девушки ее возраста; но она уже столько испытала горестей, столько предвидела их в будущем, а главное, ей казалось, что, купив жизнь ценою преступления, она станет недостойной князя и лишится права на его любовь. Этих трех соображений было достаточно, чтобы жизнь стала ей ненавистной и чтобы восторжествовала добродетель.

Она успела обдумать все это, пока молодой человек из благопристойности дожидался, когда грабители уйдут. Едва они скрылись, он стал торопить ее исполнить обещание, но, к удивлению его, она бросилась ему в ноги и стала трогательно просить лишить ее жизни, которая ей горше всех мук. Мольба эта, разумеется, сопровождалась слезами и всем тем, что в силах тронуть сердце, которое не может быть чуждо сочувствию, раз оно столь способно на любовь. Произведенное на юношу впечатление превзошло все ожидания. Он не был ни негодяем, ни варваром. Тетя донны Марии одурманила его своими советами. Он находился во власти неистовой любви, ревность терзала его, и неудивительно, что он без труда внял этим коварным советам.

Но любовь, способная последовательно на все крайности, сразу увела его от самых постыдных желаний к самым благородным, добродетельным чувствам. Он с трудом подбирал выражения, чтобы передать свое раскаяние; готовность к преступлению, владевшая сердцем влюбленного и делавшая его таким дерзким, сразу исчезла, и теперь он, казалось, трепетал перед девушкой даже больше, чем она перед ним.

Он попросил ее подняться с колен и от стыда, что заставил ее принять эту унизительную позу, сам опустился на колени. Он стал говорить о том, что, казалось ему, могло ее успокоить: о безграничности своей любви, об отчаянии, в которое повергло его ее презрение. Он молил облегчить его существование или лишить его жизни; сцена повторялась, только роли переменились. Донна Мария, не имевшая опыта в обращении с человеческими страстями, собственным умом доходила до того, в чем у нее не было навыка; ей казалось, что в данном случае нужно поощрить и тем самым обезвредить страсть.

— Ваши слова,— сказала она,— убеждают меня в вашей любви, и теперь я чувствительнее к ней, чем раньше была ко всем вашим стараниям.

Затем она попросила его как можно скорее доставить ее к тетушке и уверяла, что он будет доволен тем, как она его отблагодарит.

Бедный влюбленный поцеловал следы ее ног и был счастлив ее милостью,— он, так надеявшийся на милости иного рода! На радостях он почел долгом открыть своей возлюбленной, что огорчения, испытанные ею, он причинил ей по наущению ее тетушки, и рассказал, как они были задуманы. Тем самым он действительно услужил девушке, обнажив перед нею коварство соперницы и, следовательно, насторожив ее против новых козней этой фурии.

Донна Мария тотчас же решила воспользоваться его признанием и искать убежища в каком-нибудь другом доме. Она сообщила юноше о своем намерении, и он вполне одобрил его, сообразив, что если он сам подыщет ей убежище, то получит возможность не только видеться с возлюбленной и оказывать ей услуги, но получит над нею и некоторую власть. Он предложил донне Марии дом своей родственницы, которая жила в соседней деревне, и донна Мария, думавшая только о грозившей ей опасности, охотно приняла предложение. Она села на лошадь позади него. Ночь стояла темная, и ехать было очень трудно. Некоторое время они ехали, по-видимому, вполне довольные друг другом. Но Мария была грустна, сознавая всю жестокость своей судьбы. Признание, услышанное ею, не позволяло ей вполне довериться своему проводнику. Раскаяние его казалось вполне искренним, но оно последовало за столь отвратительным намерением, что она не могла без ужаса думать о нем. Перемена в его поведении была не столько его собственной заслугой, сколько чудом, ниспосланным ей небом и пресекшим его преступные планы. Могла ли она быть уверенной, что они не возродятся? К тому же она предчувствовала, что в убежище, куда она согласилась поехать, свобода ее всегда будет стеснена или будет ей обходиться весьма дорого.

