Виталий Новиков - До конца света и после. Роман Страница 2

– Назовём сумму и всё. Главное, чтобы сумма была неподъёмной для Александра.

– Сколько? Пятьсот рублей?

– Тысячу.

– А вдруг выкрутится? Найдёт деньги.

– Что ж такие деньги для нашей казны не помешают; но я думаю, у него нет таких денег, и в долг ему никто не даст.

В Ярославль пришло лето 1463 года. У берега Волги на пристани жались друг к другу простые суда, рыбацкие лодки и толстые купеческие струги с парусами. День был жаркий. У окраины города, где кончался посад паслись коровы и козы. В открытые ворота города въехал небольшой отряд вооружённых всадников. Впереди ехал богато одетый боярин Иван Стрига-Оболенский.

На главной городской площади было малолюдно. Женщина несла на коромысле вёдра. Проехала телега с зерном в мешках. Сновал туда-сюда, не торопясь, простой городской люд.

С одной из сторон площади находился небольшой княжий двор с теремом. Ворота двора открылись и из них вышел сам князь Ярославля Александр Фёдорович прозванный в народе Брюхатым, другие князья ярославского дома и бояре. Александр был полон, краснолиц, что говорило о любви к хмелю и медовухе. Выглядел он на пятьдесят лет, а то и больше.

Князь и свита прошли в церковь, находящуюся на этой же площади. В церкви были выставлены три небольших ящика с останками первых князей Ярославля Фёдора Ростиславича Чёрмного основоположника династии последних ярославских князей и его двух сыновей. Месяц назад по Ярославлю прошла весть, что останки этих князей сохранились нетленными, будто бы несколько человек, прикоснувшись к этим останкам, исцелились от тяжёлых недугов. Служители церкви причислили Фёдора Чёрмного к лику святых.

Священник вышел навстречу князю и перекрестил его.

– Помолись, батюшка, за крепость нашего дома, – попросил Александр.

– Молюсь за это денно и нощно, – сказал священник.

Один из князей прикоснулся к ящику с останками Фёдора Чёрмного:

– И правда от мощей исходит какая то сила.

Если себе внушить что-либо, это может сбыться, это можно будет почувствовать. Фёдор Чёрмный жил в разгар монгольского ига и вроде бы не проявил себя какими то благими делами. Во всяком случае в источниках ни о каких подвигах или просто добрых делах Фёдора не сообщается. Фёдор вёл политику дружбы с татарами. Он женил своих сыновей на татарских княжнах. Впрочем, большинство князей и бояр Ярославля понимали, что причисление князя Фёдора к лику святых это ответный ход на требования Москвы отказа Александра от своего княжества. Пусть в Москве поймут, что Ярославль имеет право на самостоятельность. Его князья были святыми и являются заступниками города. В Москве только посмеялись над письмом, в котором сообщалось об исцеляющих мощах ярославских князей. Александр никак не отреагировал на требование Москвы.

В церковь вбежал слуга князя Александр.

– Княже!

– Что?! Что случилось?!

– Стрига-Оболенский в городе.

– И что?

– Он отписывает дома бояр в пользу московской казны.

Через час зазвонил с главной городской колокольни колокол. Ещё через час на площади столпился народ. Народ гудел. Что за дела? Москвичи нагло отписывают, отбирают имущество граждан Ярославля, по сути другого государства. Это война? Отбирали дома у бояр и знатных людей, а не у простого люда. Поэтому простые ярославцы были в замешательстве. Вроде бы это нападение на родину, с другой стороны их не трогают и за интересы богачей и вельмож воевать не очень хочется. Какая разница быть самостоятельным государством или под властью Москвы.

– Слово князю! – кричали в толпе.

Александр стоял в окружении своей свиты перед церковью. Он мог объявить о войне, и Стрига-Оболенский был бы захвачен быстро в плен со своим небольшим отрядом. Стрига-Оболенский храбрый бывалый полководец и рубака. Чтобы с таким сдюжить, надо постараться.

– Я буду искать мира с Москвой! – выкрикнул своё решение князь Александр.

– Добро! – кричала толпа.

– Война! – раздавались отдельные голоса. – Постоим за сою отчизну! Голов не пожалеем своих за родину!

Толпа расступалась, пропуская всадников. Это Иван Стрига-Оболенский продвигался к князю Александру.

– Вот. Это тебе, князь. – Стрига-Оболенский, не слезая с коня, вручил грамоту Александру. – Здесь предписано тебе немедленно в моём сопровождении отправляться во Владимир.

Александр дрожащими руками принял грамоту.

– А это грамота остальным князьям ярославским. – Стрига-Оболенский достал из-за пояса другую грамоту с печатью. – Тут предписано, кому в какой город следует отправиться.

Эту грамоту из рук московского боярина принял боярин Александра – главный его советник.

Всего было тридцать ярославских князей. У них были маленькие уделы. У одного князя и вовсе был не то город, не то деревня в восемнадцать дворов. Эти уделы и так уже были изрядно пощипаны со стороны разрастающегося, крепнущего московского княжества.

– Князь, изволь исполнить волю московского государя великого князя Иоанна Васильевича, – сказал Стрига-Оболенский.

– За что отбирает имущество бояр моих?

– За невыполнение требований князя Иоанна.

Никто не восстал против москвичей.

Князь Александр с сыном и семьёй с несколькими боярскими семьями отправился в путь во Владимир.

В дороге Александр обратился к Стриге-Оболенскому:

– Иван обещал мне двести рублей.

– Всё получишь во Владимире.

Прибыли во Владимир. Семья Александра в сопровождении москвичей въехала во двор дома, где теперь предстояло им жить.

– Пройдём, князь, в дом, – пригласил Стрига-Оболенский.

Александр один без своих ближний прошёл в дом, в горницу. Он сел за стол. Стрига-Оболенский положил перед ним грамоту. Александр прочёл её. Это был отказ его от своего княжения в пользу великого московского князя Иоанна Васильевича. Александр посмотрел на москвичей. На их поясах болтались мечи.

– А деньги?

– Подпиши, – сказал Стрига-Оболенский.

Александр поставил свою подпись.

– Вот. Возьми. – Стрига-Оболенский бросил на стол мешочек с монетами.

Москвичи вышли.

Александр высыпал содержимое мешочка-кошелька на стол. В нём было всего двадцать вместо обещанных двухсот рублей.

Фёдор Басёнок

Любимым развлечением многих правителей была охота. Иван не был страстным охотником. Он отправился на охоту со своими друзьями молодыми вельможами боярскими детьми, больше потворствуя стремлениям своих друзей молодых вельмож детей бояр, нежели собственным желаниям. Охотились на кабанов и оленей, используя луки и самострелы (русский вид арбалетов). Занимались соколиной охотой. В подмосковных лесах и полях полно было разного зверья. Во время ночёвок собирались у костра. На вертеле жарился какой-нибудь зверь. Для друзей Ивана это было чистой воды развлечением. Иван склонный к размышлениям делал выводы. Ему была непонятна жестокость природы, её законы. Сильный всегда побеждал слабого. Разве это справедливо? Если так всё происходит, значит скорее всего справедливо.

– А я как-то в один день застрелил семь зайцев, – похвастался один из охотников, лежащий у костра.

– Главное не количество. Важно ещё шкурку не испортить. У зайца легко шкурку испортить. Зайца надо бить в глаз, – заметил другой знаток охоты.

Ивану стало скучно от подобных разговоров. Он встал и пошёл в свой шатёр поставленный слугами.

Охотники вернулись в Москву.

На крыльце княжеского дворца Ивана ждали люди. Бояре. Семеро.

Иван передал коня конюху и поднялся на крыльцо.

– Меня ждёте, бояре? – спросил великий князь.

– Тебя, княже.

– Что-то произошло?

– Мы хотим правды искать от тебя. – К князю приблизился боярин Василий Морозов. – Хотим найти управу на боярина Басёнка. Совсем он потерял уважение к знатным людям и обижает хороших людей.

– Кого он обидел?

– Моего брата, – сказал Семён Воронцов. – Многих наших родственников обидел, когда устанавливал межи по твоему изволению.

– Ладно, я поручу ему другое дело.

– Князь, по установке межей спорщики целовали крест, на том, что согласны с порядком установленным Басёнком. Тяжело будет переменить всё это обратно, – сказал Морозов.

– И что вы хотите?

– Наказания, – ответили несколько голосов.

– Как его наказать? Посадить его в темницу?

– Это слишком мягко, – сказал Морозов. – Смерть. Казни его.

– Или ослепи, – предложил Борис Ощера старый боярин.

– Я решу этот вопрос.

– Долго не затягивай с этим делом, – услышал Иван, когда уже был спиной к боярам, поэтому и не понял, чьи это были слова.

Спустя два дня Иван заседал на боярской думе в великой палате дворца. Он сидел на троне в углу. От него в две стороны сидели на лавках бояре.

Справа от него с лавки встал боярин Иван Патрикеев.