В то время как она была погружена в эти размышления, послышался шум экипажа, приближавшегося по большой дороге в сопровождении нескольких всадников. Ее вожатый решил было свернуть в сторону, чтобы избежать этой встречи. Но она спокойно возразила ему, что с попутчиками им можно будет не опасаться дурной встречи. Карета уже почти нагнала их, а большое число лакеев и факелов свидетельствовало о том, что едет важная особа. Донна Мария сразу приняла весьма странное решение.

Она соскользнула с крупа лошади и, устремившись навстречу карете, протянула руки, умоляя кучера остановиться.

Зрелище это привлекло внимание всех путников. Кардинал К***, владелец кареты, возвращавшийся в Рим, хотя и была уже глубокая ночь, высунулся из окошка. Он был поражен, увидев хорошо одетую прелестную девушку, которая бросилась перед ним на колени и стала умолять спасти ее жизнь и честь. Он, не колеблясь, предложил ей место в своей карете. Донна Мария приняла приглашение, вожатый же ее, или, вернее, ее похититель, боясь, что эта сцена обернется против него, поспешил скрыться, пустив лошадь во весь опор.

Слезы и волнение порою только подчеркивают очарование женщины, поэтому донна Мария показалась кардиналу прелестнейшим существом. Он любезно осведомился у нее, в силу каких обстоятельств ему выпало счастье услужить ей. Вопрос этот, хоть она и предвидела его, все же поставил ее в затруднительное положение. Ей хотелось бы умолчать о своих отношениях с князем Джустиниани, но это было невозможно, поскольку приходилось говорить о ненависти ее тетки и о причинах ее невзгод.

Затрудняло донну Марию и другое, а именно то, что она не знала, куда просить кардинала отвезти ее. В Риме у нее не было знакомых, а возвратиться к тетке не могло ее заставить ничто в мире. Однако надо было как-то объясниться, и она решила рассказать, что в ту же ночь один молодой человек, желавший жениться на ней вопреки ее воле, вздумал похитить ее. Она молила кардинала подыскать ей убежище в каком-нибудь монастыре.

Прелату нетрудно было понять, что она о чем-то умалчивает. Но скромность девушки и благородство ее манер так красноречиво свидетельствовали в ее пользу, что он только повторил свои уверения в готовности защитить ее. Его расположение к ней дошло до того, что, не имея возможности в столь неурочное время отвезти ее в какую-нибудь обитель и опасаясь кривотолков в случае, если она проведет остаток ночи в его дворце в Риме, он решил вернуться в свой загородный домик, находившийся не очень далеко.

Там к ней отнеслись весьма заботливо и почтительно.

Кардиналу надо было ехать на другой день в Рим, поэтому он оставил ее одну, попросив ее спокойно подождать его возвращения и пообещав исполнить ее желание и подыскать ей убежище в каком-нибудь монастыре.

Челяди кардинала было, конечно, очень любопытно узнать, кому хозяин оказал услугу. Домоуправитель кардинала, человек состоятельный и сластолюбивый, выслушав рассказ о приключении, случившемся в пути, оказался не столь легковерным, как сам кардинал. Он не мог представить себе, чтобы девушка благонравная, из хорошей семьи, могла, если сама того не желала, оказаться глубокой ночью в лесу. Дав на этом основании волю своему воображению, он пришел к самым жестоким подозрениям насчет ее добродетели и чести. К тому же он был очарован ее красотой. А потому, едва только кардинал направился в Рим, домоуправитель поспешил повидаться с ней в ее покоях, рассчитывая без труда воспользоваться ее милостями. Она встретила его ласково, что, как мы уже видели, было ей свойственно. Столь любезное обращение подкрепило надежды и желания домоуправителя. Выслушав рассказ о постигших ее невзгодах, причем с ним она была не менее сдержанна, чем с кардиналом, домоуправитель предложил ей убежище более приятное, чем монастырь, к которому она, как видно, стремилась, и тут он дал ей ясно понять, что лишь от нее самой зависит стать счастливой и богатой, приняв его предложения.

Донна Мария, все еще не догадываясь о его истинных намерениях, учтиво и просто поблагодарила его как действительно благородная девушка. Если после такого отказа он и стал лучшего мнения о ее добродетели, то все же из их разговора он понял, что она настолько неопытна, что ее нетрудно обмануть, и у него тут же зародился план, который удался ему лучше.